Дорога домой (сборник) - Валериан Курамжин

Жена уже не просто завелась, она уже вся дрожала, лицо пошло пятнами, на глазах показались слёзы, дыхание сделалось прерывистым. Скандал разгорался, аргументы мои не только не подействовали, но наоборот – только ещё больше распалили её. Да и сам я уже начал сомневаться в том, что видел своими глазами не так давно. Был ли фрегат? Была ли «Волга»? была ли встреча с…ну, да, с президентом.

Хлопнула калитка – вернулись дети. Весёлые, счастливые, говорливые.

После обеда я опять пришел в свою беседку в поисках сигарет. На подоконнике обнаружил полупустую пачку «Мальборо», а когда полез в карман за зажигалкой, краем глаза заметил на полу газету. Я поднял её – это была «Правда» за 7 ноября 1987 года, пахнувшая свежей типографской краской…

Виталий замолчал. В глазах его стояла неподдельная боль.

– Ну, и что ты об этом думаешь? – спросил он меня через какое-то время.

Ответить мне было нечего.

Через неделю я решил повидать своего товарища. Рассказанная им история не выходила из головы. Несколько раз я набирал номер его мобильника, но телефон не отвечал. Вечером, когда спала жара, я отправился к его дому. На калитке висел замок. Поговорив с соседями я выяснил, что Виталий Селезнёв заболел. Внезапно стало плохо, и «Скорая» увезла в больницу. Семья в городе. На следующий день я собрался его навестить. Заехав на рынок, я купил свежие фрукты, цветы и бутылку коньяка. Больницу я нашёл без труда и, выяснив в регистратуре, что Селезнёв лежит в палате номер семнадцать на втором этаже, направился туда. Я приоткрыл дверь, палата была одноместная. На кровати лежал человек, очень отдалённо напоминающий Виталия. Глаза его были широко открыты, но смотрели они в пустоту. В них не было жизни. У постели сидела женщина, она держала больного за руку и что – то шептала, низко склонившись к его лицу. Я вошёл, кашлянул, женщина взглянула на меня.

– Что вам?

Лена не узнала меня, да и я не узнал бы её, встретив на улице. Глаза погасли, лицо пожелтело, губы мелко дрожали.

– Вот, узнал от соседей, что Виталий приболел. Фрукты принёс. Как он?

– Как он? Да он уже третий день в коме. Извините меня, я не могу сейчас с вами разговаривать.

Я смущённо прикрыл дверь, так и не отдав фрукты и цветы, и направился по коридору в поисках дежурного врача. Нашёл я его в ординаторской. От него я и узнал, что у Виталия онкология, последняя стадия, и что осталось ему жить дня три – четыре.

На выходе из больнице я обнаружил, что пакет с фруктами и цветы до сих пор держу в руках. Не долго думая, я подошёл к окошку регистратуры и протянул всё это богатство чистенькой, улыбчивой старушке.

– Это вам.

Вечерело, в больничном дворе пахло листвой, пылью, чем – то тревожащее сладким, как всегда пахнет вечером в южном городе на исходе лета. Гуляли больные, многие с родственниками. Смеялись, плакали, жевали, курили. Даже целовались на скамейках за деревьями. Жизнь продолжалась. А у Виталия Селезнёва жизнь заканчивалась.

На похоронах народу было не очень много. Соседи по дому и даче, какие-то дальние родственники, знакомые да несколько любопытных. Родных на этом свете почти не осталось, а сослуживцев и товарищей из Питера и Северодвинска, наверное, не успели позвать. Не до того было. Слишком сильно это горе ударило по маленькой Виталькиной семье.

Отпевали прямо на кладбище. Когда гроб уже опустили в землю, а женщины в голос отплакали своё, к могильному холмику понесли цветы. Я подошёл в числе последних с красными розами. Раскладывая аккуратно цветы я наткнулся взглядом на большой, какой-то нездешний венок из свежих хризантем. Среди белых и красных мохнатых головок я рассмотрел ленточку от матросской бескозырки. На ней было написано: «Адмирал Макаров».

Я огляделся по сторонам, но не заметил ничего необычного. Тогда я поспешил к воротам кладбища. За ними я заметил «Волгу». Её светло-бежевые бока ярко блестели на солнце. Мотор работал, тонированные стёкла были подняты. Я решил подойти поближе, пытаясь найти ответ на вопрос Виталия, заданный мне совсем недавно. Я уже почти приблизился, когда «Волга» мягко тронулась и исчезла среди деревьев, оставив после себя запах черёмухи, «Шипра», гуталина. Запах детства Виталия Селезнёва. И моего детства тоже.

Беспокойство

В пятницу Владимир Сергеевич Комаров решил уехать с работы пораньше. Наскоро завершил все дела, позвонил жене и, сославшись на деловую встречу, сказал, что освободится поздно и заночует на даче, а утром пришлёт за ней и дочкой машину. А поскольку к обеду они пригласили гостей, попросил её по дороге заехать на рынок и купить кое-что из продуктов. Деньги и список необходимого он передаст через водителя, который заедет за ними в восемь утра. Услышав в ответ: «Хорошо, милый, целую, до встречи», он удовлетворённо хмыкнул и положил трубку. Хотя всё у него складывалось вроде бы хорошо, по плану, какое-то внутреннее беспокойство не покидало его. Он попробовал посидеть в кресле расслабившись, положил ноги на стол и, откинув на спинку кресла голову, помассировал себе виски, прикрыл глаза, и постарался думать о чём-то хорошем. Попытался представить себе встречу с Алиной сегодня вечером, но ничего не помогало. Беспокойство нарастало. Посмотрел на часы – без пятнадцати четыре, пора собираться. Встал с кресла, походил по кабинету, постоял у окна, глядя на внутренний двор комбината: на снующие автомобили, электрокары, автопогрузчики, на занятых работой людей.

– Моё детище, моё родимое, никому не отдам, – негромко бормотал он, – ишь вы, вороны, раскаркались. Халявщики хреновы! Думаете, управы на вас нету? Есть управа, вот в понедельник к губернатору еду, там всё и порешаем. А завтра к обеду «деловые» подъедут, тоже, думаю, поддержка будет мне обеспечена. Да и коллектив на моей стороне, так что еще посмотрим, кто кого. Сдаваться не собираюсь! Губы не раскатывайте, векселя эти на свою задницу приклейте!

Владимир Сергеевич вернулся к столу, нажал кнопку селектора, вызывая секретаря: Юленька, вызови мою машину к проходной через пятнадцать минут, и сама сегодня можешь пораньше домой пойти. А сейчас пригласи Пал Палыча и сделай нам кофейку.

Через несколько минут в кабинет зашёл главный инженер комбината, Павел Павлович Румянцев, а следом за ним секретарша Юля внесла поднос с кофе, печеньем и конфетами.

– Спасибо, Юленька, – кивнул ей Владимир Сергеевич, когда она уже притворяла дверь, – Палыч, давай по рюмке, да поеду я, а ты побудь пока на хозяйстве, хорошо? А завтра приезжай с женой ко мне на дачу, на шашлыки, часикам к двум, буду ждать, – сказал он, разливая коньяк. – Маята какая-то началась с этими акционерами московскими, прямо кишки мне все вымотали. Дверь закроешь, – в окно лезут. Всё им мало, ведь сколько лет работали, вроде всё нормально было, всем хватало, а теперь вот – наизнанку выворачивают. Со мной не договорились, так теперь в верхах поддержки ищут, причём, проникают во все щели, уже и в УВД ходатаев нашли, и в администрации, и в прокуратуре. Завтра губернатор из отпуска прилетает, из Швейцарии, я ему звонил туда. Обещал меня в понедельник принять, поддержать.

Они выпили по рюмке коньяка и распрощались. Владимир Сергеевич вышел из кабинета в приёмную, ещё раз поблагодарил секретаря и помощника, спустился по лестнице и прошел через турникет проходной к ожидавшему его джипу «Гранд Чероки». Персональный водитель Костя сидел за рулём, а охранник Миша, его сосед по подъезду и бывший майор-спецназовец стоял у машины в своей привычной позе – немного ссутулившись, широко расставив ноги и скрестив кисти рук на уровне пряжки брючного ремня.

– Едем, Владимир Сергеевич? – спросил Миша, открывая ему заднюю правую дверь джипа.

– Да, Миша, едем. Сначала в банк – заберём Алину, а потом к Аслану в клуб. Хочу сегодня на лошадях покататься, размяться на свежем воздухе, нервы успокоить – тяжёлая была неделя, дёрганная. А с лошадьми хорошо, спокойно, ласковые они, душевные, преданные, не то что люди… По дороге цветочки надо купить.

Машина выехала из промзоны и, набирая скорость, помчалась по автостраде к центру города, к одной из его главных улиц, где были расположены деловой и культурный кварталы. Улицу прозвали в народе почему-то «Бродвеем», хотя она до сих пор носила имя Ленина. Здесь за последние два-три года появились многоэтажные современные здания из стекла и бетона, вытесняя, стирая с его многовекового лица не только серые и неказистые пятиэтажки-хрущёвки, но и старые дворянские и купеческие особняки. Делалось это методично, безжалостно, даже с каким то особым наслаждением, словно бы в отместку той, уже канувшей в небытие прошлой жизни некогда великой страны.

Джип остановился у магазина «Цветы». Миша вышел из машины и вернулся с огромным букетом роз. Как всегда, в букете двадцать одна роза. Все белые с розовым – «очко», любил повторять Комаров, вручая букет Алине. Когда машина остановилась у банка, Комаров потянулся, зевнул и посмотрел на часы – они показывали без пяти пять. Достал из кармана мобильный телефон и набрал её номер. Она ответила сразу, после первого же гудка.