Русак - Торик Александр

— Я.. я ничего! — всхлипнула в ответ Даша.

— А хочешь, детонька, я тебя развеселю? Хочешь, расскажу, как мамоньку мою, Александру Григорьевну замуж выдали? — улыбнулась старушка. — Чудо как занятная история!

— Рас… расскажите, п-пожалуйста! — успокаиваясь, проговорила девушка, отирая слёзы уголком своего нового шарфика.

— Ну, послушайте, детки, про старые времена, такого уже никогда больше в России не будет!

Мамонька моя, Александра Григорьевна, одна тысяча восемьсот девяносто второго года рождения, была уроженкой города Курска, как и родители её, дедушка и бабушка мои, Григорий Карпович и Марфа Степановна. Мамонька была старшею сестрою из двух дочерей своих родителей, младшую, родившуюся шестью годами позже мамоньки, девочку, назвали Клавдией. Когда мамочке моей в одна тысяча девятьсот шестом году исполнилось четырнадцать годков, её мама — бабушка моя, Марфа Степановна — почила в Господе, из-за лёгочной болезни. Дедушка мой, известный в Курске столяр-краснодеревщик, схоронив супружницу, переехал с дочками в город Владикавказ, то ли из боязни за здоровье дочек, то ли от переживаний по возлюбленной супруге своей. Однако, не прожив полных трёх лет в городе Владикавказе, он и сам сильно простудился и, пролежав две недели в горячке, отошёл ко Господу и к дражайшей супружнице. Осталась мамонька моя в семнадцать лет круглой сиротою, имея на руках одиннадцатилетнюю сестрёнку. Как ей жить дальше и представить себе не могла! Лишь молилась Пречистой Матери Божьей, о Ея всемилостивой помощи!

Папонька же мой, Димитрий Георгиевич, был самый что ни на есть терский казак! Родился и жил он в казачьей станице Стодеревская, в ста пятидесяти верстах от города Грозный, в семье казачьего терского полка полкового музыканта Георгия Митрофановича Столярова. Папоньку Митю его отец в двенадцатилетнем возрасте привёл в полковой оркестр, дал в руки трубу духовую «корнет-а-пистон» и сказал: «Играй!» С тех пор папонька мой всю жизнь и был военным музыкантом, три войны прошёл, дважды из плена бежал, партизанил и опять в военном оркестре служил до самой его в одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году случившейся смерти! В последние годы жизни он в симфоническом оркестре на литаврах играл, хоть уже и на пенсии был! Никаким молодым литавристом заменить не могли, такую силу звука он из литавров извлекал! Но то — после было…

А когда исполнилось папоньке моему Димитрию Георгиевичу девятнадцать лет, решили его родители женить! Да-да, деточки мои! В те времена, да в казачьих станицах, такие вопросы исключительно родителями решались! Оно, может, и к лучшему было… Объявили они сыночку Мите своё решение родительское: «Будем тебя женить»! Митя со смирением всяческим: «Как благословите, батюшка и матушка!» «Так и благословим!»

Присмотрели родители Мите в станице девушку подходящую, перекинулись словцом с её родителями — те, вроде, и не против! Но до смотрин дела не доводили, до официального сватовства захотели о Митиной судьбе волю Божию узнать, очень благочестивые и богомольные дедушка с бабушкой мои были! Поехали они, взяв с собой Митю, в город Владикавказ к слепой блаженной старице Анастасии, известной своим даром прозорливости и изречения воли Божьей и почитаемой как мирянами, так и священством по всему Северному Кавказу. Вот примерно как сейчас в Москве блаженную Матронушку Московскую почитают! Привезли они Митю в дом, где старица Божья приходящих к ней за помощью принимала, дождались своей очереди, вошли вместе с Митей в горницу.

— Ну, здравствуй, Митя, здравствуй, жених! — приветствовала его блаженная Анастасия, хотя ни имени его, ни дела, по которому тот приехал, блаженной не докладывали. — Есть, есть Божие благословение тебе, Митенька, жениться! Но не на той невесте, что тебе в станице присмотрели, а на той, что тебе Сам Господь приготовил! Вы идите, в другой комнате посидите пока, Меланья вам чаю предложит. А ваша невеста, с приданным, сюда через полчаса придёт, ждите!

Вот сидят они, ждут, слово старицы, как слово изо уст Божьих, принявши, молятся со смирением! А через полчаса приходит мамонька моя Александра, с сестричкой Клавонькой, покойной тётушкой моей, к блаженной Анастасии про свою сиротскую долю узнавать, как теперь ей жить дальше, самой кормиться да сестру содержать! Лишь вошла она в горницу к слепой старице, та и её сразу по имени называет!

— Здравствуй, Шура! — говорит. — Тут тебя жених твой, Митя, дожидается! Есть на то Божье благословение, чтобы вам с Митей честными супругами стать, Богу служить семейной любовью да деток в этой любви растить! Зови Митю, да на колени вставайте, благословлять вас буду, во исполнение воли Божьей!

Привели Митю. Встали Митя с Шурой на колени перед блаженной старицей, Божьим человеком, благословила она их святым образом Господа Спасителя нашего — вон он, в уголочке за лампадой висит — и отправила восвояси! Приняли мои дед с бабкой Шуру с Клавонькой, как из рук Божьих, привезли, ничтоже сумняся, в станицу свою и сыграли свадьбу по местному обычаю! Прожили с той поры вместе мамонька с папонькой моим, почитай, шестьдесят два года в любви и согласии совершенных, народили трёх дочерей, я вот — средненькая осталась, а Маша и Галя, сёстрочки мои, уже в небесных обителях от трудов и скорбей земных почивают… Кушай, детонька моя, Дашенька, кушай ещё вареньица, вот из крыжовничка возьми!

— Спасибо, Полина Дмитриевна! Спаси вас Бог! — Даша замялась, словно застеснявшись своих слов, которые хотела произнести. — Полина Дмитриевна! Я в детдоме выросла, у меня ни родителей, ни бабушек с дедушками не было… А можно, пока я у вас в гостях, я буду вас бабушкой Полей называть?

— Зови, милая, зови, внученька! — Полина Дмитриевна встала, подошла к Даше, слегка приобняла её за плечики, поцеловала в макушку и погладила по пшеничным волосам. — Мы у Господа все друг другу родненькие, ты мне внученька, я тебе бабушка! А в Небесном Царствии Его все друг другу будем братики и сёстрочки, деточки Единого Отца, всех Своей любовью покрывающего!

— Спасибо! — всхлипнула девушка и, уткнулась лицом в старенькую кофточку на груди Полины Дмитриевны, обхватив старушку своими гибкими тонкими руками.

ГЛАВА 18. ПЕРЕВОД

— Анатолий Михайлович! Есть информация! — Шнурков без стука вбежал в кабинет Хрюнова, едва тот, усевшись на рабочем месте, успел пропустить «утреннюю» рюмку «после вчерашнего». — Клиент проявился в Твери на главном почтамте!

— Чего? — не врубившись сходу, рыкнул Хрюнов. — Ты что не стучишься, Шнурок, какой клиент?

— Русак, Анатолий Михайлович, Русаков Сергей Валерьевич! Он звонил вчера вечером с главпочтамта Твери, просил некоего Вазгена Арутюняна, родственники которого арендуют его жилплощадь, переслать деньги за аренду в Тверь, на главпочтамт до востребования! Деньги вчера вечером были отправлены, вот примерно сейчас, — Шнурков посмотрел на часы, — Русаков может уже их получать…

— Идиот! — взревел полковник. — Почему разговор был вчера, а я узнаю о нём только сегодня? Мы могли его принять прямо сейчас, а теперь он получит свои деньги и исчезнет!

— Девочки с прослушки не были проинструктированы о степени срочности, у вас уже кончился рабочий день, и вообще, прослушка по этому делу неофициальная… — виновато бормотал Шнурков. — Я уже связался с тверскими операми, попросил их присмотреть за получателями денег на почтамте…

— Ты выслал им фото Русака?

— Да, конечно, только недавно…

— Уроды! Дебилы! — бесновался Хрюнов. — С кем приходится иметь дело! Сраный отупевший наркоман — лучший следователь! Остальные вообще, кроме стрижки бабла, ни хрена не умеют и не хотят делать! Счастье, что у меня в областном УВД Твери начальник по розыску — старый приятель!

— Катя, быстро! — крикнул полковник в селектор внутренней связи. — Соедини меня с тверским УВД, полковником Митяевым!

— Анатолий Михайлович! — из динамика раздался удивлённый голос секретарши. — Но в тверском РУВД нет полковника Митяева!

— Катя! Кроме улицы Тверская в городе Москва, есть ещё город Тверь в стране Россия! — закатил глаза к потолку полковник. — Быстро связь! Дебилы…

— Полковник Митяев на связи, Анатолий Михайлович! — испуганным голосом объявила по селектору секретарша через несколько минут.

— Митяев, Гена? Здравствуй! — ободренно закричал в трубку Хрюнов. — Да, я! Выручай, Гена, надо парня одного с девицей вместе принять и закрыть, данные и фото уже высланы!

— Принять, закрыть, а дальше?

— Дальше звякнуть мне, а их помариновать в «обезьяннике» или лучше в отдельных камерах полдня, пока не позвоню, затем извиниться — мол, обознались — и выпустить! Всё!

— А им на хвост от самых дверей уже присядут твои люди, Толя?

— Это другая тема, Гена, не сейчас!

— Ну, Толя! Только для тебя, сам понимаешь!

— Я твой должник, Геннадий!

— Поговорим об этом после, через недельку буду у вас в столице!