Привет! Это я... - Нина Грёнтведт

12: вещи, которые мне хочется получить (но уж, конечно, не красное пальто, как у Иселин и Анникен, ещё чего! Я больше его не хочу. Красное-ужасное!!!!!!!!)

13: все средства, от которых у меня вырастут длинные волосы

14: все девочки, на которых я хочу быть похожей (по внешности)

15: все лауреаты конкурса «Мелодия Гран При» с 1984 года и до наших дней (в национальных и в международных финалах)

16: все, кто МОГ бы победить в этом конкурсе за это время

…и ещё много разных интересных списков.

Уф-ф! Меня затошнило, потому что я писала и рисовала, пока мы ехали в машине… Закрываю дневник, чтобы Эрленд не прочла, и кладу его на колени. Смотрю в окно, борюсь с тошнотой. Это трудно, потому что дорога сильно петляет. Смотрю на встречные машины, которые со свистом проносятся мимо. Большинство машин цвета «белый металлик».

Белый металлик и «зебра»

Каждый раз, когда скучно, я составляю списки всего того, что придёт в голову. В школе на переменах, если не хочется общаться, я пробираюсь на учительскую парковку. (Ученикам туда вход запрещён.) Там можно написать множество самых разных списков. В основном они связаны с автомобилями.

Сначала я перечисляю номера машин. Если ещё не прозвенел звонок, составляю список цветов, какие бывают у машин. Потом сортирую цвета: вначале записываю те, что встречаются чаще всего, и по убывающей дохожу до самых редких. Первым почти всегда стоит «серебристо-белый», или «белый металлик», как поётся в песнях DumDum Boys.

Один раз в мой список попал лиловый автомобиль! Этот список из всех мой самый любимый. Хелле мне ужасно завидовала — ей тоже хотелось занести лиловый в свой список. Зато в одном из её списков есть канареечно-жёлтый автомобиль. Я надеюсь, что и мне когда-нибудь попадётся такой. Или в полоску, как зебра! Мы с Хелле договорились: если до её восемнадцатилетия (она младше, чем я) нам не попадётся ни один полосатый автомобиль, то мы вместе купим машину и покрасим её в полоску!

Интересно, действителен ли ещё наш договор?..

Засунув дневник в рюкзак, я достаю mp3-плеер. Эрленд спрашивает, что я слушаю, и пытается стащить с меня наушники.

— Ничего я не слушаю! Отстань! — я шлёпаю её по руке.

Эрленд хнычет и гнусавым голосом докладывает маме с папой, что я её бью.

— Ну-ка прекратите безобразничать, — велит папа и строго добавляет специально для меня:

— Ода, у нас в семье — никаких драк!

— Я её не била! Просто отстранила, чуть-чуть, — говорю я. — Она срывала наушник у меня с уха! Могла ухо оторвать! — кричу я.

— Да уж, конечно! — вопит Эрленд и показывает язык.

— Папа! Эрленд мне язык показывает! — кричу я.

— Девочки, прекратите сейчас же! — мама обернулась и смотрит на нас очень строго.

У меня в голове всё кипит и булькает, как в котле. Я так разозлилась! Хочу отомстить. Эрленд — ТАКА-А-А-Я идиотка! Но вместо этого я закрываю глаза и считаю про себя до десяти. Не могу же я связываться с сестрой-малявкой…

— Ты у меня ещё получишь, — тихо говорю я ей и отворачиваюсь.

Смотрю в окно. Мимо летят деревья, одно за другим. Только одни деревья. Эрленд что-то говорит, но я не слышу. Я включила плеер так громко, чтобы он перекрывал голос сестры. Он перекрыл ВСЁ. Единственное, что мне было слышно, это немного хриплый мужской голос: «Весь год был как мягкая рухлядь. Весь год был как брошенный хлам».

Я подумала: это он про меня.

Город-рукавичка

Направляясь к Бабушке, мы всегда проезжаем через крохотный городок (или это посёлок?), такой маленький, что его даже не называют городом. Папа говорит, что это «рукавичка», то есть там должно быть тесно. Но я не вижу никакой тесноты: там всё луга, луга, и дома стоят — не скажешь, что плотно. Вернее будет сказать, что они очень далеко друг от друга. Здесь живут дядя Торлейф и тётя Ингьерд. Их дочки Сильви и Хелена (мне они двоюродные сёстры) уже взрослые и давно живут не дома.

Поскольку в городке так мало жителей, то у них всего, что нужно, имеется по одной штуке. (Мне нравится. Очень красиво и уютно. Удобно и легко. Не приходится выбирать особенно долго — не из чего.) Один отель, он называется «Отель», одна пивная — «Пивная», и один дом для молодёжи, называется «Дом». Ещё у них есть кинотеатр с одним залом, называется «Кино». (Там продают ма-аленькие жёлтые билетики — всё равно как билеты на паром или для школьной лотереи на праздник 17 Мая[4].) Когда я рассказала Хелле о том, что в этом городке всё только в одном экземпляре, она очень удивилась, составила список и внесла туда все остальные заведения, которые мы не назвали, но которые могли бы быть. И названия написала: Школа, Магазин, Автозаправка, Киоск, Парикмахерская, Библиотека…

Но я сказала — городок такой маленький, что в нём даже нет настоящей библиотеки, а есть библиотека-автобус. Передвижная.

— Прикол! Библиотека-автобус! — сказала Хелле. — Значит, он останавливается на остановке, которая называется «Остановка автобуса», и мы с тобой тогда…

Чёрт! Ну почему я всё время думаю о Хелле?! Нужно думать о чём-нибудь таком (о чём угодно), что с ней никак не связано!!!

То, что не СВЯЗАНО с Хелле

Каждый год в мае в наш город приезжает «Тиволи» с разными аттракционами. И ещё один раз приезжает летом.

Но я туда почти не хожу, потому что папа считает, что «Тиволи» — это ерунда и глупости. (Мама говорит, это потому, что сам папа не выносит каруселей: при одной только мысли о каруселях ему становится плохо. Но, как говорит мама, он не хочет в этом признаваться.)

И ещё папа не любит никаких сластей!

Ну совсем никаких! Его возмущают сахарная вата и всякие другие сладкие приколы на палочках — даже леденцы (всё это продают в «Тиволи»).

Он говорит, что это ужасно: «Сама подумай — ты впихиваешь в себя весь этот сахар! Фу!»

Особенно папа ругает всё, что на палочках, потому что, по его словам, дети то и дело вытаскивают их изо рта и обклеивают всё вокруг сладкими слюнями. Ну просто поросячьи радости! (Видел бы он маргинала, как тот ел сахар, стоя, прямо из сахарницы!)

Между прочим, я написала стихотворение про леденцы и про всё такое:

Считает папа — вредно всё, что сладко.Пусть вредно, всё равно я это ем!Наш папа — друг здоровья и порядка,И сладкой ваты он не ест СОВСЕМ!«Ну как ты можешь свинничать так, Ода?!»(Какие они скучные, отцы!)А я борец за сладкую свободу,За «вату», чупа-чупсы, леденцы!Не понимаешь ничего ты, папка!Ведь это кайф, что зубы склееНЫ!Я так люблю хрустеть, сосать и чавкать,И руки липкие для счастья мне нужны!

По-моему, стихотворение хорошо описывает «сладкие» чувства. (И папино к ним отношение.) А вот мама всё такое любит. Я много раз находила в машине, в пепельнице, обёртки от засахаренного миндаля. Это значит, что мама побывала в магазине и ела сладкое в будни, в середине недели! (Не очень-то справедливо! Ведь нам с Эрленд это удовольствие доступно только по субботам!)

Один раз, когда из Бергена приехал папа Хелле, он взял нас с собой в «Тиволи». Папа Хелле — это то, что надо. Он взял всех: меня, и Хелле, и Стиана, и Эрленд. Он классный! Любит карусели и сладкую вату. Но и он тоже не вполне… Он очень громко разговаривает, а когда смеётся, то так грохочет, хоть уши затыкай. И бранится часто, и никогда не знаешь, что он сейчас скажет (пока не скажет). А сказать он может такое… ну, всякое…

Так вот, папа Хелле пошёл с нами в «Тиволи», покружился вместе со всеми на каждой карусели и купил нам сладкую вату, и сам её ел, между прочим!

Кстати, папу Хелле зовут Басте. По-моему, странное имя. Из всех людей, кого я только знаю, у него у одного такое имечко. Но Хелле говорит, что это типично для тех, кто родом из Бергена. Басте родом из Бергена. Он и говорит по-бергенски — у него такое раскатистое «р» — «р-р-р!». Иногда мне кажется, что он сердится, но Хелле говорит, что нет. Просто у бергенцев такая речь. Звучит сердито, вроде как они нарываются. Хелле он называет «Хэллен», Стиана — «Стианэн», а нас с Эрленд зовёт «Кишочки»! Хелле однажды спросила, почему, и он ответил, что он нас не различает: мы одинаковые, как две кишки. Тогда Хелле сказала, что нас нельзя так называть, что мы с сестрой абсолютно разные! Мы отличаемся по возрасту, по росту, по волосам и так далее. Тогда Басте поправился и сказал, что он нас так зовёт потому, что всегда видит нас вместе — мы неразлучны, как тонкая и толстая кишки. (Должна заметить, что мы с Эрленд вовсе даже «разлучны». Не понимаю, откуда у него такое впечатление?)