Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству - Вячеслав Козляков

Размеренная жизнь двора, привыкшего к постоянному отсутствию Петра I в Кремле, разрушилась внезапно, когда после тяжелой болезни в несколько дней угасла царица Наталья Кирилловна. Хотя первые признаки болезни появились раньше, но все равно смерть царицы была преждевременной. Эта потеря оказалась невыразимой для молодого царя Петра, всегда заботившегося о матери. Больно было и оттого, что царица Наталья Кирилловна умерла слишком рано, прожив меньше своего мужа царя Алексея Михайловича. Петра и раньше мало что удерживало от самостоятельных действий, теперь же он оставался практически единовластным правителем. Ему больше не приходилось заботиться о том, что будут говорить при дворе про него самого и его отношения с царицей (если он вообще когда-нибудь серьезно думал об этом). Но и вся ответственность за дела в царстве после смерти матери ложилась на него. «Тогда весь говерномент (правительство. — В. К.) пременился, — писал князь Борис Куракин. — И по смерти ея вступил в правление его величество царь Петр Алексеевич сам»{122}.

А царя по-прежнему влекло море. Вскоре после смерти матери он, к ужасу всех окружающих, решил снова ехать в Архангельск, чтобы выйти в плавание на кораблях и совершить паломничество на Соловки. В одиночку отговорить царя от опасного путешествия никому не удавалось. Поэтому объединились все: патриарх Адриан, царь Иван V, жена царица Евдокия и царевны. Если верить Петру Крекшину, они буквально держали царя Петра за руки, за плечи («рамена»), за ноги, чтобы добиться от него, чтобы он не ездил на море. И даже преуспели в этом, добившись на короткое время вымученного отказа. А началось все с того, что воспротивилась царица Евдокия. Она обратилась за помощью к патриарху Адриану: «Егда уведав сие великая государыня, царица и великая княгина Евдокия Феодоровна, супруга великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича, моли святейшаго патриарха со слезами, да удержит царское величество от отше-ствия к Архангельску, яко тогда мнение было всех плавающих на море полумертвым нарицать»{123}. Останавливать Петра там, где он этого сам не хотел, было опасно. Так царица Евдокия переступила черту, и муж стал действительно «полумертвым» для нее.

Когда 1 мая 1694 года царь Петр все-таки отправился в новое путешествие в Архангельск, царица Евдокия попыталась загладить свою «вину». Хотя всей-то ее вины была одна забота о близком человеке, которую с ней разделяли и патриарх, и другой царь-соправитель, и царевны. Только царица Наталья Кирилловна имела право «день и ночь» гонять почтовых лошадей, посылая свои грамотки сыну. Царице Евдокии постоянно докучать своими письмами в Архангельск позволено не было.

Сохранились только две, скорее всего оставшиеся без ответа, грамотки царицы Евдокии за несколько месяцев пребывания Петра I в Архангельске. Приведем эти письма целиком; комментировать в них нечего: царица Евдокия страдает от своей «брошенности» и тщетно пытается напомнить царю Петру о сыне или подладиться под его тон, подписываясь: «женишка твоя Дунька».

Первое письмо:

«Предражайшему моему государю, радосте, царю Петру Алексеевичю.

Здравствуй, мой свет, на многая лета! Пожалуй, батюшка мой, не презри, свет мой, моего прошенья: отпиши, батюшка мой, на мне о здоровье своем, чтоб мне, слыша о твоем здоровье, радоватца! А сестра твоя царевна Наталья Алексеевна в добром здоровье; а пра нас изволишь милостию своею напаметовать, и я с Олешанькою жива. Ж[енишка] т[воя], Ду[нька]».

Второе письмо:

«Предражайшему моему государю, свету, радосте, царю Петру Алексеевичю.

Здравствуй, мой батюшка, на множество лет! Прошу у тебя, свет мой, милости: обрадуй меня, батюшка! Отпиши, свет мой, о здоровье своем, чтобы мне бедной в печалех своих порадоватца. Как ты, свет мой, изволил пойтить, и ко мне не пожаловал — не описал о здоровье ни единой строчки; тол ко я бедная на свете бесщасна, что не пожалуешь — не опишешь о здоровье, свет! Не презри, свет мой, моего прошенья. А сестра твоя царевна Наталья Алексеевна в добром здоровье. Отпиши, радость моя, ко мне, как ка мне изволишь быть? А пра меня изволишь милостию своею спросить, и я с Олешанькою жива. Ж. т. Ду.».

И никаких ответных писем царице и сыну Алешеньке или хотя бы строчки в сохранившейся большой переписке Петра со своими придворными времен архангельского путешествия. На короткое время царица Евдокия вышла из «матушкиной» тени для Петра, но царь не допустил, чтобы она заняла опустевшее место. Историки говорят даже о нараставшей вражде царя с родственниками жены — Лопухиными. В знаменитых «кожуховских маневрах» конца 1694 года, когда царь «играл» со своими «потешными» армиями, Лопухиных намеренно поставили в стан «врага» вместе с не любимыми Петром стрельцами и стреляли по ним к вящему злорадству Петра{124}.

После этого в селе Преображенском случилось какое-то темное и не до конца понятное дело, жертвой которого стал боярин Петр Авраамович Меньшой Лопухин, замученный в застенке[14]. Что стало поводом для его преследования, так и осталось тайной. Если бы речь шла о каких-то злоупотреблениях боярина, то расправа царя, вероятно, была бы показательной. Скорее можно поверить мнению осведомленного современника — строителя Троице-Сергиева монастыря Авраамия: «Петр де Лопухин был человек доброй и много прибыли в приказе учинил, а запытан де он напрасно по наносу боярина Лва Кириловича Нарышкина»{125}. Старец Авраамий написал об этом со слов боярина Матвея Богдановича Милославского (хотя тот и отказался от своих слов во время розыска в Преображенском приказе). Вражда двух бояр, закончившаяся смертью Петра Лопухина, имела косвенное отношение к семейным трениям царя Петра и царицы Евдокии. Причины ссоры Нарышкина и Лопухина выясняются, если учесть отзыв князя Бориса Куракина в «Гистории» о руководителе петровского правительства Льве Нарышкине, которому царица Наталья Кирилловна в свое время перепоручила правление. По словам мемуариста, царственный племянник был вполне определенного мнения о дяде: «…понеже он от его царскаго величества всегда был мепризирован (презираем, от фр. mepris. — В. К.) и принят за человека глупаго»{126}.

Два следующих года — 1695-й и 1696-й — посвящены были Азовским походам. От этого времени сохранилось всего одно письмо, датированное 4 июля 1695 года. Правда, написано оно не самой царицей Евдокией, а от ее имени Карионом Истоминым (оно не было даже включено в известные издания писем царицы Евдокии). Письмо, адресованное Петру, свидетельствует о том, что, по крайней мере внешне, в царской семье оставалось все по-прежнему и царица Евдокия поддерживала царя в его Азовских походах: «Попремного бо твоему царскому пресветлому величеству аз худшая и сын твой царевич Алексий, исполнятися в храбромужественнем твоем и благомысленном сердце воли Господни желаем… Молим же тя Государя благоволи: отеческими твоими люблении милостивно зде нас посещати в порадование». Письмо не только выспренно по стилю, но и подписано так, как не любил царь Петр: больше подходяще челобитным в приказе, которые и не доходили до царских рук: «хуждшая твоя рабыня Евдокиа с сыном Алексием Господа Бога моляще челом бьем»{127}.