Берег черного дерева и слоновой кости. Корсар Ингольф. Грабители морей - Луи Жаколио

— Несмотря на темную ночь, — сказал Девис, — я отлично заметил по расположению его корпуса и мачт, что этот роковой корабль — броненосец первого разряда.

— Следовательно, нельзя и думать бороться с этой плавучей крепостью. Достоверно и то, что выход днем для нас невозможен: нас пустят ко дну прежде, чем мы выйдем в открытое море. Нам остается сделать эту попытку ночью, и сию же минуту. Если крейсер заметил вчера при закате солнца верхушки мант, а это было очень возможно при нашем приближении к Рио, то он провел день в том, что принимал свои меры, осматривал берега и устье реки, останавливаясь на решении или пустить нас ко дну при самом выходе, или послать человек полтораста, чтобы захватить нас на якоре. Итак, время терять нельзя, через полчаса луна скроется, — вот минута нашего отплытия. По местам, господа, и чтобы все было готово!

— Если прикажете, — сказал Верже, — мы через пять минут можем сняться с якоря. Согласно вашему прежнему приказанию, когда негры известили нас о присутствии военного судна, мы приняли уже все меры, чтобы избежать нечаянного нападения: погрузка «черного дерева» закончилась уже около часа тому назад, а в ту минуту, как вы позвали нас, Голловей сказал мне, что и машина готова.

— Запаслись ли пресной водой?

— Все резервуары полны.

— Хорошо. Поднять паруса и ждать моих приказаний!

Оба помощника ушли, простившись по-военному.

— Ты тоже можешь идти, Девис, — сказал Ле-Ноэль дружески, как обыкновенно, оставаясь наедине со своим любимцем.

— Я не кончил еще моего доклада, — ответил тот и в двух словах рассказал обо всем, что случилось с ним в дороге. Узнав, что Гиллуа и Барте развели костер на берегу, чтобы привлечь шлюпку, капитан пришел в ярость, не знавшую пределов, и решил повесить обоих предателей на мачте. Если бы Девис произнес хотя бы одно слово защиты, гибель их была бы неизбежна; но он давно раскусил своего родственника и молчал, слишком хорошо зная, что лучшее средство утишить бурю — это предоставить ей самой затихнуть.

Через несколько минут Ле-Ноэль опять овладел собой, подтверждая страшными клятвами, что отомстит.

Вдруг лицо его осклабилось странной улыбкой.

— Девис, друг мой, — сказал он, — пойдите посмотрите, что поделывает эта скотина Гобби: все так же ли он мертвецки пьян и не может ли он потолковать со мной о деле? Если может, растолкуйте ему, что он мне еще нужен. Кстати, что вы сделали с пленниками?

— Приказал заковать их, как только мы пришли сюда.

— Хорошо, прикажите привести их ко мне.

Вскоре после этого Гиллуа и Барте со связанными руками были приведены к капитану.

— Прошу вас, господа, извинить Девиса за то, что он вынужден был поступить с вами, как с простыми преступниками, — произнес капитан Ле-Ноэль с утонченной вежливостью, — вы сами столь любезно хлопотали о том, чтобы вас вздернули на виселице, что я вынужден простить ему недостаток почтительности. Да будет вам известно, что я чуть-чуть не отправил вас плясать на канате… Но успокойтесь, я нашел средство все уладить. Вам, кажется, не нравится жить у меня на «Осе», не так ли?

Молодые люди, знавшие, что от этого разбойника можно ожидать всего, только презрительно пожали плечами.

— В таком случае я сегодня же высажу вас на берег.

— Лучше поберегите нас, — возразил Гиллуа насмешливо, — через несколько часов, на восходе солнца, вам, может быть, придется просить у нас заступничества.

— О, как вы торопитесь, милые друзья!.. Вероятно, вы намекаете на фрегат, который преграждает нам выход из реки по милости вашего старания привлечь его на мою шею? Не так ли? Перед нашей разлукой я постараюсь разуверить вас на этот счет. Через несколько минут скроется луна, а вам известно, как темны в эту пору ночи под тропиками. Вот мы и воспользуемся темнотою, чтобы спуститься вниз по реке. Наш лоцман Кабо так хорошо знает Рио-дас-Мортес, что может проплыть по ней с завязанными глазами. С помощью пара мы пройдем в миле от крейсера; он ничего не заподозрит, и только завтра догадается, что птичка улетела. Что же касается вас, господа, то вам не остается Даже утешения известить его, по какой дорожке мы улепетываем, потому что и вы будете тогда далеко отсюда. Вижу по вашей недоверчивой улыбке, что вы задаетесь вопросом, каким образом, высадив вас на берег до моего отплытия, я могу Помешать вам доставить полезные сведения военному судну?

У меня в руках средстве очень простое, я нисколько не затрудняюсь сообщить его вам, тем более что скрывать его долго нельзя! Сегодня утром мой приятель Гобби шепнул мне свое страстное желание, которое он до сей поры никак не мог удовлетворить. «Охотно отдал бы я, — сказал он мне, — половину принцесс, украшающих мой двор, и полдюжины моих царедворцев за двух-трех белых, которые были бы, в свою очередь, украшением моего двора на берегу Конго и устроили бы мне там регулярную армию!»

— Как! И вы осмелились бы это сделать? — воскликнул Гиллуа, не в силах сдержать негодование.

— Не мешайте, любезный друг, — прервал его Барте спокойно, — меня очень интересует этот рассказ.

— Вы поняли мои мысли с полуслова… Да, я имею намерение предложить вас в подарок моему приятелю Гобби, и мне тем более приятно, что подобная перспектива интересует господина Барте! Вам предстоит совершить путешествие самое замечательное, какое только можно пожелать любознательному путешественнику, не подвергаясь притом никаким опасностям, и без малейших издержек.

— Довольно шуток, можете поступать по произволу, — прервал Барте.

— По-видимому, — воскликнул Ле-Ноэль, — вы еще не поняли, что я употребляю столь утонченные выражения для того, чтобы не разговаривать с вами, как вы этого заслуживаете.

— Как вам угодно: вам нет нужды церемониться, потому что мы на вашем корабле и в оковах.

— Не старайтесь оскорблять меня, я сохраняю такое же спокойствие, как и вы. После битвы с «Доблестным», чтобы обеспечить безопасность моему экипажу и себе, я хотел было избавиться от вас, потому что жизнь ваша не стоит жизни пятидесяти человек. Вы мне дали честное слово не пытаться ни бежать, ни подавать сигналов, вчера же вечером вы нарушили свое слово, которым связали себя.

— Ничем нельзя считать себя обязанным разбойникам, — возразил Гиллуа, — которые грабят на больших дорогах и, приставляя нож к горлу, требуют, чтобы жертва не смела предостерегать других, что в лесу разбойники. Вы поставили себя не только вне закона, но и вне общечеловеческого права, и ваше гнусное ремесло еще хуже ремесла разбойника, которое все Же несколько облагорожено теми опасностями, которым он подвергает себя в отчаянной борьбе… Вы ограждаете себя тем, что надеваете оковы на несчастных негров, которые не могут защищаться… Вы постыдно избегаете наказания, спасаясь бегством и трусливым преимуществом в быстроте хода вашего судна. Даже оставляя в стороне безнравственность вашей торговли, я презираю вас потому, что вы не осмелились бы производить свою торговлю на корабле, который не может спасаться от крейсера с исключительной быстротой. Ваша победа над «Доблестным» с его черепашьим ходом и допотопными орудиями есть не что иное, как гнусное убийство из-за угла, и если уж вы хотите знать, то даже как преступник вы вовсе не замечательный характер, но…