Том 11. Неопубликованное. Публицистика - Аркадий Стругацкий

Солнце скрылось за дальними холмами, наступила короткая северная ночь. В потемневшем небе задрожали слабенькие, еле видимые звезды. Туман затопил равнину, туман колыхался в лучах фар уходящих автомашин, оседал ледяными капельками на лице. Алексей подошел к звездолету вплотную. В лучах прожектора его неровная бугроватая поверхность казалась еще более изрытой и страшной. Алексей притронулся к его черному боку, рука дрогнула, наткнувшись на леденящий холод металла.

— Вот оно как у нас, — повторил Алексей и, повернувшись, пошел прочь. Перед его глазами качалось запрокинутое лицо — сверток бинтов с усталым невидящим глазом. Слабая тонкая шея, высохшая бессильно опущенная рука с белыми дрожащими пальцами. Реденький светлый хохолок на макушке...

— Прибыл в ваше распоряжение с новым экипажем, — бормотал он. — С новым! А где старый?..

Он оглянулся. Круглый черный купол звездолета резко отпечатался на фоне светлого на западе неба. Молочно-белый туман у подножья ракеты искрился голубым светом. Там плясали причудливые тени, вздымались длинные черные руки подъемных кранов. Он был сейчас одинок со своими мыслями. Одинок на этой болотистой равнине, затопленной холодным туманом. Одинок как никогда. И, как никогда, он понимал сейчас этого злосчастного парня — Сергея, кажется, — того, что испугался. Струсил, смалодушничал, побоялся даже отказаться лично — не пришел на вокзал, прислал потом письменный отказ. Он, наверное, уже видел себя, горящим заживо в звездолете, погребенным где-нибудь в страшно чужих, далеких песках... Бедный мальчик, а ведь он еще не видел эту живую мумию, этих бескровных полубезумных лиц, этого (Алексей снова оглянулся) обгорелого памятника тем, кто не вернулся...

Рядом взревел мотор, сверкнули огни фар, голос Вальцева прокричал:

— Алексей, ты, что ли?

В машине (грузовик-полувездеход) в кабине сидели Вальцев и Зорин. Вальцев — за рулем, Зорин — рядом. Он спал, свесив голову на колени. Алексей, усаживаясь, толкнул его, он проснулся, пробурчал недовольно:

— Где вас черт носит, капитан? Мы там с ног сбились, а он — пожалуйста — пешком изволит...

— Ты что — до города этак собирался шкандыбать, — насмешливо осведомился Вальцев, — сто с лишком километров?..

Алексей промолчал, глядя, как бросается в стороны туман в лучах света. Машину кидало на ухабах, Зорин попытался снова задремать, но, стукнувшись пару раз о ветровое стекло, отказался от этого своего намерения и начал расспрашивать Алексея о службе в Кара-Кумах. Алексей отвечал односложно, и Зорин замолчал. Потом сказал с досадой:

— А, черт, забыл-таки спросить у радиста, что у них там случилось, почему не отвечали на запрос...

— Что? — спросил Вальцев, не расслышав.

— Я говорю, у радиста надо было спросить, почему они сразу после посадки не ответили на запрос. Я даже беспокоиться начал. Тут был случай однажды — тебя еще, Лев Александрович, здесь не было — тоже приземлился звездолет. Все честь-честь, а на запрос не отвечает. На запрос не отвечают и из ракеты не вылезают. Пришлось резать стенку. Входим мы внутрь — три мертвеца. Представляешь? Машина переключена на автоводителя, а все пилоты — разрыв сердца...

— Я знаю эту историю, — сказал Вальцев. — У них плохо сработал автоводитель, получилась временная перегрузка раз в двадцать — их всех раздавило. Это было страшно глупо. Бессмысленная случайная гибель.

— Да... — начал было Зорин, но Алексей неожиданно для себя прервал его:

— Слушайте... Я здесь уже полтора месяца. Я слышал чертову уйму рассказов. Почему во всех этих рассказах всегда одно и то же — смерть, смерть и смерть?.. Разные люди, разное время, разные случаи, и всегда там смерть... Ну, неужели... в этом вся ваша жизнь... Непонятно...

Он резко оборвал себя, чувствуя, как кровь заливает щеки. Фу ты, как глупо получилось, каким ослом он себя выставил. Черт, еще подумают, что он трусит.

Зорин изумленно уставился на него:

— То есть... Ну, если угодно, да — это наша жизнь... Вечный риск, страх потерять товарища... Страх погибнуть самому... Ведь когда...

— Не надо, — сказал Вальцев резко. — Этого не объяснишь словами. Он и сам поймет. Он и сейчас понимает, только... Ведь ты все понимаешь, Алеша, верно?

— Я ничего еще не понимаю, — с отчаянием сказал Алексей и снова пожалел, что не придержал язык.

Все замолчали, потом Вальцев сказал просто:

— Ты, может быть, боишься?

Этого не следовало бы говорить. Алексей глянул на него исподлобья и отвернулся. Равнина кончилась, в клубах тумана грузовик выскочил на гладкое, прямое, как стрела, стокилометровое шоссе.

КТО СКАЖЕТ НАМ, ЭВИДАТТЭ?..

I

Это было похоже на продолжение странного сна, когда человек вдруг подскакивает на постели, тараща мутные глаза, и изрекает что-нибудь вроде: «Я не могу войти в этот домик на носу». В утреннем полусумраке уже виднеются знакомые стены комнаты, лампа-грибок на ночном столике и смятое одеяло, сползшее на пол, но сон еще здесь, еще не прошел, и на фоне стеллажей с книгами еще колышутся очертания гигантских деревьев сказочного леса и не покинуло сонный мозг чувство досады и разочарования из-за того, что никак не можешь проникнуть в хижину, построенную собственными руками на собственном носу.

Сергей Сергеевич явно еще не успел проснуться – чмокал губами, всхрапывал, порывался перевернуться на другой бок, – но чувство чего-то не совсем обычного уже охватило его. Во-первых, только что колыхавшаяся перед глазами знакомая портьера на окне вдруг стала совсем расплывчатой и пропала. Пропало теплое одеяло, под которое Сергей Сергеевич пытался спросонья забраться с головой. Сам он оказался сидящим, по-видимому, в кресле, одетым и привязанным широкими упругими ремнями. Во-вторых, огромный ярко освещенный зал, каких наяву не увидишь, вместо того, чтобы померкнуть и пропасть, стал еще ярче, еще больше, еще явственней. В уши проник совершенно незнакомый шум, перед глазами вспыхнули и пропали два ряда ярко-красных лампочек.

– Странный сон, – пробормотал Сергей Сергеевич, с трудом шевеля языком и снова пытаясь перевернуться на другой бок, – удивительно яркий сон. Надо будет рассказать ребятам...

Ремни не дали ему повернуться, а собственный голос показался необычайно хриплым и совершенно незнакомым. Сергей Сергеевич открыл глаза и огляделся. В голове шумело, веки казались очень тяжелыми, и он решил, что удивительный сон продолжается.

– Ну что ж, посмотрим, – решил он и даже стал ерзать в кресле, устраиваясь поудобнее, как будто сидел перед экраном телевизора. – Не проспать бы только будильник... Будильник, прямо скажем, неважный – зря его мне подарили. Изящной формы, но... Однако, что ж это – все комната да комната... Приборы какие-то. Скучно. Пусть здесь появится человек!..

Сергей Сергеевич, как и многие люди, был убежден, что может, находясь в таком вот состоянии, управлять своими снами. Много раз это ему действительно удавалось, но сейчас человек не появился – комната осталась пуста. Огромная комната с высокими белыми стенами, с гладким блестящим, надо думать, металлическим полом. Вдоль стен тянулись громоздкие сооружения, тоже белые, украшенные многочисленными циферблатами, круглыми темными окошками и мигающими разноцветными лампами. В общем и целом все это походило скорее на зал центрального управления электростанцией, чем на сон, и вызвало в памяти Сергея Сергеевича звучные термины: пульт, реостат и «двести тысяч вольт». Сергей Сергеевич был ихтиологом и плохо разбирался в электротехнике.

– Потолок, скорее всего, стеклянный, – размышлял Сергей Сергеевич, подняв глаза к небу. – Большой матовый экран на противоположной стене – телевизор. И вообще – это самый яркий сон, который мне когда-либо приходилось видеть.

Странный шум над ухом неожиданно прекратился, и наступила глуховатая тишина, нарушаемая только металлическим звенящим пощелкиванием, доносившимся откуда-то из-за спины. «Тик-дзанг, тик-дзанг, тик-дзанг...» Сергей Сергеевич машинально принялся считать щелчки и, досчитав до шестнадцати, вдруг подумал, что его мысли и ощущения все-таки слишком ясны и резки – даже для самого яркого сна. Эта мысль поразила его и заставила прибегнуть к классическому методу: он поднял руку и дернул себя за нос. Рука показалась ему непривычно легкой, а нос – до удивления маленьким, и он не проснулся. «Тик-дзанг, тик-дзанг...» – неслось сзади. Сергей Сергеевич поднял руку и приблизил ее к глазам.

– У-ди-ви-тель-ный сон, – сказал он, стараясь изо всех сил подавить в себе чувство необычного, переходящее в страх: это была не его рука. – Слишком гладка и бела... Гм... Я бы сказал, даже голубовата и... и я бы не прочь проснуться...

Тик-дзанг, тик-дзанг...

– Да прекратите вы это щелканье, – крикнул Сергей Сергеевич. Эхо пролетело под сводами зала и погасло в дальнем углу его.