Кукушата, или Жалобная песнь для успокоения сердца - Анатолий Приставкин

– А я езжу, – сказала, выпив и нюхнув корочку. – Муж умер, детей на фронте поубивало. Младшенькому восемнадцатый шел… Та к чего я одна в холодной избе! Пошла баба колесить по стране, вот и езжу! А песни страсть как люблю. И петь тоже! Меня до войны на всесоюзную сельскую выставку в Москву с песнями-то посылали! – Тетя Дуся посмотрела на флакончик, даже руку протянула, но оставила. И вдруг запела протяжно и тоненько, прям как по радио:

В понедельник я банюшку топила,А во вторник я в банюшку ходила,Среду в угаре пролежала,А в четверг я головушку чесала,Пятница день не прядущий,Не прядут, не ткут, не мотают,А в субботу родных вспоминают…Ох, ты милый мой, Амеля,Так проходит с тобой вся неделя!

Сандра слушала напряженно, я видел, что она разволновалась. А Хвостик даже в рот тете Дусе заглядывал, так ему интересно было ее пение.

А она оборвала и сказала Сандре:

– А то поехали, девонька, вместе… По Расее-то. Ты уж больно мне пришлась. Поехали, говорю, а?

– А я? – спросил Хвостик. – А я поеду?

– И ты… Чево не поехать! Будете со мной работать!

– Мы не можем, – сказал я за всех. – Нам в Москву сперва надо.

– В Москву, разгонять тоску! Чево там забыли? – удивилась тетя Дуся.

– К товарищу Сталину! – крикнул Хвостик.

– Ишь! – произнесла недоверчиво тетя Дуся. – Прям к ему?

– К нему, – подтвердил я. А Сандра замычала.

– У нас документ есть! Настоящий! – заявил еще Хвостик.

Тетя Дуся покачала головой:

– Какой же у вас документ?

Напрасно я моргал Хвостику, он не замечал ничего. Зато заметила тетя Дуся.

– Да ты не жмурься, – сказала мне ласково. – Я тебе не милиция, чтобы документы спрашивать. Сама по справке с колхозу-то прибыла, как в первый раз в городе прибивалась. Нешто я способна обидеть-то… Или пужать…

– Серый! – попросил Хвостик. – Покажи! Покажи!

Сандра кивнула: ей можно показать.

Я полез за пазуху, достал книгу, а из нее сверток. Развернул, думал, тетя Дуся станет сберегательную книжку смотреть. Я даже специально книжку к ней пододвинул, чтобы она не думала, что мы уж совсем нищие. А мы-то не нищие! Но тетя Дуся заглянула в книжку и отодвинула без интереса. А вот свидетельство о рождении взяла и внимательно прочитала, шевеля губами.

– Егоров? Сергей Антонович – ты? А где они сами – отец, мать?

– Умерли.

– И мать?

– Да.

– Кто сказал?

– Тетка… – ответил я. – Ну, Маша.

– Врет, – вдруг сердито буркнула тетя Дуся. И отвернулась.

– Почему? – спросил я. А что «почему», я сам не знал.

– Молодая ведь, – пояснила тетя Дуся. – А на фронте небось не была. Чего ей умирать-то? Живет…

– Где живет? – спросил Хвостик, вытаращив глаза, и чуть флакончик на пол не опрокинул. Едва тетя Дуся успела ухватить. А ухватив, тут же приложилась.

Вытерла рот ладонью, произнесла:

– А где я живу? Между небом и землей!

Тут Сандра что-то промычала. Даже я не понял, что она спрашивает. Я-то не понял, а тетя Дуся вполне ее поняла.

– А ты, девка, не удивляйся, – сказала как-то просто. – Сама не знаю как, но я в этой бутылочке все вижу. Только адреса не могу назвать. А может, вам Сталин скажет. Он там, наверху… А мы внизу… – И тут же, подперев подбородок рукой, затянула грустно-грустно:

В чистом небе месяц светит,Я с парнишкою брожу.Мать на улице ругает,Что я поздно прихожу…

Тетя Дуся спела и заплакала.

И Сандра тоже с ней вместе начала плакать. Они обнялись, и тетя Дуся стала ей рассказывать, как до войны жили… И как в избе у них и сахар, и даже мука была… Не всегда, до этого наголодались вволюшку, когда колхоз организовывали. А потом-то ничего, ей даже от правления за ударную работу бюст товарища Сталина из белого гипса подарили! А к нему в придачу штаны ватные. И послали в Москву, на Выставку, вот где рай-то был. Поселили их восемь человек, все бабы из разных деревень, в каменном доме, с теплой уборной, и даже кормили трижды в день в столовой! Однажды привезли ее на радио, посадили в какой-то странной комнате за стеклом с глухой дверью и велели петь! Поперву она стеснялась, но мужик от радио попался толковый, все как надо объяснил, а сам за стеклом стоял и рукой махал… Вот как я артисткой-то стала! А до того была дура дурой, ничего в Москве не понимала… И сразу в артистки! Если бы не война…

19

Тетя Дуся как-то вдруг сникла и заснула. Но спала недолго, а к Москве вообще пришла в себя, затормошилась, стала опять уговаривать Сандру остаться с ней. Но мы сказали, что нам обязательно надо попасть к товарищу Сталину.

Тетя Дуся поинтересовалась, когда же мы будем возвращаться, и велела отыскать ее в третьем вагоне, она через два дня ровно будет стоять тут же на вокзальчике. Ее нетрудно найти.

Она просмотрела мои бумаги и разделила их: сберегательную книжку велела спрятать под подкладку ватника, а остальное – документы вместе с собранными по вагону деньгами, их оказалось пятьдесят три рубля – завернула в бумагу и сунула мне в карман, а карман зашпилила на булавку: «Держи крепче, тут жуликов хватает!»

А когда уж совсем подъезжали к Москве и поезд встал, она со вздохом спросила:

– Вы хоть знаете, куда идти-то? Москва – во! Как деревня боль-ша-я!

– Нам в Кремль надо, – ответил я. – А до Кремля, говорят, тут недалеко.

– Недалеко! – передразнила она. – А в какую сторону – недалеко?

Я промолчал. Я уже знал: выйду в Москве на площадь и сразу все увижу. Раз Кремль, значит, самый видный!

Пассажиры, которым мы пели, ушли, а другие уже толпились и хотели скорей попасть в вагон, тетя Дуся их отгоняла, придерживая дверь рукой.

– Я сама-то не знаю… Где их Кремль… Но думаю, что надо идти, как люди идут… Как все, так и вы за ними! К нему, к Сталину, небось много ездют, всем надо ведь о чем-то просить. А кого еще просить! Он наш бог и заступник! Я ему перед бюстом-то свечку ставила в избе!

Мы попрощались с тетей Дусей. Она заперла дверь и еще дошла до конца поезда и сунула Сандре в руки холщовый мешочек с хлебом… Потом она обняла Сандру: «Ох, девонька… Ох, девонька…» И все шмыгала носом. Погладила меня и Хвостика по голове и сразу ушла.

Вслед за толпой, за мешочниками и военными мы спустились по ступенькам в город и оказались на площади. Такая это была площадь, что мы опупели от грохота. Гудели автомобили, кричали люди, а еще звенели трамваи. Мы их узнали по кино. И дома мы тоже по кино узнали, высокие, каменные, и в каждом, наверное, тысяча окон. Только окна закрыты и не видно, чтобы кто-то торчал наружу.

От всей этой круговерти закружилась голова. Сандра побледнела и оглянулась на меня. Но я не мог ее утешить, я тоже растерялся. А Хвостик закрыл глаза и уткнулся мне головой в живот. Та к мы и стояли на площади, как приезжие дурачки, не зная куда идти. Люди двигались, обходя нас, и если бы мы, как советовала тетя Дуся, решили последовать за ними, то нам пришлось бы идти в разные стороны, и влево, и вправо, и даже куда-то под землю.

Я задрал голову вверх, но Кремля не увидел и звезд его тоже не увидел. Хоть у нас в книжке писали, что они видны изо всех краев и даже из всех стран.

Тогда я решился. Я приказал моим стоять как вкопанным и не двигаться, даже если будут из всех сил толкать. Оглядываясь на каждом шагу, чтобы их не потерять и самому не потеряться, я продвинулся самую малость и заметил бородатого дворника с метлой. Он стоял, опершись на эту метлу, и спокойно курил. Я обошел его со всех сторон и под бороду заглянул. И, оказавшись напротив него, я спросил как можно вежливее:

– Дя-е-нька! В Кремль как пройти?

Дворник возвышался, как памятник какому-нибудь знаменитому дворнику, и даже от моих слов не колыхнулся. И метла его тоже не колыхнулась.

Я подумал, что, может быть, он глухой, и крикнул погромче:

– Дя-е-нька! В Кремль… Как про-о-ти-и?!

Дворник ожил. Но ожил не для меня, а для себя. Он поднял голову, оглядел вприщур площадь, швырнул наземь окурок и тут же замел его метлой. А когда я повернулся, поняв, что не докричусь, звук небось не доходит через его бороду, он спокойно буркнул мне в спину:

– На метре туды… В Охотный Ряд… Понял? – И вдруг рассердившись, крикнул: – Понаехали, думают, Москва им резиновая! И ходють, и ходють, и мусорют… Прям работать не дают! – И с этими словами замахнулся метлой и пустил в меня пылью.

Я отскочил, чтобы не попасть под метлу, и торопливо вернулся к своим, они издали за мной наблюдали. Хвостик бросился мне навстречу:

– Серый! Ты его спросил, да? Где Кремль?

– Спросил, – ответил я. – На метро надо ехать.

– А туда разве пускают?

Сандра промычала, качая головой. Она, как и Хвостик, сомневалась, что в метро пускают. Туда небось по пачпортам каким или пропускам. Жаль, тети Дуси нет, мы бы спросили, прежде чем на рожон лезть. А лучше всего не смешить москвичей и не рыпаться куда не просят. Тем более что Мотя утверждал, что до Кремля тут рукой подать. А Мотя все знает.