Япония. Год в дзен-буддийском монастыре - Янвиллем де Ветеринг

Я посмотрел на него: его взгляд был рассредоточен, и он смотрел сквозь меня. Обстановка, в которой я пребывал, начинала меня раздражать. Я искал сиденье, стул, скамейку, что угодно, на чем можно посидеть или полежать, но ничего такого не находил. Везде пустые комнаты с циновками на полу да несколько неудобных камней и надгробий в саду. И на землю я лечь не мог — зачастили дожди, земля была мокрой. Моя комната была запретной территорией. Мне позволяли спать в ней от одиннадцати вечера до трех часов утра, а все остальное время я не имел права сюда заходить, разве что старший монах посылал меня полежать полчаса, а это случалось не каждый день.

Джеральд спросил меня, медитирую ли я в саду.

— В саду? Что мне делать в саду? Мы медитируем в зале для медитации, разве не так?

— Да, — ответил Джеральд. — Но от тебя ожидается, что каждую ночь ты полчаса будешь медитировать в саду. Приходи сегодня часов в одиннадцать в сад. Мы все будем там. Мы сидим на камнях и надгробиях, у каждого свое место. Полчаса свободной медитации, это обязательно.

Я не поверил ему и пожертвовал несколькими минутами бесценного для меня сна, чтобы убедиться. Он оказался прав. Но я не собирался следовать этому примеру. Я считал, что медитирую вполне достаточно, более чем достаточно. Я бы стал медитировать в саду только в том случае, если бы меня вытащили туда за волосы. Я забрался в спальный мешок и, не успев даже вытянуть ноги, мгновенно отключился.

Глава 9

Немного черной магии

Каждое утро настоятель обходил храм, и все монахи следовали за ним по длинным монастырским коридорам. У каждой ниши он останавливался (мы, разумеется, тоже) и неслышно бормотал молитву за нас самих или за того, кто был в нише. В нишах стояли статуи бодисатв, иногда Будды, медитирующего или проповедующего, а также статуи китайских и японских богов, которые к буддизму никакого отношения не имели. Был даже маленький и с большим животом бог богатства. В вазах стояли цветы. Настоятель возжигал курительные палочки. В один из таких обходов я вдруг вспомнил, что нужно продлить паспорт, значит, придется поехать в Кобэ. Придется, поскольку даже монахи не в силах проигнорировать мирскую власть, в данном случае власть королевы Нидерландов.

Старший монах позволил мне нарушить данный мною обет восьмимесячного пребывания и отпустил меня на целый день. Я сел на трамвай и поехал на вокзал. На мне была новая нейлоновая рубашка, не пропускавшая пот, а день стоял теплый. Я смотрел на свободу через открытые окна грохочущего и трясущегося трамвая и понял, что пять месяцев провел в заключении. До сих пор я довольно часто выходил за ворота, но не далее чем на полмили. Я видел толпы людей, огромные киноафиши с полуобнаженными женщинами и агрессивно настроенными мужчинами с оружием в руках, витрины, полные разодетых в новые одежки кукол, и огромные серые здания торговых компаний и банков. Я чувствовал себя свободным и, однако же, был недоволен. Я не выбирал монастырскую жизнь, а скорее принял ее как средство для достижения цели. Но теперь, когда монастырь не давил на меня, я скучал по тишине сада с его красивыми серыми и зелеными красками и с однотонными одеяниями монахов. Здесь было слишком много суеты, сильной, преувеличенной. Яркие афиши казались лишними, крики и смех раздражали. Возможно, следовало бы заставить всех регулярно медитировать в построенных во всех городах мира залах. Каждый вечер с семи до девяти тишина строго соблюдается, в три тридцать утра обязательное посещение наставника. По наставнику на каждую улицу.

Придется также восстановить всю природу, окружить города обширными лесами, а в лесах понастроить хижин для отшельников, которым наставник уже не нужен. Бесплатные общественные столовые в каждом лесу. Для передвижения использовать лошадей и верблюдов, а то и слонов, и таким образом снова научиться жить рядом с животными, существами другого порядка. А между тем техника будет существовать и развиваться вместе с заводами, которые станут производить все самое лучшее, что придумают ученые. В неуклюжем трамвае я добрался до вокзала. Там было полно народу, а я не хотел толкаться и едва не опоздал на поезд. Для движения свободного места было достаточно, но мне показалось, что японцы нарочно толкаются на платформах. Поначалу они спокойно ждут и ведут себя вполне прилично, но, когда подходит поезд, начинают вдруг отчаянно толкаться и каждый норовит пролезть в дверь одновременно со всеми. То, что мне не хотелось толкаться, служило доказательством того, что кое-что в монастыре я усвоил. Я был совершенно спокоен и лишен «эго». Но вынужден был признаться, что и раньше никогда не толкался, даже в Роттердаме, где ходили переполненные трамваи. Я предпочитал добираться до школы пешком или дожидаться следующего трамвая. Мне давно уже не терпелось узнать, приносит ли мое обучение какие-то результаты. Казалось, сатори, просветление, достижение священной цели, было связано с определенным местом, и я все больше и больше к нему приближался. Продвинулся ли я сколько-нибудь или нет? Стал ли менее привязанным к тому, что происходит вокруг меня? Стал ли лучше понимать? Стал ли невесомее, свободнее? Я продолжал задавать себе вопросы, хотя наставник предупреждал меня, что это небезопасно.

— Ты и без того узнаешь, — говорил он. — Нет смысла беспокоиться. Твои достижения еще малы, лучше постарайся решить коан. Каков твой ответ на коан? Что ты можешь мне сказать? Говори!

В вагоне я оказался между несколькими людьми, среди которых была молодая красивая женщина лет двадцати. Я уже давно заметил ее: чувственное тело, большие раскосые глаза, густые черные волосы. Обращать на себя внимание незнакомых женщин я всегда считал ниже своего достоинства, а может быть, просто стеснялся. Как бы там ни было, я и сейчас не стал этого делать, но мне понравилось случайное прикосновение ее тела. Я подумал об упражнении на сосредоточение, которое повторял месяцами. Можно попробовать. Не успел я об этом подумать, как стал глубоко и очень медленно дышать, потом зафиксировал в памяти образ женщины, каким запомнил его с первого взгляда. Я постарался не думать ни о чем другом и, когда понял, что достиг определенного уровня сосредоточенности, мысленно велел женщине прижаться ко мне. О чудо из чудес, она подчинилась! Я почувствовал, что она трется о меня, поначалу мягко и украдкой, но постепенно все сильнее и сильнее, и услышал, как она задышала громче и глубже. Она терлась о мой бок и дрожала.

«Что теперь? — подумал я, ибо от ее прикосновения во мне забурлила кровь. — Должен ли я с ней заговорить? Стоит ли попросить ее сойти на следующей станции? Мы снимем номер в гостинице, у меня есть деньги. А в Кобэ я поеду вечером. Консул подождет».