Тень Тибета - Сергей Городников

Как и в другие погожие дни, когда лучи солнца золотисто расцвечивали дальнюю стену, шкура зашевелилась, морда вздрогнула и, сдвинутая в сторону, открыла загорелые до оттенков бронзы плечо и торс молодого человека. Шкуры барсов являлись его ложем, а их головы служили ему изголовьем. Отвернувшись лицом от неровной стены, он спросонья потянулся в сладостной истоме беззаботного отдохновения тела и духа и скинул с себя шкуру окончательно. Холодный воздух раннего утра обдал его с ног до головы, сгоняя остатки ничем не тревожимого сна и наполняя бодрой свежестью. Удача ещё раз потянулся и вскочил.

Солнце нежно ласкало и слепило одновременно. Он вынужден был прикрывать глаза ладонью, когда выходил из пещеры на уступ, который был около пяти шагов в длину и шагов семь в ширину. Слева были навалены кучей сучья и сухие ветки, палки, принесённые из ближайших зарослей, рядом с ними прятал остатки золы сложенный из плоских камней очаг, а впереди был край обрыва в низкую расщелину. На видимых в удалении горах белели панцири льда и снега, и их вершины заострялись к голубому небу, к порождающей душевный трепет необъятности и непостижимости Вечности, как главной сути Бога. И как посланник Бога, в виду их очертаний парил коршун, плавно возвращаясь с какой-то добычей в когтях к своему гнезду поблизости.

Каждое утро, когда его будило солнце, умиротворённый этим видом, Удача сохранял на весь день лёгкое, приподнятое настроение, желание двигаться и действовать. Он спрыгнул к нижней ступени уступа и, птицей раскинув руки, отпрыгнул, полетел головой вниз к ворчанию речушки. И успел испытать мгновения радости полета, прежде чем ворвался в обжигающую ледниковую воду, в яму с испуганно метнувшимися в разные стороны рыбёшками. Пронырнув в хрустальной прозрачности до самого покрытого камешками дна, выбрал один из них, округлый, как птичье яйцо, сунул в рот и оттолкнулся ногами от остальных, устремился вверх.

Как если бы за ним гналось водяное чудовище, он разметал ногами брызги, живо выбрался из речушки на берег, к нагретым солнечным теплом скальным обвалам. В выбоине крупной тёмной плиты уже лежали в два ровных ряда светло-серые камешки. Он вынул изо рта и добавил к ним новый. Пальцем пересчитал все. Их стало двадцать – два ряда по десять. Каждый означал один прожитый в этом месте день. Всё в окрестностях было ему хорошо знакомо, как собственное подворье, так как эту пещеру он обнаружил давно, семь лет назад, когда пришлось скрываться и прятался, и каждый год его тянуло вернуться к ней, чтобы именно в этих местах забыться наедине с природой. Ниже по реке была заводь, в которой попадались крупные лососи. Он забрал за плитой изготовленную из прямой палки острогу и отправился туда.

Страсть к охоте на вкусных и осторожных рыб возбуждала не меньше охоты на зверей, и он с волнением тихо продвигаться по колено в холодной воде, чтобы усыпить бдительность и вдруг нанести мгновенный выпад, пронзить острогой выбранного лосося, нанизать его на остриё. Возвращался он другим путём, поднимаясь к пещере в обход горы. У входа в пещеру развёл в очаге жаркий огонь, нанизал рыбу на прут и обжаривал, пока она не покрылась ломкой коричневой коркой. Завтракал, не торопясь, на виду у коршуна, который подобрал брошенные ему потроха рыбы, а теперь наблюдал за происходящим в окрестностях своего гнезда. После завтрака, как каждый день, до самого вечера он лазил по скалам, помня совет ламы-воспитателя, что такие занятия помогают быть хладнокровным и сообразительным при любых опасностях.

С наступлением темноты долго сидел у костра, сжигая запас хвороста и всматриваясь в многочисленные россыпи звёзд. Он был счастлив. Утром он отправится в поселение, где оставил на отдых коня, потом поедет в Лхасу. И это ощущение предстоящего в два-три дня скорого движения тоже волновало. Он был счастлив, не подозревая о том, что в столице ему уже готовится крутой поворот судьбы.

Мирная Лхаса становилась удачно расположенным для посреднической торговли городом, в котором пересекались караванные пути между разными странами юга и севера, запада и востока Азии. Её базар и постоялые дворы год от года разрастались. А с ними возрастал приносимый торговцами правящим Тибетом ламам значительный доход пошлинами и налогами, способствуя повышению авторитета их власти. Самые разные товары начали появляться в городе и во дворце, и товары не только азиатские.

Об этом подумал тайный советник, когда рассматривал в подзорную трубу дневную толчею базара. Он никак не мог заставить себя не удивляться европейскому устройству, которое позволяло вмиг приблизить и рассмотреть, что происходило в удалении. Неожиданно он заметил в переулке Удачу, в подзорную трубу проследил за ним. Гнедой жеребец под молодым человеком лоснился от недавно прерванной сытной жизни, и Удача направлял его к ближнему предместью столицы, где проживали главным образом ремесленники. Мысли тайного советника приняли новое направление, он опустил трубу, и молодой воин, словно по приказу волшебника разом отпрыгнул за муравьиное копошение базарной сутолоки, сам уменьшился до размеров муравья и затерялся в ней.

– Наше духовное присутствие укрепляется среди кочевых племён и в соседних государствах, – проговорил он так, как говорят с собеседником, с которым сложились давние и доверительные отношения. – Только в сношениях с русским царём у нас мало изменений к лучшему. Не пришло ли время добиваться их улучшения?

Болезненно высохший телом настоятель монастыря Сера вместе с ним отвернулся от единственного окна небольшого помещения в красной постройке дворца Потала. Ламы монастыря Сера приобретали большое влияние в разрастающихся учреждениях долгосрочного правления и текущего управления ламаистского государства, и настоятель с сознанием значимости своего мнения выразил сомнение.

– Новый русский царь, как утверждают калмыки, подобно своему отцу не проявляет живого любопытства к делам срединной Азии.

Оба неспешно отошли от застеклённого окна к рабочему столу тайного советника, сели возле него на коврики из толстой шерсти. Изготовленный из красного дерева китайский столик с короткими резными ножками стоял так, чтобы на него падал дневной свет. На поверхности лежали раскрытая книга и свитки бумаги, показывая, что тайный советник прервал ради встречи с настоятелем свою напряжённую работу. Помещение было обставлено просто, с привычкой к религиозному аскетизму, достойно подчёркивая нравственную сторону духовного учения, которому служили оба собеседника. Обстановка настраивала на серьёзное обсуждение важных дел, касающихся Тибета, и полное подчинение им личной жизни.