Записки школьницы - Ян Аарри

Ну, вот этого ещё не хватало!

Я быстро «пришла в себя», села как следует и вздохнула:

— Первый приступ прошёл, — сказала я нормальным голосом. — Посмотрим, что будет дальше! — Но, так как Пыжик повеселел сразу, а мне эта весёлость совсем не понравилась, я прошептала снова умирающим голосом:- В случае чего — возьми себе на память мой термос… С горячим чаем… Когда будешь пить чай, вспомни про меня… Вот он! Возьми, Пыжик!

Пыжик выхватил из моих рук термос, быстро открутил головку и, придерживая меня одной рукою, другую, с термосом, поднёс к моему лицу.

— Выпей, — зашептал он. — Выпей, Сологубова… Чай всегда помогает… Знаешь, как хорошо… Когда горячим чаем… Тебе не холодно?

— Холодно, — прошептала я. — Рука холодеет…

Перепуганный Пыжик начал поить меня. У него был такой смешной вид, что я чуть не расхохоталась. Но вдруг почувствовала, что в самом деле, кажется, умираю. Мне показалось: рука моя немеет, становится холодной, как мороженое.

Тут уж я и сама испугалась по-настоящему. А вдруг действительно булавка грязная и у меня начинается самое настоящее заражение крови?

Ох, как я разозлилась на Пыжика, вы не представляете даже! Мне хотелось вскочить, вцепиться ему в нос и так отлупить его, чтобы он уже не баловался с булавками. Но как раз в эту минуту электричка влетела на перрон Финляндского вокзала и мне сразу стало легче.

Все бросились к выходу, но я нарочно прижалась к спинке сидения.

— Одну минутку… — забормотала я больным голосом, — подождите… Мне так плохо… Всё кружится, как на каруселях… Страшная слабость… И сердце… Так бьётся, так бьётся… Одну минутку… Только соберусь с силами…

Пыжик стал таким бледным, что его голубые глаза показались мне чёрными пятнами на лице.

— Сологубова, — забормотал он, хватая мои руки, — Антило… Подожди… Тут же рядом… Возьми себя в руки… Я сейчас устрою… Тут же аптека… Рядом с вокзалом… Аптека, понимаешь?… Обопрись на меня!

Я приоткрыла глаза, а когда увидела, что все уже вышли из вагона, простонала:

— Где я? (В книгах всегда стонут и спрашивают: «Где я», когда происходит несчастье.)

— Ты со мной! Со мной! Я — Пыжик! Опирайся на меня! Сейчас я всё устрою. Пошли.

— Поздно!

— Ничего не поздно! — закричал Пыжик. — Аптека ещё открыта, мы успеем купить хоть пять литров йоду.

Он вытащил меня из вагона, и так как на перроне уже никого не было, я повисла на руке Пыжика и позволила ему вести меня, как умирающую. Но, когда мы переходили площадь перед вокзалом, я пошла сама, потому что через площадь идут трамваи, троллейбусы, автобусы и грузовики и тут надо смотреть в оба глаза, чтобы не попасть под колёса.

— Тебе немного лучше? — дрожащим голосом спросил Пыжик.

— Я напрягаю всю силу воли! — простонала я. — Дойду!

В аптеке я села на скамейку, закрыла лицо фуками и сквозь пальцы смотрела, как Пыжик бегает от одного окошка к другому, платит деньги, получает йод.

Но вот йод у него в руках. Он подбегает ко мне, мажет мне руку так, что она превращается в бурую. Наверное, теперь у меня обязательно слезет кожа с руки.

— Помажь и себя! — шепчу я.

Пусть и у него слезает кожа. В следующий раз не будет баловаться с булавками.

Пыжик помазал, но плохо.

— Дай-ка я тебе помажу!

И я размазала по его руке всё, что было в маленьком пузырёчке.

— Полегче? — спросил Пыжик.

— Как будто, — кивнула я. — Только внутри… сильный жар.

— Ничего, ничего! Это пройдёт! — стал уверять меня Пыжик. — После йода всегда начинается жар. Это даже хорошо. Значит, йод подействовал.

Мы вышли из аптеки, а при выходе чуть не столкнулись с продавщицей мороженого.

— Вот что нам ещё нужно! — крикнул Пыжик. — Против жара внутри это же самые лучшие компрессы… Пару брикетов! — остановил он продавщицу. — Даже не пару, а четыре!

С холодными сливочными брикетами в руках мы вошли в метро и, пока ехали до Технологического, лечились так усердно, что сегодня у меня болит горло и трудно глотать даже чай.

— Кажется, теперь есть надежда остаться живыми! — сказала я, когда мы пересели в трамвай.

— Значит, — обрадовался Пыжик, — ты одна доедешь до дома?

Ну скажите, не бессовестный разве?

Человек, может быть, умирает, а он торопится бросить его посреди улицы. И, главное, сам же довёл до смерти и сам же спешит уйти от своей жертвы.

Я пошатнулась, оперлась всей тяжестью на его руку и простонала:

— Дойду! Как-нибудь, возможно, доберусь одна… Если, конечно, не умр› на улице… Иди, Пыжик! Спасибо, что помог мне!

Пыжик покраснел, закашлялся и наконец сказал решительно:

— Ладно! Доведу до дома… Хотел зайти в одно место, но… не могу же я тебя бросить.

Ну, всё-таки есть ещё у него совесть.

— Как хочешь, — сказала я, и мы поехали вместе.

Пыжик проводил меня до самого дома, и я уже хотела отпустить его, но потом подумала, что как-то надо же его ещё немного повоспитывать, чтобы не учил он других втыкать булавки в руки. И, подумав, решила, что не плохо будет, если он потащит меня на десятый этаж.

Я сказала слабым голосом:

— Совсем ослабела. Очень прошу тебя… помоги, пожалуйста, дойти до квартиры.

— Пожалуйста! — сказал Пыжик.

Мы подошли к лифту, но я, конечно, не для того его попросила проводить себя, чтобы он катался на лифте.

— Мы поднимемся так… По лестнице! — сказала я. — Боюсь, что лифтом я не сумею… У меня ужасно кружится голова!

Пыжик вздохнул. Лицо его вытянулось. Он ведь знал, что я живу на десятом этаже. Но ничего! Всё-таки пришлось ему подниматься на десятый этаж с высунутым языком. А чтобы ещё крепче ему досталось, я всё время тянула его за рукав, как будто сама и шагу не могла ступить без помощи.

Когда же я отпустила его, он помчался вниз, прыгая через две — три ступеньки. Я слышала только, как трещат его подмётки по маршам лестницы, но мне показалось, что я вижу его сияющее от радости лицо и слышу, как он шепчет обрадованно:

— Фу, еле избавился! Вот наделал делов сегодня! Но всё хорошо, что хорошо кончается!

Я стояла и хохотала. И вдруг кто-то меня окликнул.

Я оглянулась по сторонам.

У двери стояла Валя Павликова и молча смотрела на меня. Я так растерялась, что не знала, что мне делать, что сказать и о чём вообще теперь говорить с Валей. Ведь если она ждала меня, — значит, всё слышала и всё видела. Значит, она могла теперь подумать, что я шла с Пыжиком под руку, и думает, наверное, что я дружу с мальчишкой. Но это же совсем другое. Я же только хотела проучить Пыжика.

— Где ты застряла? — спросила Валя. — Я тебя полчаса жду!

— А… что ты хочешь? — спросила я, не зная, что говорить.

— Не дуйся, а то лопнешь! — засмеялась Валя. — И ничего, пожалуйста, не выдумывай! Если тебе наболтали на меня что-нибудь, — так и скажи прямо, а не дуйся!

— А я и не дуюсь!

— Неправда! Я всё вижу! Что ж я, первоклашка?… Не зашла за мною! Приехала с Марго! Всё время была с Пыжиком! Неужели не понимаю? Всё понимаю, только не знаю, кто наговорил тебе на меня. Когда дружишь, — надо честно говорить про всё! И честно выяснять… ну… если что… ну… не получается… Неужели нельзя сказать честно?

Но как могла я сказать ей, что решила не дружить из-за Вовки? Особенно теперь, когда Валя видела меня с Пыжиком? И вдруг я почувствовала, как всё-таки нехорошо поступила я. Ведь Валя тоже могла случайно встретиться с Вовкой и также могла, как и я, просто разговаривать с ним, и не думая даже о дружбе.

Нет, уж если мне придётся когда-нибудь отказаться от дружбы, так прежде всего я постараюсь честно выложить всё, что не нравится мне, а уж потом только рвать дружеские отношения.

Я обняла Валечку и сказала:

— Я очень плохая. Не сердись. Но, может быть, хорошей никогда и не станешь, пока сама не поймёшь, какая ты плохая. Мир? Да? Не будем ни о чём расспрашивать друг друга. Договорились? Да?

Валя сказала:

— Я догадываюсь. Это всё из-за Марго. Но, право же, она не помешает нашей дружбе. Хочешь, стану помогать тебе воспитывать Марго?

— Хочу! Очень! — закричала я. — Но почему мы стоим в коридоре? Идём ко мне!

Мир! Надолго! Навсегда! Навечно!

5 мая

Последняя! Решающая! Самая страшная, самая ответственная четверть года! Сколько радостей и сколько неприятных неожиданностей приносит она во все классы. Ведь именно последняя четверть и решает судьбы отстающих: одних приклеивает к парте с позорным клеймом второгодника, других ведёт за руку со всеми товарищами в следующий класс.

Ой, только бы не остаться на второй год! Как подумаю об этом, у меня даже мороз по коже проходит и как- то очень ясно представляется широкая река, солнечный берег на другой стороне реки и там сидит весь наш класс. А я так и не могу переплыть к ним. Я хожу по берегу, привязанная длинной верёвкой к столбу с глупой надписью «второй год».