Черные комиссары - Богдан Сушинский

18

Никаких намеков на тему разговора из уст полковника не последовало. Капитан уже несколько минут стоял у стола, а Бекетов все никак не мог оторваться от расстеленной на нем карты, причем Дмитрий успел обратить внимание, что это была карта черноморского побережья Украины.

– О том, что к южным берегам вылетаешь уже сегодня, ты знаешь. Поскольку теперь ты находишься под покровительством контрразведки, то на аэродроме в Николаеве тебя встретит наш сотрудник, который позаботится о твоей переброске в Одессу. Переночуешь, как водится, в гарнизонной гостинице, а завтра явишься в штаб военно-морской базы, чтобы выслушать приказ о назначении. Словом, не о каждом генерале так заботятся, как о тебе. Согласен?

– Так точно, товарищ полковник.

– О «полковнике», конечно же, Горлов успел предупредить, – повел подбородком Бекетов, намекая на то, что знаки различия заменить пока что не успел. – Чтобы ты не оплошал, а я не обиделся. Вот такой он жук! В любой армейской разведке мира ценился бы… правда, всего лишь в качестве «языка». Но разговор сейчас не о нем. Пребывая на своей береговой службе, ты одновременно должен помнить, что являешься офицером контрразведки. В штате или пока еще вне штата – это значения не имеет. Ты находишься на военной службе. А по какому ведомству тебе выплачивают жалованье, вопрос десятый.

– Именно так я все и воспринимаю, – сурово подтвердил Гродов.

– А теперь слушай меня внимательно. Если я все правильно понимаю, батарея твоя расположена вот здесь, – ткнул он пальцем в карту, между двумя лиманами, – в овраге посреди голой степи. Все вспомогательные службы достаточно хорошо врыты в землю, но орудия-то находятся на поверхности, причем никакой оборонительной линии, никакого укрепрайона впереди нет. Об этом наши стратеги, к сожалению, не позаботились.

– Предполагается, что воевать-то мы будем только на территории врага.

– Если собираются воевать на территории врага, за сотни километров от границы такие полуподземные артиллерийские комплексы не создают, – резко осадил его Бекетов. – И вообще, когда говорят, что войну проведут «на территории врага», то подразумеваться может только одно: что войну эту с германцами развяжем мы сами. Но поскольку мы к этому не стремимся, то и похваляться «чужой территорией да малой кровью» не стоит: дай бог, на своей устоять да отбиться. Конечно, с бойцами на эту тему разглагольствовать не советую, не то время. Но и воспринимать подобные стратегические убеждения всерьез тоже было бы наивно. – Полковник взглянул на Гродова и, уловив на его лице некоторую растерянность, уточнил: – От кого бы они ни исходили. Меняется мощь противостоящих нам армий, меняется международная ситуация, а в ответе за безопасность страны всегда остаемся мы, военные. Последуют возражения?

– Никак нет. Нужно готовиться к отражению любого натиска.

– То-то же! Поэтому-то командование всячески усиливает сейчас недавно созданный Одесский военный округ[16] кадрами всех уровней. Орудия там мощные, уникальные; коммуникации и казарма защищены бетонными подземельями. Понятно, что именно на этом участке румынские и немецкие войска попытаются прорвать цепи нашей пехоты в первую очередь. Причем они не будут стремиться разбомбить батарею, орудия им понадобятся целыми, чтобы взламывать ими оборону Одессы и держать под обстрелом подступы не только к Одесскому порту, но и к портам Днепровского лимана в районе Очакова и Николаева.

– Теоретически так оно и должно быть, – осторожно отреагировал Гродов на очередной вопросительный взгляд заместителя начальника контрразведки флота.

– Да нет, это уже не теоретически. К таким ситуациям следует готовиться практически, с максимальной ответственностью. Парадокс батареи в том и заключается, что в качестве береговой она эффективнее может служить румынам, а не нам, поскольку флот у них, прямо скажем, слабый, а значит, использовать они его рассчитывают только для обороны своих собственных портов, собственного побережья от натиска нашего флота. Словом, на сухопутном фронте эта батарея им очень пригодилась бы. Но, коль так, значит, жди, что и разведка противника землю рыть будет на подходе к твоей батарее; и десанты противника – скорее всего воздушные – именно на нее нацелены будут. Поэтому в первую очередь готовь своих бойцов к отражению десантной атаки.

– Попытаюсь учитывать и это обстоятельство, – неуверенно ответил комбат. – Ну а конкретнее сориентируюсь на местности.

– Нет, что касается окрестностей батареи, то очистить подступы к ней от вражеской агентуры мы попытаемся заранее. По личному составу батареи и приданным ей подразделениям тоже нужно будет пройтись. Наши сотрудники свяжутся с тобой. Не исключено, что и меня тоже вскоре туда, на юг, перебросят, во всяком случае, посыл к подобным размышлениям уже прозвучал. Если это произойдет на самом деле, тогда уж работать будем в полном контакте. Кстати, как только все утрясется, подумаем о твоем переводе в штат контрразведки. Ничего не поделаешь: – решительно поднялся Бекетов, пожимая капитану руку, – вся жизнь военного – это всего лишь приготовление к войне. Станешь возражать?

Однако напрасно Гродов решил, что полковник обошелся без намеков на его отношения с Лозовской. Как только он подошел к крытому грузовичку, так называемой «полуторке», из кабины его вместе с водителем вышла… Валерия.

– Лейтенант Лозовская, – представилась она, поправив берет и одернув гимнастерку. – Как старшей машины приказано сопровождать вас до посадки в самолет.

– Это приказ полковника Бекетова?

– Так точно, подполковника…

– Отстаете от жизни, лейтенант, – пытался сохранить почти свирепую строгость на лице Гродов, – уже полковника.

– Что, он действительно уже полковник?! – чисто по-женски, пренебрегая уставной формой общения, удивилась Валерия и тут же устремила взгляд куда-то в сторону и вверх. Оглянувшись, Дмитрий увидел в открытом окне улыбающегося Бекетова.

– Передаю капитана Гродова под вашу строгую отчетность! – прокричал ей полковник. – Можно считать, по описи! А посему – доставить в целости и сохранности.

– Есть доставить в целости, товарищ полковник! – настолько озорно улыбнулась Валерия командиру, что Дмитрий поневоле приревновал. – Сохранность, правда, не гарантирую.

– Но в любом случае бережно, бережно…

Полковник широко улыбнулся, по-отцовски погрозился пальцем и закрыл окно.

– Поскольку оба мы давно демаскированы, – все так же озорно скомандовала Валерия, – то и скрываться больше нечего.

– Назло всем снайперам.

Они забрались в кузов и, отделенные от мира спасительным брезентом, почти всю дорогу до аэродрома просидели в обнимку друг с другом, лишь изредка обмениваясь несколькими фразами. Посреди какого-то лесного хутора на семь-восемь усадеб, водитель – степенный, кряжистый младший сержант – остановил машину у колодца, объяснив, что ему нужно залить в радиатор воду и повозиться с мотором.

– В вашем распоряжении, товарищи офицеры, двадцать минут, – скомандовал он таким тоном, каким обычно разрешают короткий привал, – и вон та заброшенная хижина, – кивнул в сторону некоего деревянного строения, уже оставшегося без оконных рам, но еще сохранившего крышу и даже перекосившееся крыльцо. – К вылету поспеваем. Километра четыре осталось – не больше.

– Это по-нашенски, – похвалила Валерия шофера теми словами, которые должен был бы произнести капитан. И первой ступила на тропинку, с трудом пробивающуюся сквозь высокие лесные травы.

Едва оказавшись в тесных сенцах дома, они набросились друг на друга с такой отчаянной страстью, словно только что встретились после многолетней разлуки. Словно те двадцать минут, которыми осчастливил их водитель, были последними из отмеренных им судьбой для нежности, любви, самой жизни.

– Только ты не отрекайся от меня, – шептала Валерия, впиваясь пальцами в затылок мужчины и ощущая, как все тело ее пронизывает пленительная сладость. – Понимаю, можешь увлечься другой, поскольку жизнь есть жизнь, на какое-то время забыть, не в этом дело. Главное, не отрекайся.

– Уже не смогу, даже если очень захотел бы этого.

– И все же не отрекайся. Слишком много ты для меня теперь значишь.

– Как и ты для меня, – едва слышно проговорил Дмитрий, искренне осознавая, что все те женщины, с которыми сводила его судьба на танцплощадках и курсантских вечерах отдыха, растворяются в каких-то смутных воспоминаниях, в призрачном небытии.

– Это будет непростительной ошибкой, если мы не сумеем снова найти друг друга, не сумеем каким-то образом воссоединиться, – решительно покачала она головой, обволакивая при этом лицо мужчины пьянящей пышностью волос.