Чем звезды обязаны ночи - Юон Анн-Гаэль

Пользуюсь случаем и подаю ему свои последние творения. Интересуюсь его мнением. Он полон энтузиазма, но никогда не пытается польстить. Его замечания точны и свидетельствуют о немалом опыте. По всей видимости, он завсегдатай лучших ресторанов, что, однако, не лишает его способности искренне восхищаться кулинарными шедеврами. Однажды, когда на террасе не было ни одного клиента, я достала из погреба бутылку хорошего вина и подсела к нему за стол. Он задает мало вопросов. Мне это нравится. Я люблю его манеру вести разговор, не допуская фамильярности. И говорить о родной земле, не впадая в ностальгический пессимизм. Такое впечатление, что он всегда рад меня видеть. Наверняка он такой по натуре. По всей вероятности, этот человек родился в солнечный день со вкусом к жизни, к людям и к хорошей еде. Кухня сближает, и мы иногда до поздней ночи говорим о гастрономии, приправах и рецептах разнообразных блюд. Я делюсь с ним своими открытиями. Здешние места раскрывают свою умопомрачительную красоту тому, кто не жалеет времени, чтобы узнать их получше. Он гордится этими местами, а еще больше тем, что я их оценила.

Свои тревоги я держу при себе. Как и трудности с поиском помощников. С набором команды, которая была бы на высоте моих амбиций. Таю́ внутри страх перед будущим. Мои финансовые проблемы. Обвинения, которыми осыпа́ла меня пресса. А еще я тщательно избегаю разговоров о Пейо. Я не знаю, что их связывает. Как давно они знакомы? Почему патрон дает Пейо такую свободу?

С кухонным полотенцем на плече я ставлю перед ним исходящую паром тарелку.

– Голубь в красном винном соусе, мелкая полба и желе из юдзу[5].

Он подносит вилку ко рту. Я слежу за реакцией. Он закрывает глаза и наклоняет голову.

– Истинное чудо… – говорит он.

– Но?

Он улыбается.

– Нет никаких «но».

– Всегда бывает какое-нибудь «но», – возражаю я.

Он качает головой.

– Но бывают и моменты совершенства, только нужно уметь их уловить.

Могу поклясться, что он взволнован. Я смущенно опускаю глаза. Открываю бутылку.

Перехватываю устремленный на меня взгляд, пока он потягивает вино. Снова думаю о том, что рассказала мне Роза. Как мсье Эчегойен оказался здесь? И хотя я ничего об этом не знаю, он производит на меня сильное впечатление. Что он думает о кознях, жертвой которых я стала? Составил ли собственное мнение об этом деле, как большинство жадных до сплетен французов? Почему решил довериться мне? Несмотря на тщательное расследование, мэтр Муано так и не сумел ничего о нем разузнать; поневоле задумаешься, а настоящим ли именем он мне представился. Да, он загадочен, но я не чувствую ничего угрожающего. По крайней мере у меня складывается именно такое впечатление, когда я вижу, как он ходит от столика к столику, с удивительной непринужденностью приветствуя того или иного завсегдатая. Он похож на фокусника, предлагающего зрителям взглянуть на один из своих трюков. Только вместо карт у него улыбка. И ласковые слова.

– Гвен, мы идем?

Ветер уносит конец моей фразы. В нескольких метрах от меня в огороде стоят Гвен и Базилио, держа наготове ящик, а склонившийся Пейо копается в земле. Наверное, он сказал что-то смешное, потому что юная бретонка заливается звонким смехом, а Базилио хихикает ссутулившись, словно старается издавать как можно меньше звуков.

Не считая собственной кровати, именно здесь шеф-повар проводит бо́льшую часть своего времени. Это довольно большой прямоугольный участок за домом, где растут самые разные овощи и цветы, за которыми он ухаживает с заботливостью, резко контрастирующей с нервозной грубостью наших с ним отношений. Эта троица собирается здесь почти ежедневно. Что такого особенного он может им рассказать? Гвен в ресторане всего неделю, но, глядя, как они перешучиваются, можно подумать, что она находилась здесь всегда. Ей удалось сломить застенчивость Базилио и разбить лед, которым окружил себя Пейо. Как это у нее получается? От молодой женщины исходит некий солнечный заряд, спокойная ободряющая сила. Рядом с ней жизнь становится ярче.

– Гвен, мы идем? – повторяю я, на этот раз громче.

Она оборачивается с улыбкой на губах и одаривает меня легким кивком. Пейо старательно игнорирует мое присутствие и вручает ей пучок клубневого кервеля, несколько ростков лебеды и пять отборных кабачков. Она благодарит и, подойдя ко мне, говорит:

– Это для Розы. Не знаю, как ты, а я голодная как волк.

Гвен бросает взгляд на часы. Когда она помогает мне в ресторане, за нянек остаются Роза и Нана. К их величайшей радости. Гвен предупредила, что мы вернемся поздно, но я чувствую, как ей жаль, что не она укладывает дочку спать.

– Доброй ночи! – бросает она Базилио.

Наш помощник пребывает в явном затруднении. Он топчется рядом с мопедом, в полном разладе с самим собой. Его лицо – настоящий театр пантомимы. В конце концов он решается и подходит ближе.

– Э… э… это тебе, – лепечет он.

И протягивает Гвен коробочку. Она не успевает поблагодарить, как тарахтелка Базилио исчезает вдали.

– Похоже, он на тебя запал! – бросаю я, поворачивая ключ в замке зажигания.

Она с безразличным видом пожимает плечами. Иногда солнце на ее лице гаснет. Тревоги настигают ее, и она замыкается в собственном мире. И хотя я узнаю ее все лучше и лучше, что-то она держит в себе. Конечно, она принимает нашу помощь – а что ей остается? – но никогда не раскрывается полностью.

На поля и деревни вокруг нас опускается ночь. Деревья, как огромные черные скелеты, проступают на фоне смоляного неба.

– О чем ты думаешь? – спрашиваю я и тут же жалею об этом.

Никто и никогда не отвечает откровенно на подобный вопрос. Я слишком часто задавала его Роми, чтобы твердо увериться в этом. В каждом из нас есть частица непознаваемого, никогда не позволяющая себя поймать.

– О близняшках, – отвечает она. – Об Августине и Леонии.

«Девочки», как любит называть Роза своих подруг с чисто материнской нежностью, вчера приходили к нам на ужин. Дважды в неделю мы встречаемся с ними в столовой дома с синими ставнями. Для них я готовлю от всего сердца. Все эти женщины, их истории, их мужество глубоко меня трогают. Вопросы ко мне исчерпались, и мало-помалу они начали говорить о себе. Все, кроме близняшек, которые сохраняют ощутимую дистанцию между нами. Несмотря на все мои усилия показать собственную доступность, я их по-прежнему вгоняю в почтительное смущение.

– И что же? – спрашиваю я, пока мы едем сквозь лес.

– Ты знала, что Августина в прошлом – мясник?

Я качаю головой. Кстати, которая из них Августина? Они похожи как две капли воды. Но характеры у них противоположные. Одна жизнерадостная, непосредственная, смеется по поводу и без. Другая более сдержанная, молчаливая, с некой аристократичностью в повадке.

– Аристократичностью?

Гвен хохочет, потом кивает. Да, так оно и есть, Леония иногда ведет себя чопорно.

– И все же она спасла свою сестру, – добавляет бретонка. – Мне Августина рассказала.

Я поеживаюсь. Осень вступает в свои права, неся с собой ледяную влажность. Я прибавляю уровень обогрева, с любопытством предвкушая продолжение рассказа.

– Им было двадцать лет, когда они приехали сюда.

Августина вышла замуж за мясника по профессии и ревнивца по характеру. Они вместе работали в унылой серой лавке, пропахшей кровью и тертой морковью. Я представляю себе ту юную Августину в окружении туш животных. Муж оказался жутко подозрительным. Из тех, кто в каждом вежливом жесте клиенту видел намек на флирт. Ему и года не потребовалось, чтобы окончательно слететь с катушек. Однажды вечером Августина явилась к сестре с синяками на лице. Вся дрожа. Не в первый раз, зато в последний.

Я притормаживаю. Прямо перед машиной переходят дорогу кабаниха и три полосатых кабанчика, ослепленные моими фарами. Малыши торопятся, боясь отстать от матери. Мы с Гвен не можем сдержать возгласов умиления.