Русский полицейский рассказ (сборник) - Коллектив авторов

Да спасибо Крафту – молодец! – думает он, поглядывая с довольной улыбкой на продолговатый сверток, в котором бережно была завернута дивная, ценная бонбоньерка, наполненная по его, Прутикова, указанию.

– Молодец, Крафт!

Но вдруг легкая гримаска искривила его безукоризненно выбритые губы:

– А что, если совсем не будет извозчиков на станции? Да нет, не может быть! – тотчас же успокаивает он себя.

Еще вспомнилось, как, приезжая погостить летом к очаровательной баронессе фон Кук, он видел возле станции много извозчиков. Положим, тогда обладательница 3000 десятин высылала за ним чудных рысаков, а теперь… и Лев Эразмович слегка вздохнул, предвкушая всю прелесть предстоящей поездки.

Уже совсем свечерело, когда Прутиков высадился на станции, бережно неся в руках свои вещи.

При входе на станцию молодцеватый урядник внимательно оглядел его с ног до головы, но он степенно прошел мимо, не утерпев подумать: воображаю, как бы ты затанцевал, голубчик, если бы узнал, кто я такой.

Возле подъезда станции виднелись только одни простые некрашеные сани, запряженные маленькой мохнатой, заиндивевшейся лошадкой.

Рослый хлопец – возница в больших рукавицах и порванном полушубке – с радостью уцепился за Прутикова и яростно задергал вожжами, когда он, не торгуясь, уселся в жалкое подобие саней и, спрятав ноги в солому, велел везти себя в экономию баронессы фон Кук.

Понукаемая лошаденка сначала помахала несколько раз головою в разные стороны, с трудом сдвинула санки и, скользя стертыми подковами, затрусила по дороге.

– Ты откуда будешь? – окликнул возницу Прутиков

– Га? – обернулся тот.

– Откуда, говорю.

– Это мы-то?

– Ну да, ты-то!

– А из дальних хуторов… Но, ты, дохлая!

– Не пошаливают у вас?

– Нет… ничего штобы – не слышно.

II

– Слышите, раз и навсегда я говорю вам, Карп Савич, что я за вас замуж не пойду! Слышите ли, не пойду, не пойду и не пойду!.. Так вы и знайте!.. – нервно выкрикивала полненькая с румяными щечками и длинной косой брюнетка, стоя перед толстым, короткошеим субъектом, одетым в суконную дорогую «спинжачную» пару и лакированные сапоги бутылками. Его маленькие, заплывшие жиром глазки выражали и сильный испуг, и вместе с тем в них искрился огонек подавленного гнева.

Он усиленно сопел и, держа в одной руке красный фуляровый платок, то вытирал им обильно струившийся с лица пот, то растерянно мял его в своих коротких, обрубковатых, пухлых пальцах.

Это был Поганковский, волостной старшина, богатый казак, вдовец, Карп Савич Брус, так неудачно выступавший в качестве жениха перед единственной дочкой местного кулака-людоеда Свешникова – Варюшей, или Варварой Пудовной.

Кончив свою отповедь, вся раскрасневшаяся, девушка выбежала из столовой, хлопнув дверью.

Не успел еще отставной жених, покрутив головою, с тяжелым вздохом опуститься на массивный стул, как противоположная дверь отворилась, и в нее медленно просунулось сначала необъятное брюхо в жилетке с толстою серебряною цепочкою, затем короткая ножка в широкой люстриновой штанине и наконец уже и вся шарообразная фигура Пуда Пудовича Свешникова с его маленькой круглой прилизанной головкой и рачьими выпученными, как бы всегда удивленными, глазами.

– А что, брат, ловко тебя отчитала моя Милитриса Кирбитьевна? А?.. Хе-хе-хе! – залился он, держась за колыхавшееся брюхо.

– А тебе, Пуд, все бы смешки да смешки, – грустно промычал старшина, вытирая фуляром свою красную шею и побагровевшее рябое лицо с подстриженными усами.

– Хе-хе-хе! – снова залился было Свешников, но, видя унылую фигуру приятеля, постарался принять спокойный вид и, похлопав его по плечу, промолвил: – Не журись, сват, верно тебе говорю – моя Варюша девка умная: поблажит-поблажит, да и сдастся.

– Блажь-то ее вот где у меня сидит! – проговорил Карп Савич и хотел было постукать себя по затылку, но, не достав, помахал в воздухе рукою с зажатым в ней платком.

– Все тут зло, сват, в уряднике этом проклятом, – и старшина даже вскочил на ноги.

– Ты думаешь, я не вижу, что полюбился он ей больше всего на свете?.. А что в нем?.. Что рожей смазлив да на лошади хват скакать! Так это и я!.. Тьфу! – отплюнулся старшина, чуть было не сказавший, вспомнив свою когда-то службу в кавалерийском полку, что и он не дурак «по этой части», и он в волнении заходил по комнате, бормоча себе под нос: – Голытьба!.. Голь перекатная!.. Крючок паршивый!..

Вошедшая в это время полногрудая красавица «рабитница» Оксана, поклонившись гостю, поставила на стол поднос с пузатеньким графином «монопольки», заткнутым пробкою, масленкой в виде лежащего барана и очищенной селедкой.

При виде приятеля-графинчика хозяин лукаво подмигнул взволнованному гостю и, ущипнув незаметно за локоть вспыхнувшую от этой «ласки» Оксану, налил два стаканчика.

– Присаживайся, сватушка, пора и горлышко промочить!

Не остался глух к приглашению взволнованный гость, он бережно захватил в два пальца толстенький стаканчик и, проговоря: «Ну, будемо», – ловко опрокинул его под стриженые усы.

Едва приятели пропустили, не закусывая, дважды по единой, как в комнату быстрой походкой вбежал маленький, пузатенький человечек, с бледным лицом в угрях и большой «блондинистой» шевелюрой – местный фельдшер Петр Петрович Касторкин.

Собственно, по документам он значился Хвостиковым, прозвище же свое получил потому, что против всех недугов давал преимущественно касторку, приговаривая: желудок – это машина человеческая, и если она не в порядке, то и человек болен, а потому и следует ее чистить.

Впрочем, за последнее время, приобретя электрическую машинку, он пополнил свою рецептуру «жизнью природы» – электрическим током, или «точком».

– Ты, брат, дитя природы, – говорил он обыкновенно какому-нибудь дядьке, пришедшему с подорванным нутром или мучительным, затяжным кашлем, – а природа – это электричество. Понял? Вот иди сюда – садись, я тебе как пущу «точок», так сразу тебе и полегчает.

И больные покорно пили касторку, получали «точок» и хвалили «хвелшаря»: «Что и говорить – хороший человек, заботливый».

Особенно его любили Свешников и Брус: им, часто страдающим желудками, рецепты Касторкина были очень «по нутру».

– А-а-а! Слыхом не слыхать! Видом не видать! Эй, Оксана, тащи еще стаканчик! – скомандовал хозяин.

Снова с низким поклоном вплыла Оксана, неся в одной руке стаканчик, а в другой газету «Полтавские ведомости» и два конверта.

– Эге, вот и пошта, – потянулся к ней Свешников.

– Ни, це пан-отцю! – нараспев протянула красавица, подавая «пошту» старшине.

– Давай сюда, посмотрим. Ну, это – газета, э-это от земского, а это, это, сват, тебе – получай, – передал он конверт хозяину.

Разорвав конверт, Свешников вынул письмо и принялся читать, но, чем дальше он пробегал глазами письмо, тем громче становилось его сопение, лицо и шея багровели, ноздри гневно раздувались, и, наконец, не выдержав, он вскочил на свои короткие ножки и разразился такой виртуозной бранью, что даже старшина, на что был дока по этой части, а и тот пробормотал растерянно:

– А и здорово ты, сват, ругаешься! Ей же, право, здорово!

Касторкин же так и замер с рюмкой в одной руке и вилкой в другой руке.

– Да что такое?.. Что случилось? – наконец в один голос закричали они.

– Ах ты!.. Ах вы!.. Ах я!.. – задыхался Свешников, потрясая листком.

– Что с тобою, сват? – подошел к нему старшина.

– Что?.. На, читай! – бросил ему письмо Свешников и забегал по комнате, размахивая короткими ручками.

Между тем Карп Савич, подойдя к окну и далеко отставив от лица почтовый листок, читал его содержание при помощи Касторкина, заглядывавшего сбоку:

«Летучая боевая партия анархистов-коммунистов уведомляет купца Пуда Свешникова, что он должен сего 15 декабря, в 8 часов вечера, положить под вербою у креста, что на большой дороге, вблизи экономии баронессы фон Кук, 3000 рублей, а иначе все имущество его будет пущено по ветру, да и ему самому несдобровать».

Далее следовала подпись и красная печать.

– Ну? – остановился перед ним Свешников.

– Да-а-а! – протянули оба и покачали головами, и никто из них не заметил, как во время чтения письма приоткрылась дверь в соседнюю комнату, и к щелке прильнуло розовое ушко Варюши.

– Не-е-т, брат, шалишь! – вновь закипел Свешников. – Этот номер не пройдет!.. Я вам покажу тысячи!.. Будете помнить Свешникова!.. Я урядника… да что урядника – всю полицию на ноги подыму!.. Не-е-т!

При напоминании о ненавистном уряднике старшина вздрогнул.

– Зачем урядника?.. Для чего урядника?.. – воскликнул он. – А я, по-твоему, что такое, смитье,[22] что ли?.. Э-э нет, сват, ты не забывай, что я с-т-а-р-ш-и-н-а – вот оно что, н-а-ч-а-л-ь-с-т-в-о, а не какая-нибудь дрянь! А то урядник!.. Да я только гукну, и таких молодцов соберу, что всю воровскую шайку как мокрым рядном накрою!.. А ты – урядника!.. Вот не понимаю!