Труженики моря - Виктор Гюго

Он был одет в черное. «Это, должно быть, священник», – подумал Жиллиат. Подплыв на лодке вплотную к утесу, молодой человек рассмотрел его лицо. Оно было юным и совершенно ему незнакомым.

К счастью, скала эта отвесная, и глубина позволяла судну Жиллиата пройти вдоль стены утеса. Прилив казался уже настолько велик, что молодой человек, стоя в барке, мог дотянуться до ног спящего. Подняв одну ногу на борт лодки, он вытянул вверх руки. Если бы в этот момент Жиллиат упал, ему вряд ли удалось бы выплыть. Прибой был силен, и молодого человека просто раздавило бы между лодкой и утесом.

Потянув спящего за ногу, он спросил:

– Эй, что вы здесь делаете?

Незнакомец проснулся.

– Я смотрю, – сказал он. Затем, окончательно очнувшись от сна, добавил: – Я только что сюда приехал и отправился погулять. Всю ночь провел на море. Мне здесь очень понравился вид, но я устал и поэтому заснул.

– Через десять минут вы бы утонули, – сказал Жиллиат.

– О!

– Прыгайте в мою лодку.

Удерживая суденышко ногами, Жиллиат одной рукой уперся в утес, а другую протянул незнакомцу в черном. Тот легко спрыгнул в лодку. Он был очень красив.

Жиллиат начал править, и через несколько минут лодка вошла в бухту Бю-де-ля-Рю.

На молодом человеке была круглая шапочка и белый галстук. Его длиннополый черный сюртук был наглухо застегнут. Пышные белокурые волосы, женственное, открытое лицо и чистые глаза – так выглядел незнакомец.

Лодка подошла к берегу. Жиллиат продел трос в кольцо причала, обернулся и увидал, что юноша протягивает ему золотую монету. Рука его поражала своей белизной. Жиллиат легонько отстранил ее.

С минуту оба молчали. Юноша заговорил первым:

– Вы спасли мне жизнь.

– Возможно, – ответил Жиллиат.

Они вышли из лодки.

– Я вам обязан жизнью, – снова сказал юноша.

– Ну так что же?

Ответ Жиллиата повлек за собой новую паузу.

– Вы принадлежите к здешнему приходу?

– Нет.

– А к какому?

Жиллиат поднял правую руку, указал на небо и ответил:

– Вот к этому.

Юноша кивнул головой и направился по тропинке. Пройдя несколько шагов, он остановился, вытащил из кармана книгу и, вернувшись, протянул ее Жиллиату.

– Разрешите мне предложить вам эту книгу.

Жиллиат взял ее. Это была Библия.

Несколько минут Жиллиат, облокотившись на забор, смотрел в сторону уходящего, пока тот не скрылся за поворотом тропинки, ведущей в Сен-Сампсон.

Затем он опустил голову и не думал уже ни о незнакомце, ни об утесе. Он думал о Дерюшетте.

Из задумчивости его вывел чей-то голос:

– Эй, Жиллиат!

Голос был ему знаком, и молодой человек поднял глаза.

– В чем дело, господин Ландуа? – спросил он.

Это был действительно Ландуа, проезжавший в ста шагах от Бю-де-ля-Рю в тележке, запряженной маленькой лошадкой. Он остановился, чтобы окликнуть Жиллиата, но, очевидно, очень спешил.

– Есть новости, Жиллиат.

– Где?

– В доме Летьерри.

– А что случилось?

– Об этом я не могу кричать отсюда во все горло.

Жиллиат вздрогнул.

– Дерюшетта выходит замуж?

– О нет! Хуже…

– Что вы хотите сказать?

– Отправляйтесь в «Смельчаки», там узнаете.

И господин Ландуа хлестнул лошадь.

Книга пятая

Револьвер

Разговоры в трактире

Господин Клюбен был человеком маленького роста, с желтой кожей. Он обладал силой быка. Море не смогло покрыть его лицо загаром. Оно казалось восковым. Глаза его были прозрачными. Он отличался необычайной памятью. Для него увидеть кого-то один раз означало то же самое, что для другого записать все сведения об этом человеке. Проницательный взгляд Клюбена ошеломлял всех. Он как бы снимал отпечаток с каждого лица и сохранял его; лицо могло состариться, но Клюбен все-таки его узнавал. Ничто не могло затуманить его память. Клюбен был холоден, сдержан, спокоен, никогда не делал лишних движений, однако честные глаза этого господина говорили в его пользу. Многие считали его простаком; и действительно во взгляде Клюбена читалась какая-то наивность. Мы уже говорили, что он был непревзойденным моряком. Никто не умел так, как он, управлять парусами, угадывать ветер и удерживать правильный курс судна. Его набожность и честность были известны всем. Всякий, кто высказал бы малейшее недоверие в отношении Клюбена, навлек бы этим лишь подозрение на самого себя. Он питал дружеские чувства к Ребюше, владельцу меняльной лавки в Сен-Мало, и тот часто говаривал: «Клюбену я мог бы доверить свою лавку».

Клюбен был вдов. Его жена отличалась такой же честностью, как и он сам. Она до смерти сохранила самую прекрасную репутацию. Если бы судья вздумал начать ухаживать за ней, она пожаловалась бы на него королю; а если бы сам Господь Бог влюбился в нее, она сказала бы о том своему кюре.

Эта пара являлась в Тортевале образцом того, что в Англии называют «почтенные люди». Госпожа Клюбен была чиста как лебедь; сам Клюбен – бел, как горностай. Он не вынес бы ни малейшего пятнышка на своей репутации. Если бы нашел булавку, то не успокоился бы, пока не отыскал ее владельца. Он способен был бить в барабан о том, что обнаружил коробку спичек. Однажды Клюбен пошел в ресторан в Сен-Серване и обратился к хозяину: «Я завтракал у вас три года назад, и вы ошиблись в счете». И тут же возвратил ему шестьдесят пять сантимов. До подобной щепетильности его часто доводила чрезмерная честность.

Он был всегда настороже, не вынося чужого плутовства.

Каждый вторник отправлялся на Дюранде в Сен-Мало. Приезжая туда, в течение двух дней производил разгрузку и погрузку, а в пятницу утром возвращался на Гернзей.

В порту Сен-Мало имелась маленькая гостиница с трактиром. В настоящее время ее уже не существует. Она была разрушена при постройке набережной. В то время море омывало ворота Сен-Венсена; когда случался отлив, между портами Сен-Мало и Сен-Сервал можно было разъезжать на тележках по морскому дну, лавируя между обсохшими судами, рискуя наткнуться на якорь, канат или рею. В промежутках между двумя приливами возницы гоняли лошадей по тому самому месту, где шестью часами раньше или позже ветер подхлестывал морские валы. Здесь же когда-то разгуливали двадцать четыре огромные собаки, охранявшие порт Сен-Мало. Но в 1770 году они растерзали одного морского офицера, поэтому их убрали. Теперь уж больше в гавани не раздается их грозный лай.

Господин Клюбен останавливался в этой гостинице. Тут он и устроил контору Дюранды.

Таможенные служащие и береговая охрана приходили в этот трактир выпить и закусить. У них был здесь свой отдельный стол. Таможенные чиновники французской и английской сторон встречались тут, иногда даже заключали сделки.

Судовладельцы тоже бывали здесь, но трапезничали за другим столом.

Клюбен ел иногда за тем, иногда за другим. Он лично предпочитал стол таможенников. Но его встречали одинаково радушно везде.

Кормили в этом трактире хорошо. Там подавались прекрасные заморские напитки, причем хозяин старался угостить каждого каким-нибудь лакомым блюдом его родины.

Капитаны дальнего плавания и моряки-любители, встречаясь за общим столом, обменивались новостями. «Что слышно с сахаром?» – «Тихо. Хотя, вот мы привезли три тысячи мешков из Бомбея и пять тысяч из Сайгуна». – «Вот вы увидите, что правые в конце концов скинут Виллеля». – «А как индиго?» – «Да вот всего семь тюков пришло из Гватемалы». – «Сегодня прибыла “Нанина-Жули”. Хорошенькое суденышко!» – «Опять два города дерутся!» – «Когда Монтевидео жиреет, Буэнос-Айрес тощает». – «Пришлось снять часть груза с “Регина-Чели”». – «Какао нынче в цене: каракакский – по двести тридцать четыре мешок, а трипидадский – по шестьдесят три». – «Говорят, на Марсовом поле кричали: “Долой министров!”» – «Дубленая кожа идет по шестьдесят франков штука». – «Что, перешли уже Балканы? Как Дибич[10]?» – «В Сан-Франциско большой спрос на анис». – «В Планьоле не хватает оливкового масла». – «Сыр твердо держится тридцать два франка». – «А что, Лев XII[11] все еще жив?» и т. д. и т. п.

Все это говорилось и обсуждалось при общем шуме. За столом таможенных чиновников и береговой охраны разговаривали тише.

Дела береговой и портовой полиции не терпят гласности.

За столом моряков председательствовал капитан дальнего плавания Жертре-Габуро. Это был не человек, а ходячий барометр. Многолетняя привязанность к морю одарила его способностью предсказывать погоду. Он с точностью определял, каков будет завтрашний день. Он выстукивал ветер, щупал пульс океана, говорил облакам: «Покажите-ка язык». Языком служила молния. Это был лекарь ветра, волн, шквала. Океан являлся его пациентом; Жертре-Габуро объехал весь мир так, как врач обходит клинику, изучал каждый климат в различных, образно говоря, состояниях здоровья. Ему была известна патология каждого времени года. Кроме того, он обладал массой полезных знаний. Его называли ходячим справочником. Жертре-Габуро знал наизусть все пограничные тарифы и пошлины, особенно английские: столько-то пенсов при проезде мимо такого-то маяка, столько-то в другом месте. Он знал, что какой-то маяк, нуждавшийся прежде в двухстах галлонах масла в год, теперь потребляет полторы тысячи.