Польское Наследство - Владимир Романовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бери пятнадцать, а то ведь передумаю.
– Ну, хорошо, – сказала скога. – Повезло тебе, что сводник мой в отъезде.
– Болтай мне тут!
– Давай деньги. Куда мне встать?
– Лучше бы легла.
– Холодно нынче, а подстелить нечего. Разве что твою сленгкаппу.
– Нет, сленгкаппу я тебе пачкать не дам, еще чего. Вставай к стене!
Слушать такие разговоры Хелье было не то, чтобы совсем неинтересно, а неудобно как-то. Люди делом заняты, дело не касается ни лично Хелье, ни князя. Но почему-то, прислонившись к стене, он дождался – и конца разговора, и конца акта, и увидел мужчину, быстро идущего на север, и скогу, выходящую из проулка, оправляющую поневу. Скога как скога – не лучше и не хуже других, для хорлова терема старовата, года тридцать три, тридцать четыре ей на вид, поэтому и промышляет на улице.
Дав ей уйти на две дюжины шагов, Хелье неслышно последовал за ней, держась тени заборов. Дойдя до Подола, свернула она в глухой закоулок и скрылась в палисаднике.
Хелье оглядел калитку, потрогал забор, нашел щель, рассмотрел дом – сарай, а не дом, покосившийся, с дырявой соломенной крышей.
Он обошел палисадник и наткнулся на лаз в заборе. Не лаз даже, а просто брешь, которую явно никто не намеревался заделывать. Пробравшись в палисадник, он подступил к окну, за которым раздавались голоса. Найдя в ставне удобную щель, он приник к ней глазом.
– Зачем ты украл мои височные кольца, зачем, ответь? – выговаривала скога отроку лет девяти или десяти, смотрящему на нее насуплено. – Ты что, девочка? Зачем тебе кольца?
– Я их продал! – с вызовом ответил отрок.
– Кому, змей?
– Вятко.
– Кто это такой?
– Сын портняжки.
– Водишься леший знает с кем! Зачем ты их ему продал?
– Чтобы купить книгу!
– Какую книгу?
– Вот эту!
Отрок показал на фолиант с шелковой шнуровкой.
– И что же написано в этой книге?
– Не твое дело, тебе этого не понять! И я вообще не намерен спорить с тобой! Спорить со скогой – позор, это все знают!
– Ах ты гаденыш! – крикнула женщина. – Ты как мать назвал?!
– Я же не ругаюсь так, ты ведь и есть скога. Уличная хорла. Скожишь на улице. У меня и друзей нет – из-за тебя. Как узнают, что я сын хорлы, так дразнятся!
– Подлец ты, изверг сопливый!
– Отстань от меня!
Женщина села к столу (он скрипнул и чуть покосился, прогнивший, старый) и заплакала.
– И нечего реветь! – добавил жестокий отрок. – Хорлам реветь не положено.
Хелье очень не понравились речи отрока, но дело было не в речах. Дети вообще бывают жестоки и совершенно бестактны. Свеча была дрянная, светила плохо, а парень вертелся туда-сюда, мешая Хелье вглядываться. Но вот свеча вспыхнула ярко. Что-то там совпало в воске и фитиле, способствующее яркому вспыхиванию, и последние сомнения Хелье рассеялись.
Он отделился от стены, выбрался из палисадника, и зашагал к крогу, хозяйку которого знал много лет – всегда, будучи в Киеве, у нее ночевал.
Пролежав всю ночь с открытыми глазами, напряженно думая, к утру Хелье уснул, и проспал до заката, что не входило в его планы. Киев за это время окатило мощным ливнем. Жуя смолу, он быстро оделся – и побежал к давешней хибарке. Постучал в дверь. Малолетний злодей спросил – кто там. Хелье сказал, что хочет поговорить с матерью злодея. Злодей ответил, что мать его ушла уж скожить на улицах, и что он ей не сводник.
Хелье проследовал давешним маршрутом, перепрыгивая лужи, заглядывая в проулки, затем направился обратно по параллельной улице, и снова, повинуясь наитию, вернулся на прежнюю, называвшуюся Улицей Рыжей Травы. Держась близко к проулкам, он услышал в одном из них характерное мужланское хыканье – хык, хык – через равные интервалы.
Не извращенец ли я? подумал Хелье. Нет, я не извращенец.
Он глянул за угол. Приперев хорлу спиной к забору, какой-то вояка в кольчуге и шлеме (зачем в мирном городе в мирное время – шлем?), со свердом, довершал акт купленной любви. Одной рукой он держался для равновесия за забор, другой мял ягодицу хорлы через приподнятую только спереди поневу. Луна рельефно освещала сцену – ей тоже, наверное, было интересно.
Закончив акт, вояка постоял и покряхтел некоторое время, а затем вытащил из мешка какие-то монеты и бросил их на влажную землю к ногам хорлы.
– Мы договаривались на пятнадцать, – сказала она. – Не три, а пятнадцать сапов.
– Тебе и три много, – сказал вояка презрительно.
– Ты обманщик! – сказала хорла. – Обманщик и вор!
– Я – вор?
– Тать самый настоящий!
Вояка стукнул ее не замахиваясь по лицу так, что ее качнуло в сторону.
– Ах ты хвита грязная! – сказал он злобно. – Вот я тебе сейчас устрою! Будешь знать, как честных людей оскорблять!
Схватив ее за волосы, он ударил ее еще раз. И ударил бы в третий раз, если бы Хелье, подобрав какую-то палку, валявшуюся на дороге (возможно, кто-то, боящийся бродячих собак, обронил) не подскочил сзади и не ткнул бы вояку палкой между лопаток.
Вояка обернулся, и на этот раз Хелье ткнул его палкой в лоб, едва не пробив вояке череп – шлем во время акта сбился на затылок, лоб оказался открытым. Вояка выхватил сверд и некоторое время им размахивал, стараясь попасть по Хелье. Подождав, пока вояка устанет, Хелье зашел сбоку и ударом палки повредил вояке запястье. Сверд упал на землю, и Хелье наступил на него ногой.
– Двенадцать сапов не достает, – сказал он, и тут заметил, что хорла уж убежать управилась – нет ее.
Тогда, врезав пригнувшемуся от боли вояке коленом в морду, Хелье подобрал сверд, отцепил от бальтирада лежащего на боку и мычащего вояки ножны, и выбежал из проулка на улицу.
Хорла бежала вниз – к Подолу – и Хелье устремился за ней, неся сверд в руках. Сообразив, что трофей ему, в общем-то, не нужен, он бросил его в придорожные кусты. Через два квартала он догнал хорлу.
– Постой, – попросил он, хватая ее за руку, – постой же!
– Отстань, не трогай меня, сволочь! – закричала она.
– Мне с тобой поговорить надо! Я тебя не трону! Вон там за углом крог открыт, пойдем, что-нибудь съедим или выпьем. – Подумав, он добавил, – Я угощаю.
– Пусти! Не надо меня угощать!
– Лучинка, не будь дурой, тебе говорят!
Оказывается, он помнил ее имя. Он и сам этому удивился.
– А? – сказала Лучинка. – Отстань! Отвались!
– Постой же! Постой же, х … орясина, ети твою мать!
Что бы ей такое сказать, чтоб не бежала, подумал он. Ничего, кроме ругательств, в голову не приходит.
– Я тебя не знаю, – сказала она.
– Неправда. Знаешь.
Луна продолжала ярко светить. Лучинка сощурилась и вгляделась. Что-то у нее, наверное, было со зрением. Не совсем плохо, но и не очень хорошо.
– Не знаю.
– Ближе, присмотрись.
Помедлив, она придвинула лицо совсем близко к лицу Хелье.
– О, подмышки стеклизы! … – сказала она, отпрянув.
…Ни с одной женщиной не было Хелье так тепло и уютно.
– Как зовут моего сына? – спросил он.
И только тут она поняла, что перед ней – не сын ее во взрослом воплощении, не призрак из будущего, но, скорее всего, отец ее чада. Tо есть, ничего сверхъестественного не происходит. И слегка успокоилась.
– Нестор, – сказала она.
– Почему ж не Полидевк? – спросил Хелье и засмеялся.
– Что тебе от меня нужно? – зло закричала Лучинка. – Хочешь забрать хорлинга своего? А забирай! Надоели вы мне все, вообще! Благодарности никакой. Забирай, забирай. Я его выкормила, вырастила, и вот … он меня ненавидит…
– Да подожди ты!
– Отстань!
– Ты была когда-нибудь в Корсуни?
– Отвянь!
– Была или нет?
– Нет. Зачем мне Корсунь, мне и здесь худо.
– Хочешь поехать в Корсунь?
– Один сводник у меня уже есть, второго мне не нужно.
– Лучинка, послушай же!
– Нет, посмотрите только на него…
– Да будешь ты слушать или нет!
В доме напротив скрипнула ставня и чей-то сварливый голос сказал, —
– Не будет она слушать! Кончайте орать, изверги!
Новое словечко придумали в Киеве.
Подумав, Хелье запустил руку в привязанный к гашнику кошель. Лучинка что-то еще хотела сказать, возмущенное, но горсть золотых монет на ладони Хелье, эффектно высвеченная лунным светом, временно лишила ее дара речи.
– На, – сказал Хелье. – Теперь пойдем со мной в крог.
– Какой?
– Ближайший.
Она зло на него посмотрела, но деньги взяла и спрятала себе куда-то за пазуху. Возможно, у нее имелся там какой-то нашитый карман под нагрудником.
Крог находился за добротным забором, а между палисадником и калиткой оказалась лужа, и, прежде, чем в нее ступить, Лучинка потерла босую ногу о щиколотку другой ноги.
– Постой, – сказал Хелье.
– Что?
– Лужа.
– Ну так лужа, и что ж?
Обхватив ее одной рукой чуть ниже плеч, второй он поднял ее за бедра, подхватил. Она стала было сопротивляться, но Хелье все-таки перенес ее через лужу и поставил на сухое, теплое крыльцо под небольшим навесом.