Проблеск истины - Эрнест Хемингуэй

— Ясно, — перебила мисс Мэри, — но при чем тут Шамба? Твоя невеста мне очень нравится, у нас с ней много общего. Из нее вышла бы идеальная вторая жена, если тебе одной мало. Зачем оправдываться ссылками на какого-то писателя? Кстати, какого Лоуренса ты имел в виду, Дэвида Герберта или Томаса Эдварда?

— Ну все, все, — сказал я. — Ты права, очень умно, возражений не имею. Сижу вот, Сименона читаю.

— Кто тебе мешает поехать в Шамбу, я не понимаю? И пережидай там дождь.

— Я хочу здесь.

— Она ведь такая хорошая, отзывчивая. Это даже невежливо, в конце концов. Подумает, что ты дождя испугался.

— Может, помиримся?

— Угу.

— Я перестану нести чушь про Лоуренса с его темными тайнами, будем сидеть вдвоем, слушать дождь, и к черту Шамбу. Думаю, Лоуренсу там не понравилось бы.

— Он любил охоту?

— Нет. Что, слава Богу, не умаляет его достоинств.

— Значит, твоей девушке он бы не понравился.

— Пожалуй. Что тоже не умаляет.

— Вы с ним были знакомы?

— Нет. Я один раз видел, как он с женой стоял под дождем перед книжным магазином Сильвии Бич на рю де л'Одеон. Они смотрели на витрину и что-то обсуждали, но внутрь не вошли. Жена такая крупная, вся в твиде, а он в мешковатом пальто, с бородой, и глаза сверкают. Я еще подумал, что он нездоров и не стоит ему мокнуть. А в магазине было уютно и тепло.

— Отчего же они не вошли?

— Понятия не имею. В те времена люди еще не имели привычки заговаривать с незнакомцами, тем более выпрашивать автографы.

— Как же ты его узнал?

— В магазине висел портрет. Мне очень нравился его сборник «Прусский офицер», и роман «Сыновья и любовники» был весьма хорош. И об Италии он красиво писал.

— Ну, об Италии любой грамотный человек может писать красиво.

— Казалось бы. На самом деле даже у самих итальянцев не выходит. У них, кстати, получается хуже всего. Исключения есть, но немного. Про Милан лучше всех написал Стендаль.

— Недавно говорил, что все писатели безумцы. Сегодня заявляешь, что они лжецы.

— Разве я говорил, что они сумасшедшие?

— А Джи-Си тебе поддакивал.

— И Отец присутствовал?

— Да. Он заявил, что главные безумцы — это егеря, и белые охотники не лучше, причем последних свели с ума егеря, которых свели с ума писатели, гоняющие по саванне на джипах.

— Умеет же сказать человек.

— Еще он предупредил, что на тебя с Джи-Си не надо обращать внимания, потому что вы оба безумцы.

— Так и есть. Только никому не рассказывай.

— Ты правда считаешь, что все писатели безумцы?

— Хорошие — да.

— А помнишь, ты злился на человека, который написал книгу, как ты сошел с ума?

— Потому что он не разобрался ни в ситуации, ни в механизме ее развития. Да еще и писал отвратительно.

— Все это очень сложно.

— Словами я не объясню. Вот напишу, тогда все поймешь.

Какое-то время я перечитывал «Дом у канала» и размышлял о животных, мокнущих под дождем. Гиппопотамы, по-видимому, чувствовали себя отлично, а вот остальным, особенно семейству кошачьих, было невесело. У травоядных, впрочем, и без погоды хватало забот, и страдали только те, для кого дождь был в новинку, то есть молодняк, родившийся после прошлого дождя. Интересно, думал я, охотятся ли крупные кошки под таким ливнем? Голод-то не тетка. С одной стороны, подкрадываться удобнее, дождь все заглушает; с другой стороны, кругом вода, которую ненавидят и львы, и леопарды, и гепарды. Последним, конечно, легче: они происходят от собак, шкура приспособлена к сырой погоде. Дождь заливает норы, поэтому змей сейчас полным — полно, как и летучих муравьев.

Я был благодарен судьбе, что в этот раз мы жили на одном месте достаточно долго и перезнакомились со здешними животными, знаем все змеиные норы и живущих там змей. Во время первого сафари мы постоянно куда-то спешили, переезжали с места на место в погоне за охотничьими трофеями. Если и видели какую — нибудь кобру, то случайно, как гремучую змею на шоссе в Вайоминге. А теперь мы знали все места, где жили кобры. Специально их, разумеется, не искали, натыкались между делом, но они были соседями, к ним ничего не стоило сходить в гости, и если кто-то случайно убивал кобру, то не абстрактную змею, а конкретную кобру из конкретной норы, залезшую куда не следует. Благодарить за эту роскошь надо было, конечно, не судьбу, а Джи-Си — именно он подарил нам возможность разбить постоянный лагерь, и наслаждаться замечательным уголком Африки, и заниматься делом, оправдывающим наше пребывание здесь.

Меня уже давно не интересовали охотничьи трофеи. Я по-прежнему любил стрелять, ценил чистое красивое попадание, но убивал в целях сугубо практических: чтобы добыть мясо, или подстраховать Мэри, или уничтожить объявленного вне закона хищника, или избавить крестьян от вредителей. В Магади я добыл в качестве охотничьего трофея одну импалу и сохранил голову взятого на мясо сернобыка, чьи рога мне приглянулись, да застрелил в целях самозащиты буйвола и оставил его рога как напоминание о пережитой опасности. Я и сейчас думаю о том случае с улыбкой: ценный вклад в сокровищницу памяти, одна из тех ситуаций, детали которых можно смаковать перед сном, или вспоминать, проснувшись среди ночи, или прокручивать в голове, когда тебя пытают.

— Котенок, помнишь того буйвола, на рассвете?

Мэри посмотрела мне в глаза.

— Не спрашивай об этом. Я сейчас думаю про льва.

Спать легли рано, удовлетворясь неразогретым ужином. Весь вечер, под монотонные барабаны дождя, Мэри писала в дневник. Несмотря на плотную шумовую защиту, я спал скверно и дважды просыпался в поту тяжелого кошмара. Второй раз был особенно мучительным. Выпростав руку из-под москитной сетки, я нашарил бутыль с водой и фляжку джина. В темноте приходилось действовать на ощупь. Я свернул подушку валиком, подмостил под спину, чтобы было повыше, добавил сверху крошечную ароматическую подушечку, набитую сосновыми иголками, нащупал пистолет возле правого бедра, фонарь возле левого — и открутил колпачок.

Первый глоток, крепкий, как рукопожатие друга, придал мне смелости: кошмар выдался качественный, из худших, а они у меня бывают такие, что не дай Бог. Я знал, что не могу напиваться, пока Мэри охотится на льва, но завтра охоты не светило. Таких ночей не случалось уже давно, я даже успел избаловаться и начал думать, что с кошмарами покончено. Ну что ж, будем знать. Наверное, сыграла роль духота в закупоренной палатке или тот факт, что я весь день просидел без движения.

Второй глоток пошел легче и по вкусу напоминал лучшие клопоморы моей юности. Не такой уж и страшный кошмар, подумал я. Бывали и хуже. Просто сработал фактор неожиданности: я действительно отвык от настоящих, серьезных кошмаров, после которых просыпаешься в холодном поту, и каждую ночь видел обычные сны, иногда плохие, но большей частью хорошие.

В темноте раздался голос Мэри:

— Папа, ты пьешь?

— Пью. А что?

— Дай и мне капельку.

Я высунул фляжку из-под сетки и встретился с ее рукой.

— А вода есть?

— Держи. — Я передал воду. — У тебя же своя рядом с кроватью.

— Ты не велел зажигать ночью свет.

— Бедный котенок. А что ты не спишь?

— Я спала. А потом стала сниться всякая дрянь, даже рассказывать не хочу.

— Мне тоже.

— Держи свою «Джинни», — она вернула фляжку, — может, еще понадобится. А теперь возьми меня за руку… вот. Сожми крепко-крепко. Никто не умер, правда? Ни ты, ни Джи-Си, ни Отец.

— Нет, котенок. Все живы.

— Спасибо. Постарайся заснуть. Ты ведь никого не любишь, кроме меня? Белых, я имею в виду.

— Ни черных, ни белых, ни загорелых.

— Спи спокойно. Бог тебя храни. Спасибо, что угостил джином.

— Спасибо, что разогнала кошмары.

— Моя прямая обязанность.

Потом я лежал с открытыми глазами, вспоминая разные страны и трудные времена, думая о природе кошмаров, надеясь, что завтра распогодится, — и незаметно задремал, и опять проснулся в мокром диком ужасе, и долго еще слушал спокойное дыхание Мэри, еле различимое сквозь шум дождя, прежде чем отважился на новую попытку заснуть.

Глава пятая

Утро было холодным. Вершину закрывали тяжелые тучи, и порывами налетал ветер, принося ливневые заряды, зато обложной непрерывный дождь прекратился. Я пошел к периметру, чтобы переговорить с Кейти, и застал его в прекрасном расположении духа. На нем были плащ и старая фетровая шляпа; к завтрашнему дню, заявил он, погода установится. Я попросил его не начинать возню с ослаблением оттяжек, пока не проснется мемсаиб. Он похвалил грамотно вырытые дренажные канавы, благодаря которым столовая и спальные палатки остались сухими. Насчет костра уже распорядились, и в целом настрой был бодрый. Я рассказал Кейти, что видел сон проливень над заказником. Это была ложь, но я рассудил, что Отец скорее всего пришлет добрые вести, к которым на хвост не помешает прицепить увесистую ложь. Если берешься прорицать, то лучше делать это с высокими шансами на успех.