Принцесса лилий (сборник) - Юлия Галанина

Вечер продолжался, и от полной безнадежности Жаккетта неожиданно сделала небольшое открытие, немного облегчившее ей жизнь. Оказывается, когда уж совсем невмоготу, можно не отвечать на некоторые вопросы. Нужно лишь улыбнуться в ответ или печально вздохнуть.

Окрыленная открытием, Жаккетта улыбалась и вздыхала направо и налево. И постепенно забыла про свои страхи.

Освоившись, она уже начала осторожно поглядывать по сторонам, соображая, когда же гостей будут кормить. Такой вечер да без трапезы? Быть не может!

Баронесса отделилась от Жанны с Жаккеттой и вела у красивой мраморной статуи оживленные переговоры с господином, одетым в роскошные, но мрачноватые одежды.

Это и был маркиз дю Моншов шевалье де ла Грангренуйер де ла Жавель, благодетель, покровительствующий сбегающим из гаремов красавицам.

То, что к очаровательной госпоже Жанне присоединилась не менее очаровательная госпожа Нарджис, привело его просто в телячий восторг, и он дал рыцарский обет баронессе лично ввести обеих беглянок в Аквитанский отель графини де Монпезá в Ренне.

Таким образом наиважнейшее дело было изящно улажено и Жанна получила возможность добраться до дома.

В это время гостей, к радости Жаккетты, пригласили к столам.

На длинных дубовых столах, освещенных армией белых восковых свечей, важно расположившись на снежных скатертях, лежали все дары земель и морей щедрой Италии.

Безопасность гостей хранило «змеиное дерево» работы нюренбергских мастеров. (По поверьям, его присутствие на столе защищало пирующих от ядов.)

Жаккетте «змеиное дерево» показалось чудом из чудес: из позолоченного холмика поднимался вверх дивный цветок. В центре его серебряной чаши, образованной лепестками и чашелистиками, сидела Дева Мария с Младенцем. Золотом блестели ее одежды и волосы. Покой Пресвятой Девы охранял у подножия цветка святой Георгий, поражавший змия. С другой стороны подножия мирно спал библейский старец. А с каждого лепестка цветка свисала подвеска со змеиным зубом.

Это было прекрасное зрелище, но сама трапеза разочаровала Жаккетту до слез.

Мало того, что еды на столах могло бы быть и побольше, так еще стоящий за спиной слуга лез явно не в свое дело, накладывая те кушанья и в том количестве, что сам считал нужным.

На мнение госпожи Нарджис ему было откровенно начихать.

Жаккетте стало понятно, почему лица знатных дам печальные. Немудрено, при таких-то порядках!

А тут еще ко всему прочему выяснилось, что с соседями по столу надлежит вести вежливую беседу…

Это не поев-то как следует!!!

Окончательно потеряв робкую надежду на то, что жизнь начнет понемногу налаживаться, Жаккетта мрачно вооружилась вилкой и приступила к еде. Даже факт, что сосед слева говорил только по-итальянски, не утешил ее.

Коварная вилка была в заговоре со слугой и все норовила промахнуться мимо намеченного кусочка.

Сосед справа заметил страдания Жаккетты и мягко спросил:

– Не сочтите за дерзость, госпожа Нарджис, но, видимо, при дворах мусульманских владык вилка не в почете? А чем же там едят?

– Кинжалом! – отрезала обиженная на весь мир Жаккетта.

Жанна, хоть и сидела не рядом, услышала диалог и бросила на нее очень выразительный взгляд.

– Многие кушанья принято есть просто руками, – решила не злить госпожу Жаккетта. – А после еды руки омывают водой, в которую добавляют лепестки роз. Мой господин любил, чтобы ему воду подавали с ломтиками лимона.

– Безумно интересно! – с непонятным энтузиазмом воскликнул сосед справа. – Сколько народов – столько обычаев. Разрешите, милая госпожа Нарджис, если так можно выразиться, поставить вам руку.

У Жаккетты чуть не вырвалось категорическое: «Еще чего!» Но госпожа бдила, и пришлось терпеть приставалу.

Он завладел ее кулачком, сжимающим вилку, разжал его и вложил коварный инструмент заново. Затем, не выпуская ладони Жаккетты из своей руки, принялся показывать, как удобнее цеплять кусочки мяса и овощей.

Сидящие поблизости кавалеры посматривали на эту идиллию с плохо скрываемой завистью.

– Видите, как прекрасно пошло у нас дело? – обрадовался сосед справа. – У вас очень музыкальные руки, вы, наверное, прекрасно играете на восточных инструментах.

– К сожалению, нет, – вздохнула Жаккетта, печально глядя на недосягаемую пищу на тарелке.

Что толку, что галантный кавалер научил вилку правильно держать, поесть-то все равно не дает!

– Поскольку девушка, которая играет на арабской лютне, должна еще и петь, – объяснила она, сама поражаясь, откуда появились в ее голове такие правильные слова, – то меня играть и петь не учили. Я танцевала для Господина любовные танцы перед тем, как он шел на женскую половину исполнять долг мужчины перед своими наложницами. Это позволяло ему быть на высоте.

В последних фразах, видимо, было что-то не так, потому что сидящие в пределах слышимости мужчины как-то заинтересованно замерли. Дамы же, наоборот, очень неодобрительно встрепенулись.

Кавалер Жаккетты тоже насторожился и даже ослабил захват ее правой руки.

Воспользовавшись моментом, Жаккетта решительно вонзила вилку в мясо и засунула долгожданную еду в рот, клянясь в душе проглотить этот кусочек, даже если черти его из зубов будут рвать.

Жанна с легким ужасом смотрела на выходки своей Нарджис.

– Вам нравилось это занятие? – осторожно спросил сосед справа.

– Это интереснее, чем ткать коврики, – безмятежно ответила неторопливо прожевавшая мясо Жаккетта.

Кавалер не нашелся что ответить, и Жаккетта получила возможность немного поесть.

Пока она ела, сосед справа немного пришел в себя и спросил:

– А вы видели, очаровательная госпожа Нарджис, местные состязания, именуемые багордо?

– Увы, я не видела, – печально вздохнула Жаккетта.

– Тогда льщу себя надеждой, что увижу вас и госпожу де Монпезá завтра среди зрителей этого дивного зрелища.

Жаккетта улыбнулась.

Вечером того же дня посланник маркграфства Бранденбургского при папском дворе заносил в дневник впечатления дня:

«На вечере, данном господином и госпожой N, я имел удовольствие видеть дам, о которых столь много говорят теперь в здешнем обществе. Даже у самого черствого душой человека история бедствий в арабском плену отважной графини де Монпезá не может не вызвать сострадания и восхищения ее мужеством. Не менее трогательна судьба госпожи Нарджис, которая сегодня впервые появилась на публике. Французское дитя, воспитанное в мусульманской стране и взращенное для утех шейха, превратилось в очаровательнейшую девушку, в которой пленительно соединились лучшие качества восточных и западных прелестниц. Грация госпожи Нарджис бесподобна и неподражаема. Лишь девушка, с детства воспитанная на Востоке, способна придавать своим движениям столько прелести. Лань, серна, газель – вот слова, которые сам выговаривает восхищенный язык. Манеры госпожи Нарджис просты и безыскусны, как и подобает отпрыску благородного рода. Даже мусульманский плен не смог затушевать в ней то, что дается чистой кровью. А воспитание, полученное в условиях, увы, далеких от надлежащих ей по происхождению, придало поведению госпожи Нарджис легкую пикантность и непередаваемое очарование. Она положительно обворожила римское общество. В число поклонников госпожи Нарджис записался и скромный автор этих строк!»