Мир, где приносят в жертву планеты - Виталий Вавикин

Субира покинула больницу, намеренная во что бы то ни стало выяснить, что случилось на вечеринке. Снова и снова она вспоминала друзей Абидеми. Кто же из них? Кто же из них? А может быть, это был сам Абидеми? Ведь вся эта вечеринка, все эти его знакомые… Она всегда чувствовала, что с ними что-то не так. Неясно что, но что-то во всем этом шоу было ненастоящего, словно смотришь фильм, где актеры не очень стараются, и не чувствуешь, что все происходит на самом деле.

Если бы Субира знала, где живет Абидеми, то отправилась бы к нему, но, когда они встречались, он всегда снимал номера в гостинице. Лишь ближе к концу у него появилась мысль арендовать квартиру недалеко от работы Субиры, чтобы они могли съехаться. Значит, он не хотел ее бросать, пока что-то не случилось на той вечеринке. Да, теперь Субира отчетливо помнила его волнение. Он что-то хотел рассказать ей. Она почему-то думала, что он предложит наконец-то съехаться, но он не предложил. Значит, что-то его остановило. И это не ее припадок, потому что припадка не было. Было что-то другое.

Три долгих дня Субира думала об этом, смотрела на телефон и все еще ждала звонка от Абидеми, способного все объяснить. Но звонка не было. Ни звонка, ни Абидеми. А это значило, что все ее опасения не были напрасны. Ее разыграли. А если учесть, что любовник бросил ее, сбежал, то еще и попользовались. Субира вызвала такси и долго кружила по району, где проходила злополучная вечеринка, – других адресов она не знала.

– Вот здесь, здесь! Все! Стойте! – заорала она водителю.

Такси остановилось, выплюнуло ее на тротуар. Субира не двигалась, стояла и смотрела, как уезжает желтый кэб, – здание, где проходила вечеринка, находилось за ее спиной, и никуда оно уже не денется.

Теперь успокоиться, собраться.

Субира вошла в прохладный, несмотря на палящее солнце на улице, холл. Дежурный за стойкой кивнул ей – узнал. Субира вздрогнула, словно была шпионом, подошла к лифту, заставляя себя не оглядываться. Руки у нее дрожали. «Дзинь», – открылись двери лифта. Субира вошла в него, выбрала девятый этаж. Моторы загудели. Никого. Она одна. Подъем резвый, стремительный. «Дзинь», – открылись двери. Субира выглянула в коридор. Нет, она не была здесь. Значит, ей нужен другой этаж. «Может быть, девятнадцатый?» И снова – «дзинь». И снова резвый подъем. «Девятка точно была. Точно». Лифт остановился. Звякнул колокольчик. Двери открылись. «Да. Девятнадцатый». Субира стояла в лифте, пока двери не начали закрываться, и только тогда выскользнула в коридор. Загудели моторы. Лифт сорвался – она буквально видела его падение.

Закрыть глаза. Какая квартира?

Субира осторожно шагнула вперед. У нее всегда была плохая память. Когда она была ребенком, отец говорил, что если не развивать память, то придется работать официанткой. Что ж, отец оказался прав. Субира вздрогнула, услышав гневные голоса. Вернее, один голос – знакомый, вот только бы вспомнить, кому из друзей Абидеми он принадлежит. Да и друзей ли? Ведь Абидеми не был богачом, а этот дом… Бедняки не живут в таких домах. Здесь все пахнет деньгами. Но голос за дверью кажется знакомым. Голос странного Феликса Денсмора. Субира подошла ближе.

– К черту фильм! – донеслось до нее.

Затем тишина. Нет, не тишина. Кто-то тихо говорит. Кто-то другой. Воображение заработало, показав Субире ее любовника. Он стоит напротив Феликса и размеренно объясняет ему что-то… О чем это? О фильме? О каком, к черту, фильме?

– Я сказал, проект закрыт! – снова услышала она голос Феликса.

«Какой проект? Что вообще здесь происходит?» – думала Субира.

– Нет, черт возьми, облажался не только абсорбер. Облажались мы все. Вся эта вечеринка… Весь этот фильм… Это жизнь, Безим. Настоящая жизнь. Понимаешь?

Субира чувствовала, как замирает в груди сердце, которое, казалось, поняло, что случилось нечто плохое, раньше, чем понял мозг.

– Да плевать я хотел на то, сколько ты денег вложил в этот проект! – теперь Феликс почти кричал. – Я посоветовал Абидеми во всем признаться этой девке. Потом, когда она возненавидела его, посоветовал стереть ее воспоминания об этом разговоре… И теперь он ненавидит меня. Все ненавидят. И фильм мой будут ненавидеть…

Он еще что-то говорил, но Субира уже не слушала. Голова кружилась, ноги стали ватными. Мир вздрогнул и замер. Время остановилось. Или же это остановилось ее сердце? Дышать! Дышать! Дышать!

– Сукин сын! – прошипела Субира, скрипя зубами.

Отвращение и гнев желчью поднялись по пищеводу, заполнили рот. Ей хотелось ворваться в квартиру Феликса. Хотелось наброситься на него. Но еще больше ей хотелось раздавить Абидеми. Этого никчемного, отвратительного мутанта, который спал с ней в одной кровати, ел за одним столом. Он не только воспользовался ее доверчивостью, но и посмел забрать часть ее воспоминаний.

Субира почувствовала, как мир уходит из-под ног. Что этот ублюдок вытащил из ее головы? Как много она забыла навсегда, утратила? Часы? Дни? Годы? Теперь Субира задыхалась. Бежать. Бежать прочь из дома. На улицу. Под холодное небо, под палящие лучи беспощадного солнца. А потом… она заставит его страдать. Его и всех его друзей. И неважно, сколько у них денег, – закон един для всех. И то, что они сделали с ней… Это хуже, чем изнасилование. Это… Это… Они забрали у нее часть жизни! И сейчас Субире казалось, что это было как минимум несколько лет. Она чувствовала себя нищей, никчемной. Унижение и стыд – все смешивалось. И единственным, что способно успокоить, было наказание виновных за совершенное – тюрьма, куда отправится вся эта чертова свора насильников и извращенцев. И плевать, что они не тронули ее. Их шутка искалечила разум. Навсегда. Навечно.

Субира услышала крик Феликса за спиной, но ей было плевать. Кричать они будут после, когда их отправят в тюрьму.

20

И Феликс кричал. Но кричал не от страха перед тюрьмой, а от растерянности. Добродушный Безим Фрашери, питавший к нему, казалось, такие теплые чувства, помогший встретиться с Мишель Ренни, доставший деньги для съемок… Безим Фрашери, который, как думал Феликс, будет любить его и помогать до конца своих дней, стоял сейчас перед ним и угрожал сломать ему ноги, если он не согласится продолжить фильм. Сломать не лично. Для этих целей он привел Владислава Гржимека – работника сыскного агентства, который, по идее, должен был работать на Феликса, но сейчас, глядя в глаза этого здоровяка, Феликс не сомневался, что он сломает ему ноги, если только Безим Фрашери велит ему сделать это. И этот агент, этот добродушный поляк с ухоженными руками убеждал Феликса лучше, чем сотни слов Безима Фрашери. Даже лучше, чем «Северное сияние» Йоны Келлера и проведенная с Джуд ночь.

– Вот только не нужно давить на меня! – сказал Феликс Безиму Фрашери, стараясь одновременно смотреть и на Безима, и на Владислава Гржимека. – Хочешь, чтобы у фильма вышел скомканный финал? Это самое сложное. Ты понимаешь? Нужно проникнуться моментом. Нужно видеть это и заставить видеть это актеров.

– Хочешь, чтобы Гржимек поговорил и с ними? – предложил ему Фрашери не то в шутку, не то всерьез.

– Нет, – спешно сказал Феликс. – Не нужно с ними говорить. Ему не нужно. Я сам… поговорю.

– Это значит, что фильм продолжится?

– Я же сказал, не надо на меня давить, – скривился Феликс, пытаясь сохранить остатки гордости.

Он смотрел Фрашери в глаза, но все его мысли были сосредоточены на спичечном коробке Йоны Келлера, в котором осталось еще немного «Северного сияния». Дождаться, когда старый гомосексуалист и громила из замерзшей Польши уйдут, свернуть самокрутку и забыться – вот чего сейчас хотел Феликс больше всего. Ну, может быть, еще позвонить Джуд и попросить прийти. Хотя после того, как агент сыскного бюро и Безим Фрашери втоптали в грязь его гордость и остатки достоинства, общения с женщиной, наверное, лучше избежать. «Но ведь она не только женщина, она мой друг», – сказал себе Феликс, когда Фрашери и Гржимек ушли.

– Решил все-таки возобновить съемки? – кисло спросила Джуд. – Потому что если нет и надеешься еще на одну ночь…

– Конечно, решил. Не могу же я отказать тебе, особенно после того, что было, – соврал Феликс, но рассказал об угрозах Безима Фрашери почти сразу.

– Ты думаешь, тот здоровяк действительно мог сломать тебе ноги? – спросила она.

– Не сомневайся. – Феликс неуклюже забил «Северное сияние» в выпотрошенную сигарету.

– И ты действительно решил продолжить съемки? – Джуд наблюдала за ним, невольно сравнивая его неуклюжие пальцы с ловкими и тонкими пальцами Келлера. – Какое окончание ты придумал?

– Не знаю.

– Старое, я так понимаю, уже неактуально?

– Я же сказал, что не знаю! – он прикурил, затянулся, выпустил дым к потолку. – И не надо на меня давить. Иначе ничего не выйдет.

– Иногда на тебя нужно давить. – Джуд взяла у него самокрутку, но лишь повертела ее в руках и вернула Феликсу.