Топот бронзового коня - Михаил Казовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сев на лошадей, погрузившись в повозки, обе стороны покатили к Константинополю. Папа отслужил литургию в соборе Святой Софии и затем беседовал с православными епископами. В общем, видимость удачи создавалась полная. Но противники ортодоксии были ещё сильны. Феодора писала своему учителю Севиру в Александрию: «Недовольных приездом Папы средь народа немало. Даже слухи ходили, будто он - Антихрист и прилично побить его каменьями, но гвардейцам эпарха удалось навести в городе порядок. Впрочем, это затишье временно. Иоанн и Юстин - немощные старцы, скоро улетят в мир иной, и тогда посмотрим, кто кого победит. Моего супруга я берусь склонить если и не к вере в наши принципы, то, во всяком случае, к пониманию их и лояльности к ним. Обещаю, владыка: торжеству Халкидонского собора не быть; мы посадим в Риме своего Папу и объединим империю на основе истинных идей». А Севир благословил её в ответном послании на благое дело.
Не прошло и двух лет, как она приступила к выполнению тайных замыслов.
5А в семье Велисария в это время тоже произошло важное событие, повлиявшее затем на всю его жизнь.
Дети Антонины превратились в отроков. Дочке Магне было уже двенадцать, девочка пока не совсем оформилась и стеснялась своих длинных, тонких, неуклюжих, с её точки зрения, ног и рук, но любила прихорашиваться, глядя в металлическую отполированную пластинку, покрытую серебром, подвивать волосы и подкрашивать брови с ресницами. Поговаривала о скором замужестве (в Византии брачный возраст для девочек наступал с двенадцати, а для мальчиков - с четырнадцати лет).
А её брат Фотий хоть и мог жениться тоже, так как ему исполнилось именно четырнадцать, - о семейных узах пока не думал. Для него кумиром был отчим - Велисарий, мужественный воин, справедливый родитель, рассудительный муж, - и подросток мечтал о военной службе, ратных подвигах, бранной славе. Научился скакать на лошади, метко стрелять из лука и рубиться в рукопашном бою. Математика, геометрия и словесность с Законом Божьим интересовали его значительно меньше. В гимнастической школе он и познакомился со своим сверстником - Феодосием, мальчиком красивым, артистичным и добрым. Тот наоборот, больше тяготел к наукам и книжкам, нежели к физическим упражнениям, но осознавал, что атлетикой заниматься надо, чтобы не закиснуть, и ходил в гимнасию наравне с другими.
Пареньки сдружились. Вместе готовились к экзаменам, бегали купаться, а в четырнадцать лет в первый раз «болели» на ипподроме (оба стали поклонниками «синих» - венетов). По примеру многих, заказали себе одежды болельщиков - голубые хитоны; часть материи, закрывавшая руку, туго стягивалась у кисти, а оттуда до плеча расширялась, и, когда человек начинал во время забега кричать, подняв руку, весь хитон раздувался, как парус. К этому плащу полагались голубые накидки с красивой каймой, вислые штаны и ботинки с загнутыми носами. Стриглись фанаты скачек тоже по-особому: спереди до висков волосы сбривались, а зато сзади отращивались до плеч и торчали нечёсаными. И подобная мода называлась «гуннской».
Если Фотий болел по-настоящему, искренне, всем сердцем, то его приятель - больше за компанию, чтобы поддержать друга. Он имел нрав спокойный, миролюбивый и предпочитал беседовать на досуге с проживавшим в доме Велисария ритором и историком Прокопием, исполнявшим обязанности завканцелярией столичного гарнизона и советника командира по юридическим вопросам. Феодосий задавал ему вопросы разного толка - от античной хронологии до воззрений на международные отношения Византии; иногда даже оппонировал, и такие споры очень нравились самому Прокопию. Надо сказать, что мальчик нравился в семье всем: Лису - за хорошее влияние на Фотия, помощь ему в учёбе; Антонине - за изысканные манеры аристократа и отличную правильную речь; Магне - просто как молодой человек, умный, обаятельный, сильный; даже Македонии - по особым соображениям, о которых она не могла распространяться, но имела в виду как главное орудие в мысленной борьбе против Антонины. Сам подросток с удовольствием посещал их дом. И когда с его родными приключилось несчастье, прибежал сразу в особняк товарища - бледный, перепуганный, с округлившимися от страха глазами.
А событие было в самом деле трагическое: в комнатах у его родителей обвалился потолок, погребя под собой всех живых - мать, отца, двух сестёр и слуг. Лишь один Феодосий спасся, так как находился в это время в гимнасии. Мальчик сдерживал слезы и не мог сдержать, вытирал ладонями и дрожащим голосом повторял:
- Почему, почему такое? Чем я провинился? Отчего Господь так несправедлив ко мне?
Антонина с Велисарием и Фотий успокаивали его как могли.
- Твой отец - сенатор, человек небедный, и тебе в наследство перейдёт немалое состояние, - говорила дама.
- Ничего мне не нужно, - лепетал страдалец. - Лишь бы маменька и папенька, обе мои сестрёнки остались живы…
Командир столичного гарнизона брал его за локоть:
- Боже мой, о чём ты? Их уже не вернуть: Бог дал - Бог взял, сетовать грешно. Надо сохранять мужество. Мы тебя в беде не оставим. Я возьму над тобой опеку, даже, если хочешь, усыновлю. Станешь жить у нас, мы тебе хоть в чём-то постараемся заменить погибших…
Паренёк смотрел и не понимал, что ему предлагают, отвечал невпопад и твердил, как умалишённый: «Ничего не надо… только бы мои были живы…»
Но прошёл день-другой, состоялись похороны, Феодосий поселился в доме у приятеля, Велисарий с помощью Прокопия подготовил всё необходимые документы для усыновления и вступил в родительские права (получив, кстати, в полное своё распоряжение крупное имущество - и обширные земли, и стада на них, и кожевенные, ткацкие мастерские). Мальчик понемногу начал оживать, лучше ел, лучше спал и порой даже улыбался. Все к нему относились с нежностью. А хозяйка опекала по-матерински: приходила благословить и поцеловать на ночь, ревностно следила за его гардеробом, потчевала с усердием. Как-то Магна пожаловалась брату: «Маменька заботится о нём больше, чем о нас. Не находишь?» Тот пожал плечами: «Я не замечал. Может быть, и так. Что же в том дурного? Надо поддержать человека в трудную минуту». - «Ну, не так же пылко!» - «Что ты хочешь этим сказать?» Девочка замялась, буркнула в ответ: «Ничего решительно. Просто неприятно». - «Ты ревнуешь, что ли?» - «Я? С чего ты взял?» - но покрылась пятнами от висков до шеи.
Велисарий тоже не замечал ничего плохого. Он с утра до вечера пропадал в казармах, на плацу, проводил инспекции караулов и следил за строительством новых укреплений. Время было тревожное: император дряхлел, мог уйти не сегодня-завтра, и Петру-Юстиниану приходилось брать на себя ответственность за империю, за народ, а без помощи друзей он не устоит, не удержится на вершине власти. Сита, Велисарий, Мунд, Нарсес - вот его опора. Сила, которую трудно одолеть.
И Прокопий в своих учёных заботах мало обращал внимания на симпатию Антонины к новичку в доме. Только Македония видела и знала: быть большой беде; но ждала и молчала; думала, что эта беда ей сыграет на руку.
6А Юстин действительно очень сильно сдал. Не настолько, правда, как его предшественник Анастасий, находившийся в последние месяцы своего правления в полной немощи, но ходил с трудом, появлялся на людях редко и делами страны интересовался вяло. Продолжал много пить, а в нетрезвом виде или пел старинные армейские песни, или плакал по покойной Евфимии. Летом 526 года с ним случился микроудар, ненадолго отнялись правая рука и нога, затруднилась речь. Только к осени он пришёл в относительную норму, по совету лекарей выпивал только за обедом и довольно скромно, но, как всякий пьяница, переставший получать прежнюю привычную дозу алкоголя, раздражался чаще, нервничал, придирался к слугам, а порою впадал в депрессию, говорил о смерти и молился у образов. В марте 527 года у него был второй удар, тоже не фатальный, но сильнее прежнего, и, хотя рука с ногой вскоре заработали, разговаривал значительно хуже - медленно, нечётко. Глядя на племянника как-то боком, шевелил языком с усилием:
- Час мой близок, Петра… Нет, не возмущайся и не делай вид, будто не согласен… Все мы смертны, императоры в том числе, и никто не избежит сей печальной участи… В молодости кажется, что в запасе ещё столько времени, и днём больше, днём меньше - всё равно; а теперь дорожишь не днём - каждым выпавшим по милости Божьей мигом… У меня на плечах империя. Но они устали, плечи, скоро обессилят совсем. Принимай дела. Чтобы избежать козней и дворцовых интриг, я желаю сам тебе передать бразды и спокойно благословить на единоличное управление.