Синий шихан - Павел Федоров

– А зачем она нарушает обычай? Она осрамила нашу семью на всю степь! В своей юрте я хозяин, могу немножко и поучить глупую, – почесывая черенком камчи рыжие усики, возражал Сугир.

– Ты сам глупый, как овца, таких детей обижаешь. Ты попробуй кого другого обидеть… Я вот расскажу Кодару и Тулегену. Все табунщики от тебя отвернутся. Девку на веревке вел… Ну и джигит!

– Зачем говорить Кодару? Не надо! И табунщикам нельзя говорить. У них языки злые. Ты, я вижу, очень хороший человек, мог бы приехать ко мне покушать молодого барашка, – польстил Микешке Сугир, намереваясь попросить у него шаньгу. «Этой беглой козе дали хлеба, почему бы не дать и мне, старшему рода?» – думал он, почтительно придерживая своего коня и следуя за Микешкой.

В дореволюционной России казахи, кроме проса, почти ничего не сеяли. На целинных землях просо родилось при самой примитивной обработке. Из проса изготовлялся основной хлебный продукт – сек, или сюк, – пресные просяные лепешки, испеченные в золе. Поджаренное в большом казане просо толкли в деревянной ступе, обивали шелуху и просо провеивали на ветру. Получалось жареное пшено. Из него варилась кузя – кашица, заправленная кислым молоком. Это была основная пища бедняков в летнее время, когда еще не подросли молодые барашки. Сек также употреблялся в пищу с сырым молоком, а в богатых семьях со сливками. Пшеничный же хлеб был редчайшим лакомством в семье кочевников. Муку покупали на базаре только богачи. Поэтому-то Сугиру очень хотелось попробовать русского хлеба. Так он протащился за телегой с полверсты, пока Микешка не догадался дать ему кусок шаньги. Только после этого Сугир повернул обратно, подхлестывая низкорослую лошаденку, поскакал за удаляющейся в ковыле Гульбадан.

На место приехали в полдень. Юрты Кодара и Тулегена были разбиты на берегу небольшого лимана. Услышав скрип колес, Кодар вышел навстречу. Открылась резная дверь и второй юрты; там показалась пожилая женщина в белом высоком тюрбане. Приложив руку к глазам, она рассматривала вылезавших из телеги приезжих.

Увидев стоявшую возле лошади Маринку, Кодар растерялся. Такой гостьи он не ожидал… Отогнав лаявших собак, он подошел и низко поклонился.

– Здравствуй, Кодар. Не узнаешь? – видя смущение хозяина, спросил Василий, крепко пожимая ему руку.

– Узнал… Только мне сказали, что придет другой человек. Разве я знал, что вы приедете вместе?

– С кем вместе?

– Все вот гости, – разводя руками, сказал Кодар. – Идите в юрту, я сам распрягу лошадей.

– Да ничего, – успокоил его Микешка. – Я тут управлюсь, а ты веди гостей да барашка режь. Вишь, какой он худой.

Маринка, продолжая думать о девушке с веревкой на шее, рассеянно смотала вожжи, прибрала на телеге, свернув тулуп, закрыла его кошмой. Мешок с подарками для Камшат взяла с собой в юрту.

Открыв дверь, Кодар почему-то вошел первым и поспешно прикрыл одеялом рисунок заделанного на станке небольшого ковра.

– Работаешь? – присаживаясь на брошенную Кодаром подушку, сказал Василий и оглядел жилье. Станок, на котором ткались ковры, занимал весь правый край юрты. На левой стороне стояло несколько сундуков, поставленных один на другой, а сверху лежали ковры, перины и одеяла.

– Понемногу работаем, когда время есть, – ответил Кодар.

– Можно мне посмотреть? – попросила Маринка.

– Еще не готово, когда будет готово, посмотришь, – ответил Кодар, пряча глаза, словно боясь взглянуть на девушку.

– А поучиться можно? Мне очень хочется научиться ткать такие ковры.

Откинув в сторону сильные и стройные ноги, Маринка бочком села на ковер и, покусывая былинку, стала рассматривать разноцветные нити, натянутые вдоль деревянной станины. Удивительно было, почему Кодар, всегда такой внимательный и вежливый, сегодня был неловок, рассеян и даже не разрешил посмотреть ковер. Может быть, он был недоволен, что привезли такого гостя? Но, как выяснилось, они давно знали друг друга. Два года назад Василий несколько дней жил в этой самой юрте. Оба они сидели на ковре и вспоминали о прошлом, как старые друзья.

После чая с баурсаками[7] Микешка увел мужчин купаться, Маринка прилегла отдохнуть. В степи было жарко и душно. Маринке тоже захотелось освежиться в лимане, но она постеснялась мужчин. Полежав на ковре, она встала. Окинув взглядом станок, все-таки решила взглянуть на рисунок: уж очень было ей любопытно, что и как делал Кодар. Приподняв край одеяла, она увидела сначала конские ноги, а затем корпус лошади и фигуру всадника. Но что это? Лошадь была точь-в-точь похожа на Ястреба, а всадник… Всадник был в шароварах с голубыми лампасами, в синей кофте и белом платке… Маринка почувствовала, как щеки вспыхнули, словно в лицо ударила струя горячего воздуха, и торопливо закрыла ковер. Так вот почему не хотел показать свою работу Кодар!

Потом снова открыла ковер и стала внимательно его рассматривать. Игреневый конь стоял на тонких ногах твердо, резко надавливая острым копытом на зеленую травку. Сильная, выпуклая грудь всадницы под синей кофточкой, казалось, дышала, шевелилась. Эта же самая любимая ею простенькая кофточка была на Маринке и сейчас… «Как же это он смог? – мелькнула в голове мысль. – Так вот почему он часто приезжал и странно следил за каждым моим движением. Но для чего он задумал такое? Да и что скажут в станице?» Она еще больше покраснела, закрыла ковер и, прижав ладони к горящим щекам, опустилась на подушки. Она ясно чувствовала, что безмятежный покой ее нарушен, встревожена душа… Не сможет она теперь запросто разговаривать, шалить, устраивать свидания с Микешкой… Она должна скрывать случайно разгаданную ею тайну. А раз есть тайна, то не будет прежней откровенности и душевной простоты. Маринке захотелось немедленно уехать, хотя было решено, что они заночуют здесь, дадут коням отдохнуть, а утром, по холодку, она поедет домой и с ней Микешка, замечательный, преданный друг и товарищ, которого она любит и, конечно, будет его женой…

«Если даже он узнает про этот ковер, – думала Маринка, – что же делать, я тут совсем ни при чем».

После ужина Маринка рано ушла в юрту Камшат, отдала подарки и легла спать. Микешка хотел проехаться вечером по степи. Кодар предложил ей своего коня, но Маринка отказалась.

Ворочаясь под мягким одеялом из верблюжьей шерсти, она долго не могла заснуть.

Над степью опустилась короткая летняя ночь. Слышен был лай аульных собак, шорох проходивших мимо отар и конских табунов.

Привыкшая рано вставать, Маринка проснулась, когда еще на небе сверкали последние бледные звезды. Камшат уже была на ногах и успела подоить кобыл. У стойла отпущенные с привязи жеребята, тыча мордами в вымя сытых кобылиц, досасывали оставленное молоко и игриво повизгивали. Камшат мешала заквашенный кумыс.

– Зачем мало спала, дочка? – спросила Камшат.

– Пока нет жары, ехать надо, – ответила Маринка, знавшая немного по-киргизски, и попросила хозяйку разбудить Микешку.

– Ничего, успеешь. Маленько чай будем пить, баурсаки кушать. Такого закона нет в степи, чтобы гость уезжал и ничего не кушал.

Оставив свою работу, Камшат вошла в юрту и вынесла до блеска начищенный самовар. Наложив чурок, бросила пучок зажженных лучинок и надела местами дырявую, прогоревшую трубу. Однако чурки загорались плохо и только дымили. Ворча, Камшат снова сходила в юрту, принесла старый ичиг, надела его на самоварную трубу и стала раздувать. После этого самовар разгорелся и зашумел.

– Вот хорошо, – довольная своим успехом, проговорила Камшат и бросила на Маринку торжествующий взгляд. Но вдруг лицо ее вытянулось, добродушная улыбка сошла с морщинистых щек.

– Постой, постой, девка, – быстро заговорила Камшат. – Я где-то видела твои глаза. Да и кофточка тоже знакомая, постой! Только шальваров нет… А-ха-ха! – неожиданно засмеялась Камшат и, оборвав смех, продолжала: – Ой, какой дурак наш Кодар! Русскую девку на ковре нарисовал. Ай-яй-яй! Узнают люди, сколько смеху будет! Вся орда будет смеяться…

Опустив голову, Марина подошла к телеге и быстро стала запрягать лошадь. Сколько ни упрашивали ее проснувшийся Василий и Кодар, не дожидаясь утреннего угощения, собралась ехать. Микешка, видя упорство своей подруги, зная ее характер, не настаивал. Привязав подседланную лошадь к левой оглобле, покорно сел в телегу.

– Ты что это взъерепенилась, Мариша? Почему завтракать не осталась? Это не порядок. Хозяева обидятся…

– Ну и пусть обижаются… Может, я хочу на молебствие посмотреть, – сумрачно ответила Маринка. – Мне что-то домой захотелось…

– Ни с того ни с сего? И на конях не прокатились.

– Подумаешь, невидаль: на конях скакать! В любое время можно подседлать и поехать. Ты, случаем, ковер, который в кибитке делается, не видел? – придерживая дыхание, тихо спросила Маринка.

– Нет. А что? Больно хороший?

– Не знаю. Не готовый. Он его никому не показывает…