Куприн — мой отец - Ксения Куприна

«Авиация никогда не перестанет занимать, восхищать и всегда снова удивлять свободные умы. Вот они высоко в воздухе проплывают над нами с поражающим гулом, волшебные плащи-мерлены, сундуки-самолеты, летающие ковры, воздушные корабли, ручные орлы, драконы, самая смелая сказка человечества, многотысячная его греза, символ свободы духа и победы над тягостью земли».

Книжка Ю. Н. Яблочкина, А. В. Рузова «Гатчина» (Л., 1959) подробно рассказывает о возникновении авиации в нашем городке.

Петербургские организации и учреждения, которые поняли значение и будущее авиации, решили создать аэродром поблизости от столицы. Их выбор пал на Гатчину.

12 марта 1909 года Всероссийский аэроклуб обратился к министру двора с просьбой временно воспользоваться гатчинским военным полем, которое было единственным местом в окрестностях Санкт-Петербурга, годным для опытов с летательными аппаратами. Но у аэроклуба не хватало средств для постройки ангаров. Уже в 1909 году были произведены первые публичные полеты на аэроплане. Собиралась масса зрителей.

Вскоре в Гатчине появилась профессиональная школа, и уже в 1911 году состоялся первый выпуск пилотов. В 1914 году выпускники гатчинской профессиональной школы прославились своими подвигами на фронтах; имена многих выпускников-авиаторов гатчинской школы вошли в историю русской и советской авиации. Нестеров, Данилевский и первые женщины-летчицы были выпускниками гатчинской школы.

Мой отец часто бывал на аэродроме, знакомился с летчиками, с интересом слушал их рассказы.

В то время происходило очень много несчастных случаев из-за примитивных конструкций аэропланов. На нашей Елизаветинской улице, по которой шли процессии на кладбище, часто раздавались звуки бетховенского траурного марша, а на кладбище все больше и больше появлялось могил, на которых вместо памятников устанавливались пропеллеры. Посредине пропеллера в круглое отверстие для винта вставлялась фотография героя. Разбившегося летчика провожали в последний путь его товарищи, и в воздухе на всех свободных летательных аппаратах, когда гроб опускали в могилу, они описывали круги.

Отцу подарили пропеллер, который стоял у него в кабинете. Я помню, как мы, дети, прикладывались к нему ухом, и нам казалось, что мы слышим ветер, как в некоторых морских раковинах слышишь шум прибоя.

Я очень хорошо помню «папулю» Николая Северского, который совмещал авиацию с опереточным искусством. Он был поразительно похож на Петра I, которого через несколько лет сыграл в кино в Швеции. Северский — его псевдоним, настоящая фамилия его была Прокофьев. От первого брака у него было два сына, Саша и Жоржик, а от второго — маленькая дочка Ника, моя сверстница и подруга. Все трое — герои рассказа Куприна «Сашка и Яшка».

Хорошенькая голубоглазая Ника часто гостила у нас в Гатчине. Нашей самой любимой игрой был театр. Очень часто мы устраивали представления, живые картины. Обычно режиссером этих детских спектаклей был мой отец.

Очень хорошо помню одну такую постановку. Ее сюжет был таков: старый волшебник скучает и вызывает к себе чертей. Он требует сотворить ему жену самую красивую, самую добродетельную и самую послушную в мире. Заканчивалась пьеса стихами: «Не прошли и три недели, он повесился на ели». Наверное, это было инсценировкой на известный сюжет песни С. Прокофьева «Кудесник».

Волшебника с седой ватной бородой и в заморском халате играла я. Моя подруга Ника была прелестной, но скучной женой. Черти, соседские мальчишки, вымазанные сажей, скакали в громадных валенках. За неимением ели последнюю строчку переменили, и получилось: «Он повесился на двери».

Однажды мы все поехали на гатчинский аэродром. Ника уже приняла воздушное крещение и смотрела на меня немножко свысока. Помню, как мы стояли около ангаров и при нас совершилось несколько полетов и посадок. Вдруг я увидела Нику, умоляюще скачущую вокруг великана «папули». Саша и Жоржик готовились к полету, и я сразу поняла, что Ника хочет лететь с ними. Я стала упрашивать родителей пустить и меня. Отец согласился, но мама ни за что не хотела дать разрешения. Ее долго упрашивали «папуля» и оба брата, и наконец сопротивление было сломлено.

Саша сел в открытом маленьком аэроплане впереди, а Жоржик сзади, усадив меня на правое колено, а Нику на левое. Меня мучил в тот момент единственный страх, что мама в последнюю минуту раздумает. Но вот завертелись пропеллеры, обдав нас волной воздуха и пыли, мы покатились по аэродрому.

Аэроплан набирал скорость, и мы начали плавно подниматься. В лицо мне ударила сильная струя воздуха, от которой я стала захлебываться и задыхаться. Жоржик очень заботливо прикрыл меня своей курткой, а Ника в это время визжала от восторга. Наконец аэроплан набрал высоту в тысячу метров и стал описывать круги над городом. Ветер не был уж таким резким, и мы — Ника и я — начали узнавать улицы, дома, парки, собор, наперебой высовывались, свисая за борта аэроплана. Мы кричали, жестикулировали, ерзали. Жоржик крепко держал нас за шиворот. Потом он сознался, что никогда еще не возил таких беспокойных пассажиров, и на земле был рад от нас избавиться.

На другой день, когда я вошла в класс и гордо объявила, что вчера летала на аэроплане, мальчишки хором закричали: «врешь». Всегда горько, когда вам не верят, и свою правду мне пришлось доказывать кулаками.

Во время войны Саша Прокофьев потерял ногу в одном из боевых полетов, но остался летчиком. Потом он потерял и вторую ногу по щиколотку, но говорили, что при этом оставался прекрасным танцором. Позднее Саша эмигрировал в Америку.

Семья Северских также эмигрировала: сначала в Швецию, где они прожили несколько лет и где «папуля» и хорошенькая Ника снимались в кино. Через несколько лет они приехали в Париж, надеясь устроиться также в кино, но это оказалось очень трудным.

Жоржик пел, аккомпанируя себе на гитаре, в русских кабачках слащавые романсики. Семья жила подачками богатого брата из Америки.

Глава VIII

ВОЙНА

Куприн в 1914 году искренне поверил в «священную» войну во имя спасения родины от «гуннов». Немало было в то время писателей и поэтов, в том числе и либерально настроенных, воспевавших войну. Многие стали офицерами. Куприна как поручика в запасе призвали на службу. В начале войны он пишет одноактный водевиль «Лейтенант фон Плашке», высмеивавший немецкий милитаризм, и сонет «Рок»:

За днями дни… и каждый день все то же.В грязи… в снегу… под ревом непогод.Без сна… без смены вечно насторожеЗабывший времени обычный счет…Ложась под нож, на роковое ложе,Бесстрашно смерть встречая в свой черед…Великий подвиг совершает, Боже,Смиренный твой, незлобливый народ!Без хитрости, корысти, самомненья,О завтрашнем не помышляя дне,Твои он исполняет повеленья,Не ведая в губительном огне,Что миру он несет освобожденьеИ смерть войне.

В нашем доме был устроен госпиталь. В большую комнату, которая служила нам гостиной и столовой, поставили десять коек, а в соседней маленькой комнатке была устроена перевязочная.