Тайная книга - Грегори Самак

Кеплер был крайне изумлен: выходит, старик сказал правду. И он понесся через Берлин как сумасшедший, ворвался в дом и крикнул:

– Идемте скорей, малыш нашелся, за ним гонятся штурмовики! Давайте за мной!

Тем временем Ти-Том пытался оторваться от преследователей. Летя наугад по узким улочкам, он выскочил на широкий проспект. Нацисты сделали круг и теперь сжимали тиски.

Вскоре на проспект вслед за Гомелем и Кеплером выбежал и Элиас. К ним присоединились Хильге и другие товарищи из «Рот Фронта».

Ти-Том решил было, что спасся. Но пока он бежал посереди улицы, штурмовики появились у него за спиной. Грохнул выстрел. Ребенок резко остановился и метнулся в сторону, к какой-то будке из гофрированного железа.

Между ротфронтовцами и штурмовиками завязалась перестрелка, превратившаяся в свинцовый дождь. Стрелки с обеих сторон устроили баррикады.

Несколько пуль пробили гофрированное железо будки. На глазах Элиаса выступили слезы. Он стал звать Ти-Тома.

И вдруг, пнув по железной стенке, скрывавшей его от баррикады ротфронтовцев, мальчуган появился шагах в пятнадцати от них. Элиас его заметил. Но огонь был таким плотным, что у Ти-Тома не было шансов добраться до старого друга без риска для жизни.

Элиас закричал:

– Спасайся, Ти-Том! Уходи!

Стрельба звучала адским громом. Ребенок выпрямился и показал Книгу Элиасу, словно говоря: «Она у меня, не беспокойтесь!»

Пуля слегка оцарапала ему плечо. Другая на глазах старика и Гомеля сразила бойца-коммуниста.

Элиас снова крикнул:

– Уходи! Уходи с помощью Книги!

Том всем своим видом выразил недоумение: «Но как же вы?»

Штурмовики приближались. Укрытие Ти-Тома рухнуло под градом пуль. Одна из них прочертила по железу длинную диагональ. Гомель похолодел: ребенку никак оттуда не выбраться. И вдруг соратники Элиаса увидели, как из поверженной будки над улочкой разлилось золотое зарево.

Ти-Том исчез. Вернулся.

– Книга там! – крикнул Эрик. Он лежал на груде ящиков и все видел сверху.

– Надо непременно до нее добраться, – взмолился Элиас.

– У нас людей меньше, – ответила Хильге, целясь из револьвера во врагов. – Если замешкаемся, нас всех тут перебьют!

– Я пойду! – сказал Элиас. – Пора исправлять ошибки!

И он уже приготовился броситься вперед, как вдруг над ними выросла громадная тень. Это был Тильманн, вернувшийся, чтобы помочь своим товарищам.

Гигант пристально посмотрел в глаза Элиасу, словно хотел извиниться за то, что не поверил ему. Потом, не говоря ни слова, поднял с баррикады тяжеленный щит из деревянных брусьев и, держа его перед собой, ровным шагом двинулся в сторону неприятеля. Нацисты открыли по нему шквальный огонь.

В него уже попало несколько пуль, но он продолжал идти на штурмовиков, сея замешательство в их рядах. Элиас посмотрел на него: нет, Тильманн не был неуязвимым героем; он был просто юношей, который присоединился к правому делу и решил пожертвовать ради него жизнью.

И тогда Элиас, словно сомнамбула, двинулся к Книге. Без помощи Тильманна он бы стал легкой мишенью. Гомель попытался остановить старика, но безуспешно, и в конце концов сам последовал за ним, несмотря на опасность.

Перестрелка достигла апогея. Тильманн, не доходя нескольких метров до позиции штурмовиков, поднял свою тяжкую ношу над головой и с грохотом обрушил ее на стрелков в коричневых рубашках. Потом рухнул сам, и его массивный силуэт исчез в облаке пыли.

Друзья, потрясенные его мужеством, решили последовать за ним, а тем временем Гомель с Элиасом уже добрались до сломанной будки. Адвокат удивился:

– Это и есть Книга?

– Да, она. Если бы не Ти-Том, мы могли бы потерять ее навсегда, – ответил Элиас.

Потом открыл ее, побормотав несколько псалмов.

– Что вы делаете? – спросил Гомель, стараясь перекричать грохот перестрелки.

– Собираюсь докончить свою миссию!

Элиас уже приготовился положить пальцы на пламенеющий текст, когда Гомель неожиданно ухватился за него.

– Я с вами! – крикнул он.

Их обволокло световым облаком, затопившим всю улицу, на которой штурмовики и ротфронтовцы сошлись в последнем смертельном бою.

42

Гомель пришел в себя первым и обнаружил рядом Элиаса. У адвоката не было ни малейшего представления о том, где он очутился и в какой эпохе. Его пробирал холод, по всей видимости, тут тоже была зима и уже спустилась ночь. Город был ему совершенно незнаком, а вид конных экипажей напомнил 20-е годы.

Он слегка потряс Элиаса за плечо, чтобы тот очнулся. Открыв глаза, старик увидел осунувшееся лицо Гомеля.

– Вот уж не думал встретить вас здесь! – возмутился он.

– Да полно, я ведь могу оказаться полезным. Для того, что нам предстоит совершить, два человека – совсем немного…

На самом деле присутствие Гомеля даже успокоило Элиаса. Тот обладал силой и энергией, которых ему недоставало. И потом, ему стало легче, ведь больше не надо было в одиночку нести тяжесть его тайного замысла.

Вдруг внимание Гомеля привлекла красная листовка, валявшаяся на земле. Она была смята, словно ее хотели выбросить, но, развернув бумажку, адвокат смог прочитать следующее: «Was uns not tut!» («То, что нам нужно!») Выступления доктора Иоганнеса Дингфельдера и Антона Дрекслера. Присоединяйтесь к нам 24 февраля в 19 часов в актовом зале Хофбраухауса». И вместо подписи стояло: DAP[10].

Элиас и Гомель переглянулись. Книга снова направила их по верному следу. DAP была предшественницей нацистской партии. Вполне возможно, что на этом собрании будет присутствовать и Гитлер.

Стало быть, они оказались в Мюнхене 24 февраля и скоро пробьет 19 часов.

– Не будем медлить! – сказал Гомель, нащупав револьвер во внутреннем кармане пиджака.

Элиас почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Неужели они увидят Гитлера снова, смогут наконец приблизиться к нему, встретиться на равных? Хотя его известность в националистических кругах Мюнхена уже была достаточно велика, он еще не стал «неприкосновенным» фюрером февраля 1933 года.

Хофбраухаус было легко найти: его тут знали все. Когда Элиас и Гомель пришли туда, в зале, рассчитанном на тысячу человек, набилось в два раза больше народу.

Они протолкались к самой эстраде. Но на трибуне оказался не Гитлер, а… доктор Дингфельдер. Он произносил вполне классическую националистическую речь, и публика довольно спокойно его слушала.

Похоже, сюда просочилось немало коммунистов. Гомель обратил на это внимание Элиаса. Но, пока глаза публики были прикованы к Дингфельдеру, Элиас невольно повернул голову в сторону, словно ее притянул к себе мощный магнит. И всего в нескольких сантиметрах от себя заметил в темноте силуэт сумрачного человека в напряженной позе. Это был Адольф Гитлер.

Элиас оцепенел. Он впервые видел Гитлера – Гитлера-человека – так близко. И почувствовал в нем подлинную страсть. Некую смущавшую сознание крайнюю форму искренности. И почувствовал, что в этот миг Гитлер еще не имел никакого представления о том, чем станет. Он был всецело и фанатично предан Германии, но при этом, видя его, Элиас, далекий от всякого упрощенчества, понял: сам Гитлер уверен, что действует во имя Добра.

Все это он ощутил в Гитлере-человеке. Это действительно было человеческое существо, но с совершенно извращенными представлениями, которому, как капитану, обманутому своими навигационными приборами, было суждено спровоцировать самую беспримерную катастрофу в истории человечества.

«Немногие творят зло, полагая, что они творят зло», – подумал Элиас.

Если бы Гомель увидел Гитлера в этот момент, он бы наверняка выстрелил. Но у Элиаса перехватило горло. Его глаза были прикованы к профилю будущего фюрера. Гитлер слушал Дингфельдера, был поглощен его речью, всецело проникшись идеей немецкого величия, которое нации предстояло восстановить.

Оратора проводили шумной овацией. И Элиас увидел, как Гитлер встал, невозмутимо прошел перед ним и поднялся к трибуне.

Толпа еще не утихла, когда Гитлер предстал перед ней. Он не говорил ни слова, наблюдая за аудиторией выжидающим и холодным взглядом. Скрестил руки и сделал вид, будто просматривает свои заметки, затем снова вперил в толпу леденящие глаза.

Та уже стихла, но Гитлер по-прежнему безмолвствовал, словно хотел посеять в умах что-то вроде страха. А решив наконец после долгого молчания, что пришло время, заговорил, сначала вполне спокойно.

Он говорил о Германии, о войне 1914 года. Об украденной победе. Атмосфера в зале быстро накалилась. Фразы становились все более агрессивными. Они не имели ничего общего с благопристойной речью предыдущего оратора. Его слова, словно поднимающийся прилив, все больше и больше захватывали слушателей. Главное, он говорил на простонародном немецком, понятном всем. Его выражения были резкими, как удары ножом. Он яростно клеймил Версальский договор, этот диктат, навязанный союзниками и унижавший немецкий народ. Те, кто его подписал, были трусами, предателями нации. И он набросился на евреев, на спекулянтов, и его слова рассекали воздух, как бич кожу раба.