Призрачно всё... - Алексей Мальцев

Доктору казалось, что листья акации шевелятся от его негодования. Так похерить его грандиозный замысел! Ослица, одно слово!

— А что я за это буду иметь? — раздалось из кабины «газели».

«Не клюет! — заекало в голове Изместьева. Все нелестные эпитеты в адрес Люси тотчас улетучились. — Ну и овощ! Придется попотеть, девонька. Ну-ка, изловчись!»

И она изловчилась. Правда, совсем не так, как планировал Изместьев. Ничего подобного доктор предположить не мог. В первые минуты ему показалось, что у него слуховые галлюцинации.

— Что?! Иметь? Ты, октябренок, хочешь меня иметь? Раздвинь сопла и слухай сюда, челядь! Сюда, я сказала!

В этот момент раздался сдавленный скулеж, Аркадий не сразу «врубился», что он принадлежал водителю «газели». Далеко не первым чувством он понял, что из укрытия ненадолго можно выглянуть. Люси держала мужика за волосы, вытащив голову бедняги в узкий проем опущенного стекла. Впрочем, доктор готов был поверить, что стекло опустилось само от энергичных движений его сообщницы.

— Из-за таких говен, как ты, — презрительно процедила Люси, — у меня сегодня сорвался чумовой секс. Поэтому, если не хочешь, чтобы я тебя сейчас намотала на обод вместо колеса, слезай с очка и чапай за мной. Уловил мою мысль, октябренок? Шагом марш!

Изместьеву показалось, что Люси целиком вытащила «водилу» через крохотный проем окошка, — столько было скулежа, ударов и треска материи. Выглянув из-за машины, доктор едва не выпустил газы, скопившиеся в нем за время нахождения в укрытии: водитель «газели» «шкандыбал» рядом с девушкой фактически на четвереньках.

Путь был свободен. Только куда «спрятать» кокаин, Аркадий не имел ни малейшего представления. Каково же было его удивление, когда он обнаружил в салоне машины несчетное количество «упакованных» биксов. Распечатав один из них, он положил сверху пакетик с «кокой», после чего вновь «задраил» его и с чувством выполненного долга покинул салон «газели».

Дальше оставалась чистая ерунда: телефончик отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков был известен ему с тех самых пор, когда его туда впервые вызвали по поводу Савелия. Номер «газели» он «срисовал» еще до того, как Люси «окрысилась» на бедного водилу.

Кажется, его план сработал!

Сон в майскую ночь

Подскочив к Урсулу, Савелий схватил того за воротник джинсовки и начал трясти:

— Когда ты их видел? Когда? Колись!!!

Плавающие зрачки наркомана с трудом зафиксировались на Савелии. Они ничего не выражали. Казалось, нарисуйся перед Урсулом в этот момент сама смерть, его зрачки плавали бы точно так же.

— Кого? — переспросил он, кое-как ворочая языком.

— Маман мою с Ворзониным, — рявкнул Савелий, пытаясь докричаться до него сквозь наркотическую пелену. — Когда? Напряги извилины! Соображай, синявка!!!

— У-у-у, не помню… — прошептал тот чужими губами. — Может, неделю… Давно это было. Отвяжись, а?! В натуре, земляк!

Что можно взять с наркомана? Ни слов, ни эмоций… Зрач — в кучу… Вообще труба!

Оттолкнув в сердцах Урсула, Савел скрипнул зубами и принялся колотить кулаками голову. Потом уселся на топчан и принялся методично выдирать волосы из того места, куда только что колотил.

Сколько он не появлялся дома? Пожалуй, с той самой ночи, когда отец хлопнул дверью. Случалось, Савелий и раньше отсутствовал дней по десять. Но его мобильник всегда разрывался от звонков родителей. На каждый отцовский звонок приходилось по пять материнских.

Родители, понятное дело, беспокоились: обзванивали морги, больницы, милицейские участки. Ну, как положено в таких случаях… Савелий из вредности трубку не брал. И не отключал. Чтобы в ушах предков звучало: абонент не отвечает или находится вне зоны… Пусть нервничают, думают все что угодно. Если ему так паскудно, почему им должно быть хорошо?! Особенно отцу. Почему?!

Но сейчас звонков не было. И это не укладывалось в стереотип. Нельзя сказать, что Савелий «метал икру», нервничал. Просто в голове начинали вертеться разные мысли. Как он их оттуда ни выкидывал, они вползали с настырностью, достойной лучшего применения.

Почему молчит «мобила»? После того идиотского вечера, плавно перетекшего в удушливую, склизкую полночь. Савелий помнил, что мама сразу же после ухода отца куда-то собралась и хлопнула дверью.

«Неужто вернуть хочет?! — подумалось Савелию. — Но это же глупо. Погуляет, перебесится и вернется сам. Элементарно, Ватсон!»

Спустя какое-то время он также засобирался, было невыносимо оставаться в квартире после того, что в ней произошло.

На августовском ветру скулу, куда ударил отец, начало слегка саднить, но Савелий не обращал на это внимания. Он направлялся к Урсулу на другой конец города. Редкие трамваи грохотали по улице Горького.

Он долго с ноющей скулой бродил по засыпающему городу, пока наконец не добрался до двухэтажки Урсула. Позвонив «сокумарнику», сообщил, что «кингстоны пустые», срочно требуют «дозаправки».

В такие минуты он представлялся себе самому прыгуном с трамплина. Главное — качественно оттолкнуться, и тогда будешь лететь долго-долго…

Мама, мамочка… Ну зачем ты ходила к Ворзонину?!

В последнее время он думал о матери несколько иначе, нежели раньше. В сердце что-то екало, перед глазами проплывали красноватые разводы… Сразу вспоминался случай, за который было немного стыдно перед матерью до сих пор. Но признаться ей в этом он бы никогда не смог. Кажется, это случилось в начале мая.

Почему-то он вернулся из школы раньше времени, кажется, сбежал с алгебры. По обыкновению улегся на тахту и включил телевизор. Без звука — как всегда любил. Именно в этот момент в дверях повернулся ключ. Мать забежала домой на короткое время. Савелия в квартире она никак не ожидала застать. Быстро сбросив туфли в прихожей, помчалась к себе в комнату.

Когда сын неожиданно скрипнул дверью и высунулся в проем, мать вздрогнула. Не ожидая, что он окажется дома, как-то вся сконфузилась, покраснела. Бросив дежурную фразу типа «Почему ты не в школе?», быстро отвернулась. Мгновенно поняв, что его присутствие здесь лишнее, он ответил, что урок отменили по причине болезни учителя, и скрылся в своей комнате. Замер у прикрытой двери и прислушался.

«Здесь что-то не то, — пробурлило в голове, словно винт теплохода крутанулся несколько оборотов, поднял пену и вновь замер в глубине. — Надо подождать, и все станет ясно. Ждать, ждать!»

Он чувствовал, что поступает скверно, но…

Ощущение порочности, какой-то нестандартности, непохожести на других со знаком «минус» — этого в его жизни было хоть отбавляй. И дело тут не только в употреблении наркоты или размере главного органа. Ему по жизни нравилось совсем не то, что остальным. Так сложилось, он таким пришел в эту жизнь.

Когда одноклассники, все как один, поворачивали головы в сторону проплывающей мимо фотомодели, он смотрел в противоположную. Ему нравились то полные, то плоские, то со впалой грудью… А первой его любовью была вообще хромоножка. Инвалид детства. Девочку в шестом классе перевели в специальную школу.

Как он ненавидел рекламу косметических средств, устраняющих все природное и естественное. Выходило, что девушка должна искусственно блестеть и пахнуть, фальшиво двигаться и выглядеть. Получалось, что окружали его манекены, у которых не было ничего своего.

Особенно его раздражал парфюм. Уловив изысканный аромат, исходящий от одноклассницы, он готов был разочарованно развести руками: и ты туда же, и ты такая же, как все.

Какая это свобода вкусов! Где тут индивидуальность? Здесь ею и не пахнет! Возможно, в этом скрывались причины его бегства внутрь от суеты показушного мира, этой дешевой, помпезной реальности. Для того, чтобы быть таким, какой он есть. Где царит настоящая, подлинная свобода, а не тысячи условностей.

Вот и сейчас, стоя у дверей в своей комнате, он с жадностью ловил каждый звук, доносившийся из комнаты матери. Поскольку нутром чуял, что произошел выплеск чего-то естественного, чего нельзя предусмотреть. И это волновало, разжигало, подстегивало.

За дверями щелкали шпингалеты, скрипели половицы. «Туалет — ванная — снова туалет», — без труда определял сын «дислокацию» матери. Почему-то хотелось, чтобы она поскорее ушла. Чтобы он остался один и ему никто не мешал. Хотелось больше всего на свете!

— Савушка, я там рыбу с майонезом пожарила, — донеслось до него из прихожей. — Поешь, потом посуду помой, не забудь… Я побежала.

— Не забуду, ма, пока.

Едва за матерью закрылась дверь, он на цыпочках проскользнул в ванную. Открыв воду, чтобы если вдруг мать вернется, то ничего противозаконного не заподозрила, он с замирающим сердцем открыл корзину с грязным бельем.

Они лежали сверху, ее розовые скомканные трусики. Красивые, с ажурным краем… Он долго рассматривал их в тусклом свете лампы, затем прижался к ним лицом и начал медленно втягивать ноздрями запах.