Человек на балконе - Пер Валё

— Буссе потерял Аннику. Анника глупая девчонка и иглала с дядей.

Мартин Бек хотел что-то сказать и открыл рот, но тут же закрыл его, потому что свидетель молниеносно исчез в соседней комнате.

— Не поймаешь меня! Не поймаешь меня! — радостно визжал малыш.

Сестра раздраженно посмотрела ему вслед и сказала:

— Он такой глупый, что его невозможно выдержать.

— Что, по-твоему, он имел в виду под этим цок-цок? — спросил ее отец.

— Не знаю. Наверное, какая-то вещь, но что именно, я не знаю.

— Похоже на то, что когда он был с Анникой, они с кем-то разговаривали, — сказал отец.

Но когда, подумал Мартин Бек. В пятницу или четырнадцать дней назад?

— Бр-р, это ужасно, — сказала мама. — Ведь это, наверное, был тот… который это сделал.

Она вздрогнула, и муж успокаивающе погладил ее по спине. Он озабоченно посмотрел на Мартина Бека и сказал:

— Он ведь еще очень маленький. У него такой маленький запас слов. Я не могу себе представить, чтобы он сумел как-то описать этого человека или что-нибудь сказать о нем.

Мать покачала головой

— Нет, он не сумеет, — сказала она. — Если, конечно, в этом мужчине не было чего-нибудь необычного. Если бы на нем была какая-нибудь униформа, то Буссе сказал бы, что это был солдатик. В противном случае, не знаю… понимаете, детей никогда ничто не выводит из себя. Если бы Буссе увидел, например, человека с зелеными волосами, розовыми глазами и тремя ногами, ему бы наверняка это не показалось странным.

Мартин Бек кивнул.

— Возможно, он был в униформе, — сказал он. — Или, возможно, Буссе вспомнит еще что-нибудь. Наверное, будет лучше, если вы сами поговорите с ним.

Фру Оскарсон встала и пожала плечами.

— Ну ладно, — сказала она. — Я попытаюсь.

Дверь она оставила полуоткрытой, чтобы Мартин Бек слышал, как она разговаривает с малышом. Она вернулась через двадцать минут. Ей не удалось узнать от него ничего такого, чем можно было бы дополнить то, что он уже сказал.

— А нам можно будет уехать? — озабоченно спросила она. — Я хочу сказать, Буссе не должен будет… Она осеклась и потом добавила:

— И Лена…

— Нет, нет. Естественно, вы можете со спокойной совестью уезжать, — сказал Мартин Бек и встал.

Он подал руку ей и мужу, поблагодарил их, но когда хотел уйти, примчался Буссе и обнял его за колени.

— Не уходи. Останься. Поговоли с папой. Поговоли с Буссе.

Он попытался стряхнуть с себя малыша, но Буссе держался крепко, а Мартину Беку не хотелось, чтобы малыш начал реветь. Он полез в карман и вытащил оттуда монетку в пятьдесят эре. Вопросительно посмотрел на маму. Она кивнула.

— Держи, Буссе, — сказал он и протянул малышу монетку.

Буссе мгновенно отпустил его, взял монетку и сказал:

— Буссе купит молозеное. Буссе будет богатым и купит молозеное.

Он побежал в прихожую и взял в руку плащик, который висел на крючке, низко прикрепленном к двери. Начал рыться в карманах.

— У Буссе много денег, — заявил он и предъявил грязный пятачок.

Мартин Бек открыл дверь в коридор, повернулся и протянул Буссе руку.

Малыш стоял, держа в руке плащик, и когда он вытащил руку из кармана, на пол упал маленький белый листок бумаги. Мартин Бек нагнулся, чтобы подать его малышу, и тот воскликнул:

— Цок-цок! Цок-цок от дяди!

Мартин Бек посмотрел на предмет, который держал руке.

Это был самый обыкновенный билет в метро.

XVIII

Утром, в пятницу шестнадцатого июня 1967 года, уже кое-что что произошло.

Полиция опубликовала описание, которое имело тот недостаток, что подходило к каким-нибудь десяти тысячам более или менее добропорядочных граждан. А может, и к еще большему количеству.

В руководстве полиции кое-кто по-прежнему упрямо настаивал на том, что у Лундгрена нет никакого алиби относительно убийства в Ванадислундене, и подвергал сомнению надежность его свидетельских показаний. Это привело к тому, что Гюнвальд Ларссон поставил одну женщину в весьма неприятное положение, а другая женщина поставила Колльберга в еще более неприятное положение.

Гюнвальд Ларссон набрал телефонный номер в районе Ваза. После чего состоялся следующий разговор.

— Янсон слушает.

— Добрый день. Криминальная полиция, у телефона старший криминальный ассистент Ларссон.

— Слушаю вас.

— Могу я поговорить с вашей дочерью Майкен Янсон?

— Да, пожалуйста. Секундочку. Мы как раз завтракаем. Майкен!

— Алло, Майкен Янсон слушает.

Голос был звонкий и воспитанный.

— Полиция, у телефона старший криминальный ассистент Ларссон.

— Да?

— Вы сообщили, что вечером девятого июня были в парке Ванадислунден, куда ходили немножко подышать свежим воздухом.

— Да.

— Что было на вас надето, когда вы ходили подышать?

— Что было… секундочку, да, на мне было черно-белое короткое платье.

— А еще что?

— Босоножки.

— Ага. А еще что?

— Ничего. Подожди, папа, он всего лишь спрашивает, что было…

— Ничего? Больше ничего на вас не было?

— Н-нет.

— Я имею в виду, у вас случайно не было чего-нибудь под платьем?

— Ну да, естественно. На мне, естественно, было нижнее белье.

— Ага. А какое нижнее белье?

— Какое нижнее белье?

— Да, именно об этом я вас и спрашиваю.

— Ну-у… на мне было, естественно, то, что… то, что обычно носят. Но папа, ведь это полиция!

— А что именно вы обычно носите?

— Ну, естественно, бюстгальтер, и… ну, как вы думаете?

— Я ни о чем не думаю. У меня нет никакого априорного мнения, я всего лишь спрашиваю.

— Ну, в таком случае, естественно, трусы.

— Ага. А какие трусы?

— Какие? Послушайте, я не понимаю, что вы имеете в виду. Самые обыкновенные трусы.

— Маленькие трусики, похожие на плавки?

— Да, но простите, я…

— А как выглядели эти трусики? Они были красные, черные, синие или, возможно, телесного цвета?

— Они были…

— Да?

— Это были белые сетчатые трусики. Да, папа, я сейчас его спрошу. Простите, вы не могли бы сказать, зачем расспрашиваете меня о таких вещах?

— Я проверяю свидетельские показания.

— Свидетельские показания?

— Совершенно верно. До свидания.

Колльберг приехал в Старый Город, припарковался возле собора, разыскал адрес и поднялся по каменной винтовой лестнице, порядком истертой. Звонка он не обнаружил и, поэтому, верный своей привычке, оглушительно заколотил в дверь.

— Входи, — крикнула женщина.

Колльберг вошел.

— О Боже! — воскликнула женщина. — Кто вы такой?

— Полиция, — строго сказал Колльберг.

— В таком случае вынуждена вам заявить, что полиция умеет чертовски неприятно…

— Вас зовут Элизабет Хедвиг Мария Карлстрём? — спросил Колльберг, демонстративно заглянув в бумажку, которую держал в руке.

— Да. Вы пришли из-за вчерашнего?

Колльберг кивнул и огляделся вокруг. В комнате царил милый беспорядок. Элизабет Хедвиг Мария Карлстрём была в синей полосатой пижамной куртке такой длины, что было видно, что под ней нет даже сетчатых трусиков. Очевидно, она только что встала и варила кофе, потому что стояла у газовой плиты и ждала, когда закипит вода.

— Я только что встала и варю кофе, — сказала она.

— Ага.

— Я подумала, что это девушка, живущая по соседству. Никто другой так не колотит в дверь. И к тому же в такое время. Вы тоже хотите?

— Простите?

— Кофе.

— Гм, да, — сказал Колльберг.

— Ну, тогда присаживайтесь куда-нибудь.

— Куда?

Она показала ложечкой на низкий кожаный пуфик возле спинки широкой расстеленной постели. Он нерешительно сел. Она поставила обе чашечки на маленький подносик, левым коленом подтолкнула столик и поставила на него поднос, а сама села на постель. Потом скрестила ноги, причем кое-что обнажилось. В ее анатомии не было каких-либо необычных особенностей.

— Угощайтесь, — сказала она.

— Спасибо, — сказал Колльберг, глядя на пальцы ее ног.

Он легко возбуждался, и в эту минуту у него было какое-то странное ощущение. Она чем-то сильно напоминала ему кого-то, очевидно, его собственную жену.

Она озабоченно посмотрела на него и сказала:

— Вы не возражаете, если я немного оденусь?

— Думаю, это очень неплохая мысль, — прогудел Колльберг сдавленным голосом.

Она тут же встала, подошла к шкафу, достала оттуда коричневые вельветовые брюки и надела их. Потом расстегнула пижамную куртку и сняла ее. Минуту стояла обнаженная до пояса, повернувшись к Колльбергу спиной, однако это не очень помогало. Немного поколебалась, а потом натянула свитер через голову.

— Неудобство в том, что потом человеку становится ужасно жарко, — вздохнула она.

Он сделал глоток кофе.

— Вам нравится? — спросила она.

Он сделал еще один глоток.

— Кофе прекрасный, — ответил он.

— Дело в том, что я вообще ничего не знаю. Совершенно ничего. Это было просто ужасно, я имею в виду Симонссона.