Таксидермист - Брайан Випруд

– Когда вы ее нашли?

– Только что, минут десять назад.

– Вы или кто-то другой трогали тело, как-то изменяли положение, в котором вы ее нашли?

– Нет, она вот так и лежала.

– Кто еще был здесь, когда вы нашли тело?

– Никого. Ну…

– Ну?

– Ну, здесь был мой брат, Николас Палинич. Но…

– Где можно с ним побеседовать?

Я вынул бумажник:

– Вот его карточка.

Цильцер сунул ее за корочку записной книжки, даже не глянув на имя. Обернулся к Энджи:

– Вы что-то можете добавить?

– Нет. – Энджи помотала головой.

– Отлично, на этом пока закончим.

Он вежливо улыбнулся нам, переводя взгляд с одного на другого, что равно могло значить: «Доброй вам ночи» или «В другой раз вы скажете мне больше». Несомненно, Цильцер, именно это и имел в виду.

Пожалуй, из-за этого слегка уклончивого поведения перед лицом того факта, что кого-то, видимо, только что убили, у нас на стекле и нет наклейки «Образцовый Гражданин». Но как доморощенный циник я испытываю врожденное недоверие к тем, кому дана власть командовать мной. В Нью-Йорке, где полиция постоянно утаскивает или одалживает твою машину, недоверие к копам эндемично. Да, не забудем про скрытые камеры. Знаете, полиция пристрастилась к массовому видеонаблюдению за населением ради нашего же блага. Камеры, например, установлены на некоторых светофорах – они снимают, как ты проезжаешь на желтый. Подозрения плодят новые подозрения. Может, кому-то хочется видеть в этом материнскую заботу правительства, но мне кажется, они возомнили себя служителями зоопарка. Тогда методом исключения я оказываюсь одним из животных в клетке. И мне там, выражаясь современным жаргоном, «некомфортно».

Все могло быть иначе, если бы у меня были какие-нибудь основания думать, что нью-йоркское полицейское управление соображает хотя бы вполовину гавайского «пять-ноль». Стиву Макгаррету[72] я вручил бы свою жизнь в любую минуту.

Все представление на нашем крыльце продолжалось чуть меньше часа. У нью-йоркской полиции немалая практика, и в такого рода деталях они мастера.

Когда они уехали, я позвонил Дадли. Наше исчезновение из «Готам-Клуба» его слегка обидело, но я обрисовал ему наши трудности.

– Нехорошим ветром повеяло, Гав. Тебе нужна защита! Завтра первым делом давай ко мне. У меня есть кое-что по ведомству личной безопасности, опытный образец. Одна штуковина.

– Опытный? Как-то не нравится мне это.

– Будешь испытателем.

Слово «испытатель», перекрученное южным акцентом, звучит ужасно зловеще. Так и видишь дымок, подымающийся вдали над горной пустыней, дрожащие от зноя силуэты санитарных машин, мчащих к тому месту, где ты на сверхзвуковой скорости врубился в землю.

– Как-то неохота.

– Ради Энджи, Гав!

– Послушай, я валюсь с ног. Может, завтра обсудим?

– Дадли все равно экипирует тебя, так или иначе!

– Ладно, ладно. Дадли, можно тебя кое о чем спросить? Вся эта канитель с цветным телевидением, воздействие на сознание.

На том конце провода возникло нехарактерное молчание.

– Дадли?

– Да?

– Что думаешь об этом цветном воздействии? Возможно такое?

– М-может быть. Откуда я знаю?

Вообще-то Дадли всегда готов высказать мнение – особенно в области технологий. Разумеется, кроме устройства его электронных примочек. Или любого из «неразглашаемых» агентств, на которые ему пришлось работать. Не коснулся ли я чего-то такого, о чем Дадли знает много, но «не может говорить»?

– Ясно. Ладно, давай завтра.

– Да, давай завтра, – без выражения сказал Дадли и повесил трубку.

Запищал домофон. Энджи замерла, не долив из кувшина горное шабли, и закусила губу.

– Подойти?

Я пошел к переговорному ящичку:

– Кто там?

– Ке-ге-бе, э?

– Отто?

– Ке-ге-бе, Гарф.

Я открыл нашему гному, и он ворвался в комнату. Он всегда пихал дверь плечом так, будто изнутри ее держит пара лихих казаков.

– Друг, что вы дела? Ке-ге-бе, они здесь, я зна, я вида. Отто взял Энджи за подбородок.

– Ты смотрица, а? Ян-жи, она хорош? Я не зна. Я очень страшно про моих друг, может быть «пизьдьетс».

Вам ни к чему знать в точности, что значит слово «пизьдьетс», – давайте просто скажем, что оно близко по смыслу менее вульгарному «капут».

– Пусти мой подбородок. – Энджи шлепнула Отто по руке. – Все нормально, Отто, успокойся.

– Не нормаль. Я зна. Я смотрица, я жынщину вида, красно платье, и она не смотрица, Гарф! – Он мрачно покачал головой. – Жынщина мертвая! Не хорош.

– Не смотрица, – согласился я, доставая из холодильника пиво. Энджи плюхнулась в мягкое кресло.

– Не смотрится, – согласилась она. – Что будем делать, Гарт? Они знают, где мы живем. И полиция не отстанет. Они выяснят про Марти. Видел улыбочку Цильцера?

Отто снова разволновался:

– Ке-ге-бе улыба? Ох! Ох, очень плохой, если Ке-ге-бе тебе улыба!

– Отто, уймись. – Я едва не заорал. – Давай сохранять спокойствие. Мы всегда можем позвонить им и спросить, кто была убитая, и сказать: «Кто? Да ведь мы ее знаем!» Ну и все такое. Я к тому, что мы ведь не смотрели на нее. Что это Марти, мы знаем только со слов Николаса. У нас все ровно.

Я на секунду задумался: а что, если Николас наврал? Но зачем? Вроде незачем.

– Они собираются поговорить с Николасом. А что, если его версия…

– Мы стоим на его версии, забыла? Мы заверили их, что не подходили к телу, не сообщили никакой информации. К тому же это Николас, не мы, на самом деле видел, что это Марти. Мы ее не трогали.

– Хорош. Гарф нет жынщин трога мертвы, – пробормотал Отто, сидя по-турецки на полу.

– Но ты права, – продолжал я. – Наверное, нам нужно выложить все про эту Марти, всю историю, и пусть сами разбираются. Если смогут. Но нам надо держаться от всего этого подальше.

– Гарт, а что, если это предупреждение означает и то, что нам ничего нельзя говорить полиции?

– Ну, наверное, они послали бы более прозрачное послание, если…

Мой взгляд внезапно упал на мигающий красный глазок автоответчика. Я подошел и нажал кнопку воспроизведения. Динамик забурчал, как рассерженный тушканчик, дал гудок и заговорил. Сначала был шум, будто звонили из автомата – например, в баре. Через секунду приглушенный гнусавый голос медленно произнес:

– Крошка мисс Туффи. Сидела на пуфе. Мимо шел паук. Она позвонила копам. Паук ее укусил. Крошка мисс Туффи умерла. Пауку больше никого не надо кусать.

Вот так раз.

– Кто Туффи, Гарф, скажи?

– Женщина на крыльце, Отто. – Нас с Энджи на миг охватил ужас. – Думаю, это и есть ответ на твой вопрос, Энджи. И что теперь будем делать?

Телефон зазвонил, и я дал сработать автоответчику.

– Да. Я звоню мистеру Карсону? – Похоже на телефонный маркетинг. Но в два часа ночи? – Вам звонят из больницы Святого Михаила. К нам поступил ваш брат, Николас, и мы хотим поговорить с вами как можно скорее.

Глава 16

Приемный покой, как и в большинстве нью-йоркских больниц, где я бывал, заполняли люди с разнообразными неисправностями. Граждане с окровавленными полотенцами, намотанными на руку (оторваны пальцы?), другие блюют в тазики (отравление цианидами, как можно предположить), третьи пластом лежат навзничь и стонут (видимо, острый аппендицит). И как обычно, персонал, казалось, занимался «обработкой» только тех больных, чья кровь активно вытекала на ковровое покрытие. Я прошагал к стойке регистратуры. Возле стола припарковался какой-то несчастный сукин сын на инвалидной коляске – должно быть, он врезался лицом в ветровое стекло. Медсестры на посту не было, звонка, чтобы позвать на помощь, – тоже. Сюрприз, сюрприз.

– Не фотите угофтить фтаканчиком попаффэво в беду фаната генерала Буфера?

Я обернулся раз, потом другой – к распухшему лицу бедняги в инвалидной коляске. Поняв, кто это, я вздрогнул от неожиданности. Крупные руки еще более крупного санитара лежали на плечах Николаса, не давая моему брату соскочить с сиденья.

– Понимаю, врелиффе неприятное. Вабери меня отфуда, Гарт? Пуфть этот могучий Дво Янг[73] офлабит хватку, и мы фмоемфя отфуда и вафкочим в «Каплю рофы».

– Ёшкин карась… – это все, что я смог выговорить.

Обыкновенно худое и резкое лицо Николаса раздулось, покраснело и покрылось ссадинами. Как будто к телу моего брата присобачили кукольную голову, которая передразнивала Николаса. Какой-то врач, мчась через приемный покой, оторвал глаза от планшетки, как-то успел заметить нас с Николасом и свернул к нам.

– Вы брат мистера Палинича?

– Да, я…

– Я доктор Шумэйт. Должен вам сказать, что ваш брат отказался от томографии. – Шариковая ручка нервно пощелкивала в руке доктора. – Есть большая вероятность, что у него ушиб или что-то более серьезное. Вполне возможна субдуральная гематома.

– Да, но как мой холефтерин, доктор? Мовэт, мне надо ефть поменьфе ливерной ковбафы, как вы ффитаете?

– Мистер Палинич, это не шутки. – Врач, увещевая, погрозил ручкой Николасу и снова повернулся ко мне. – Если вы… Прошу прощенья! – Застав санитара врасплох, Николас прянул с кресла и, рыча, схватил зубами перо доктора Шумэйта. – Мистер Палинич! Прошу вас! – Доктор пытался вырвать ручку у Николаса. – Это ребячество, мистер Палинич!