Таксидермист - Брайан Випруд

Мы с Энджи шевельнули друг другу бровями и пошли единственным очевидным путем – в конец комнаты, и дальше, за портьеры. Я услышал, как мистер Амбал отворил входную дверь и проворчал:

– Пароль? – Последовал щелчок пальцами, вошла новая компания. Значит, это и есть пароль. Только подумать: если б не эта слепая случайность, мы сейчас бы спокойно возвращались домой, чтобы позвонить Дадли и объяснить свое исчезновение.

Пройдя краем комнаты со старыми ящиками и разбросанной упаковочной стружкой, мы спустились по узкой лестнице слева – и в нас ударила волна сигаретного дыма и гула беззаботной болтовни.

Я положил руку Энджи на плечо:

– Не увлекайся тут беседами, ладно? Не говори ничего без необходимости, и наши имена… – Тут я вспомнил, что Энджи назвала мое имя перед Амбалом. Энджи похлопала меня по руке, как бы успокаивая мои нервы. Как бы.

Мы оказались в большом производственном подвале, уставленном чугунными колоннами. Никто не взял на себя труд как-то украсить помещение. Бесхозные ящики, поддоны и болтающиеся голые лампочки – вот и весь декор, вкупе с примерно двадцатью рядами складных стульев разных фасонов и эпох. Перед стульями возвышалась трибуна, за нею – импровизированная эстрада с музыкантами. Мы пришли одни из последних; оставались только стоячие места. Большинство публики курило. Мы, конечно, тоже – по умолчанию.

Когда мы вошли, какой-то хлюст с длиннющими усами ниточкой выдал нам по программке, и мы проскользнули к задней стене, в дальний угол. Занявшись осмотром комнаты на предмет Бинга и Марти, я не стал разглядывать программку, заметил только, что на обложке нарисован мультяшный волк в гангстерском пиджаке, вертящий цепочку.

– Тут как в церкви, – прошептала Энджи.

– Только не в тех, куда меня водили мама с папой, это уж точно. Погляди-ка. – Я указал подбородком в дальний угол комнаты, где Бинг, вскочив, усердно махал парню с белыми волосами, в белом смокинге и с белой панамой в руках. Марти видно не было.

– Совсем ребенок, – зашептала Энджи, – Этакий глупый мальчишка, который сосет трубку и носит канотье. На кого он старается походить? На Бинга Кросби?

– Думаю, так. Ты права: юный, слишком юн, чтобы таскаться с Марти. Ей за полтинник, как пить дать.

– А это правда была она?

– Однозначно. Это ее нос крючком и голос. Эй, смотри, Вито. В оркестре!

– Ох ёлки. Точно.

Пожилой толстяк в аляповатом клетчатом пиджаке, с козлиной бородкой и классической лысиной мужского образца вышел на трибуну и постукал по микрофону. Музыканты принялись тушить окурки и разбирать инструменты. Свет потускнел и на подиум упал дымный луч прожектора. Все взгляды обратились вперед, и толпа убавила тон до шелеста.

– Братие, – заговорил клетчатый, – Скуппи немножко запаздывает. Я… О, а вот и он!

Скуппи появился откуда-то из задней части зала, и я подумал: где тут еще могут быть входы? Из переулка? Грузовой лифт? Публика вскочила на ноги, зааплодировала.

Скуппи подвалил к трибуне, примирительно махая публике, и клетчатый ретировался.

– Простите, я опоздал, но мое такси подрезал педи-кэб, который торопился в больницу с роженицей. – Публика засмеялась. – Нет, правда! – Скуппи рассмеялся. – Ну ладно, слушайте, народ. Маэстро?

Публика села, и оркестр повел разухабистую городскую тему из «Питера Ганна»;[65] барабанщик стальной щеточкой обрабатывал тарелку.

– Я рад видеть снова в Церкви Джайва всех вас, а также новопришедших, кто захотел узнать подоплеку, открыть глаза, вернуть интерес к синкопам, утраченный много лет назад, но проснувшийся в вас, во мне и у множества других людей, которых становится все больше. Сколько человек здесь помнят черно-белые телевизоры?

Поднялось несколько рук. Скуппи задумчиво кивнул:

– Ну, по крайней мере вы застали последнюю свободную эпоху. Я не застал. У нас дома был напольный телевизор «Магнавокс», и младенцем меня сажали перед этой штукой. И я помню… – Скуппи взял микрофон и обошел трибуну; луч света следовал за ним… – Я помню, и это – одно из первых моих воспоминаний: я был совсем маленький, и подползал к экрану, и приникал глазом прямо к экрану. – Скуппи принялся сопровождать рассказ пантомимой. – Мне нравились маленькие цветные точки, волны красного, синего и зеленого, которые морщили фосфорическое внутреннее покрытие, и я гадал, кто там живет, в телевизоре. Но довольно скоро я перестал замечать маленькие точки и больше не задавался вопросом, кто живет в телевизоре. Я просто сидел перед ним. – Скуппи сделал глупое оцепенелое лицо, и публика захохотала. – В глубине нашего глаза, в области сетчатки, называемой «макула», есть маленькое пятнышко, содержащее рецепторы, которые дают нам цветное зрение. Там шесть миллионов колбочек. Знаете ли вы, что сигнал, подаваемый этими рецепторами, идет по зрительному нерву – пучку из миллиона нервных волокон – в зрительный центр коры головного мозга? В то же самое место, где хранятся наши способности слышать, понимать и спать. – Скуппи властно хлопнул микрофонным шнуром. – И что? Выдумаете, тогда, в шестидесятые – в самый разгар «холодной войны» – это вышло случайно…

– Ни в коем случае, – заверил кто-то из публики.

– Вряд ли, – добавил другой.

– …что Институт стандартов вещания – заметим, организация, набитая немецкими учеными, беглыми фашистами, и финансируемая, по крайней мере – частично, из бюджета ЦРУ, – решил установить красные, синие и зеленые электронные пушки на частоту развертки шестьдесят строк в секунду, которая посылает волны по зрительному нерву в мозг и вызывает своеобразные судороги? Нет, я говорю не о тиках. – Скуппи изобразил тик, рассчитывая на смех, и получил его. – Вы знаете, что вспышки красного света могут спровоцировать припадок у эпилептиков? – Народ в первом ряду покивал. – Вот они знают, о чем я говорю. А что вы скажете про это? – Скуппи вынул и показал публике газетную вырезку. – Копия этой новости есть в ваших программках. В Японии мультик вызвал судороги и рвоту у детей по всей стране. Из-за вспышек разноцветного света. И что произошло? Запретили этот мультик? Или хотя бы попытались выяснить, как он влияет на мозги? А задумалось ли наше правительство о таком варианте, что террористы могут использовать это против американцев? – Скуппи застыл с недоуменным лицом. Его паства притихла. Он медленно вынул из кармана пиджака пачку вырезок и воздел повыше, чтобы всем было видно. – Так вот, братие. Знаете что?

– Что?

– Говори!

– Скажи слово!

– Такое случилось и в Америке. А вернее, это здесь происходит все время. – Он дернул вырезку из пачки, как лепесток из ромашки. – Майский номер «Научного медицинского журнала» за 1994 год. Тут пишут, что по всей Америке с ребятишками случаются припадки от видеоигр. Повторяющиеся интенсивные разноцветные вспышки вызывают то, что здесь названо фокальным эпилептическим припадком. Не тики, а именно… – Он прищурился на листок, будто читая: – …замедленное мышление, обширные провалы памяти, дежа вю, путаница в сознании, слуховые и зрительные галлюцинации. Так… – Скуппи уронил этот листок на пол и выдернул другой. – 11 июля, 1995 года, «Среднеатлантический медицинский вестник». У женщины мутится сознание и она совершает странные действия, когда видит определенного телеведущего. – Скуппи уронил листок. – Сентябрь 1996-го, в докладе Хекленовского института неврологии сообщается о женщине, которая чувствует запах бекона всякий раз, когда видит по местному телевидению завершающую заставку – кадры развевающегося флага Соединенных Штатов. – Листок упал. – «Ривер Сити Таймс», 1999 год, горожане теряли сознание после трансляции «Оклахомы!»[66] по местному телеканалу. – Он просыпал оставшиеся вырезки на эстраду. – И это только те случаи, о которых известно. Правительство все гоношится насчет терроризма, боится, что кто-нибудь отравит нас ядовитым газом или шарахнет термоядерной бомбой. А скажите мне: почему тогда оно не задумывается об этой угрозе? Может, какое-нибудь иностранное правительство, какие-нибудь черти с полотенцами на головах уже проделывают это, практикуются на малых группах населения, готовясь ударить по Нью-Йорку? Так почему же?

Он помедлил; вопрос завис над залом, публика заерзала. Скуппи приложил палец к своему огромному лбу.

– Просто наше правительство, видите ли, уже в курсе, что это такое. В конце концов, оно и придумало эту штуку. Называется цветное телевидение, и по чужой воле оно проникло в ваши мозги и погрузило вас в особый сон наяву. Кто из вас проводит целые дни на диване перед телевизором? Сколько детей дни и ночи напролет играет в видеоигры? Сколько наших ближних не могут оторвать глаз от компьютерного монитора? Кто из вас был таким олухом? Ну же! – Повсюду поднялись руки, Скуппи кивнул. – Вот вы лежите так, сидите, и чем Дольше вы так лежите, тем труднее потом вставать. Братие, если это не гипноз, то я не знаю, что это… Теперь вы спрашиваете меня: «Зачем они это делают, Скуппи? Зачем нас усаживают к телевизорам? С какой целью напускают чары на всю планету?» А вы не думаете, что это как-то связано с властью, как-то связано с деньгам, как-то связано с так называемым национальным валовым продуктом? Или хоть как-то связано с увеличением рабочего времени и усечением досуга, выморочной организацией труда и экономическим бумом? – Скуппи возвысил голос, переходя вместе с оркестровым риффом в крещендо. – А может, это вдруг как-то связано с коммерциализацией, с тем, что каждый пост рекламу на одежде, с гиперпотреблятством, с удвоившимся за десять лет фондовым рынком? Вы не думаете, что это связано с Интернет-провайдерами, напихивающими в экраны моргающие иконки и рекламы? Вы не думаете, что это связано с тем, что торговый комплекс становится центром вашей повседневной жизни, когда вы отрываетесь от телевизора?! НЕ ДУМАЕТЕ… что это как-то связано с тем, что нас все настойчивее уговаривают пялиться в цветные мониторы весь день на службе, и при том проводить обеденный перерыв, выкладывая пасьянс на том же мониторе только затем, чтобы, придя домой, включать двадцатипятидюймовые «Сони-Тринитроны» или шариться по Интернету?!