XVII. Наваррец - Игорь Александрович Шенгальц

вокруг стало чуть светлее, я уже мог разглядеть стены коридора, и камни под ногами, и свои руки. А еще через пять минут я вышел к пещере.

Сначала я услышал мерный шум, который все разрастался, по мере моего приближения. И лишь, когда я осторожно выглянул из проема наверху, то понял, что все это время слышал голоса множества людей, которые ругались, спорили, орали друг на друга, общались, даже пели, и все это происходило в просторной пещере, обустроенной под пристанище людей, обделенных деньгами и прочими благами общества.

— Эй, Сюзи, подкинь-ка дровишек, огонь почти погас! — забасил неприятный мужской голос поблизости.

— Следить надо было! Я лишь на пару минут отошла! — женский голос был не менее отвратительный, хриплый, пропитый.

В перепалку вклинился еще один, помоложе:

— Крыса! Лови ее! Жирная! Сожрем!

Мне повезло, что ход, которым я шел, окончился чуть выше уровня пещеры, метра на четыре, но этого хватало, чтобы оставаться незаметным и в то же время суметь осмотреть все пространство передо собой.

Пещера была достаточно просторна, но не бесконечно огромная, размерами сравнимая со средней станцией метро. И здесь жили люди. Отбросы общества: нищие, побирушки, инвалиды без рук и ног, уроды всех мастей — полный набор!

И вот тут уже запах стоял — будь здоров! Говном и мочой воняло так, что я чуть было не проблевался, хотя, казалось бы, привык уже к местным реалиям.

Люди в пещере жили в импровизированных шалашах, собранных из веток деревьев, у некоторых основой служили камни, другие просто лежали на полу, стараясь жаться поближе к многочисленным кострам. Тут же рядом на костре готовили пищу в массивном старом котле. Повар что-то сосредоточено помешивал длинной деревянной палкой.

Реальный бомжатник в худшем из вариантов. Антисанитария тут была такая, что удивительно, как эти люди со всеми их болячками и язвами еще двигались, шевелили руками и ногами, испражнялись и потребляли пищу.

Пещера была тускло освещена, свет пробивался сквозь крошечные проемы в своде, туда же уходил дым, иначе люди давно угорели бы на месте.

Самое гнусное, что я не видел возможности пробраться к выходу мимо этих людей. Меня непременно заметят, и тогда, пипец, к гадалке не ходи.

Пролежав на своем месте минут десять, я заметил, что люди уходили и приходили лишь в одном направлении. Значит, там был выход наружу. Но добраться до него я не мог.

Оставалось лишь дождаться ночи, когда большинство обитателей пещеры уснет, и попытаться прокрасться по краю, в надежде, что никто меня не заметит.

И тут я сделал лишнее движение, камни подо мной внезапно поехали вперед, и я вместе с ними. Руки бессмысленно хватались за все, до чего можно дотянуться, но это уже не помогало. Я рухнул вниз вместе с грудой земли и мелкого камня, каким-то чудом умудрившись смягчить падение и не повредить себе ничего, но все же удар о землю был такой силы, что полностью выбил из меня дыхание на добрых пару минут.

И пока я очухивался и судорожно пытался протолкнуть воздух в легкие, к моей шее приставили ржавый нож, надавив так, что кровь потекла по клинку, а я замер на месте, боясь шевельнуться.

Обрадованный мужской голос у самого моего уха громогласно заявил:

— Да у нас тут благородный господин! Давненько я таких не резал! Свежее мясцо!..

Глава 8

Мясцо? Людоеды? Лучше было погибнуть от рук гвардейцев, чем оказаться сваренным и сожранным местными бомжами.

Но выбора не было, меня резво подняли на ноги, окружили со всех сторон, крепко держа руки — не шевельнуться, зато нож убрали от моей шеи. Смрад от этих подобий хомо-сапиенс исходил такой, что хотелось застрелиться, лишь бы не ощущать столь мощные ароматы.

Кинжал выпал у меня еще во время падения, я был полностью безоружен.

— Дворянчик-то ободранный нам попался! — заржал кто-то справа.

— Ничего, зато мясо молодое, вкусное! — облизнулась раздутая от жира бабища с сальными волосами и огромной бородавкой на носу.

Лица, обращенные ко мне, хоть и принадлежали людям, но ничего человеческого я в них не видел: осклабленные беззубые морды, покрытые струпьями, коростой и болячками, с ничего не выражающими, тусклыми взглядами. У некоторых были видны раны, в которых, клянусь, шевелились личинки и черви. Что уж говорить про банальных вшей, крупных и наглых, которыми тут страдали все поголовно. Одеты местные были даже не в обноски, а в реальную рванину, сквозь которую просвечивали грязные, испещренные язвами тела.

От отвращения и омерзения, которые я не мог перебороть, меня скрутило и все же стошнило, и лишь это дало мне свободу: руки, державшие меня, на пару мгновений разжались, но этого хватило.

Я резко разогнулся, ударив затылком в лицо стоявшего позади нищего, да так удачно, что, кажется, сломал ему нос, второго пнул со всей дури по колену, третьего оттолкнул и тут же бросился сквозь окружившую меня толпу, яростно работая локтями.

Бабища с бородавкой заверещала и потянула ко мне пальцы, пытаясь схватить за одежду, но я мимоходом врезал ей, сворачивая челюсть, и визг перерос в хлюпающий хрип.

И все же нищих вокруг было слишком много, несколько десятков, и только благодаря эффекту неожиданности меня еще не сбили с ног, и я даже сумел прорваться через первое кольцо, окруживших меня людей.

Но со всех сторон ко мне спешили все новые и новые бездомные, и я видел, что к выходу мне никак не пробиться: снесут и затопчут.

Я оказался у костра, над которым на крепкой рогатине висел котел с варевом. Рядом валялась окровавленная шкура, кажется, мелкой собаки, а над ней кружили жирные зеленые мухи. Недолго думая, я пинком сшиб котел на землю и подхватил рогатину — хоть какое-то оружие!

Из костра выплеснулось содержимое — отвратительного цвета полужидкая бобовая похлебка и еще пара кусков чего-то, я даже не сразу понял — чего именно. А когда сообразил, то чуть вновь не согнулся в приступе рвоты. Среди рассыпавшихся бобов валялись две человеческие руки, грубо откромсанные по локоть.

Значит, то была не собачья шкура, а человеческий скальп!

Все-таки они не шутили, вокруг настоящие парижские каннибалы. Они жрут людей, и меня сожрут, если смогут!

Рогатина оказалась что надо — опаленная на огне почти до прочности стали и заостренная на концах, с такой хоть на медведя выходи!

Первым на меня прыгнул коротышка с лицом, полностью покрытым коростой. С ним я справился легко: ткнул рогатиной,