Джонни и мертвецы - Терри Пратчетт

Сержант Славни вздохнул.

— Сможете получить описание? — спросил он.

— Я смотрел такой фильм, сержант, — вступил в разговор другой полицейский. — Там инопланетяне высадились на Земле и превратили всех до единого в городе в гигантские овощи.

— Да что ты? Ну, здесь это заметят дай бог через месяц-другой, — сказал сержант.

Констебль положил трубку.

— Он сказал только «неизвестная сила внеземного происхождения». И еще пожаловался на жуткий холод.

— Ага. Стало быть, жутко холодная неизвестная сила внеземного происхождения, — резюмировал сержант.

— К тому же невидимая.

— Ясно. Он опознает ее, если не увидит еще раз?

Молодой полицейский озадаченно взглянул на начальника. Не мечите бисер перед свиньями, подумал сержант.

— Хорошо, — сказал он. — Итак, нам известно следующее. В Сплинбери вторглись неизвестные невидимые пришельцы. Они заглянули в «Гадкого утенка», взорвали там игровой автомат «Космические захватчики» — на мой взгляд, вполне разумный поступок — и отправились в кино. Что ж, тоже можно понять. Пока новые фильмы доберутся до Арфы Кадавра…

Телефон снова зазвонил. Констебль поднял трубку.

— Ну-с, как развиваются события, позвольте вас спросить?

— Это хозяин «Чудо-пиццы», сержант, — сказал констебль. — Он говорит…

— Ага! — перебил сержант. — Все правильно! Они зашли за пиццей номер три «экстра пепперони»! Надо полагать, она напоминает им кого-то из друзей.

— Надо бы съездить туда, перекинуться с ним словечком, — неуверенно сказал констебль. Обед был давно. — Просто чтоб показать…

— Я сам съезжу, — сержант Славни взялся за шляпу. — Но если я вернусь гигантским огурцом, кому-то не поздоровится.

— Мне без анчоусов! — крикнул констебль вслед выходящему в ночь сержанту.

В атмосфере витало нечто странное. Сержант Славни всю свою жизнь прожил в Сплинбери, но ничего подобного не припоминал. Все словно наэлектризовалось, а воздух отдавал жестью.

И внезапно пришло озарение.

Вдруг это правда? Конечно, про пришельцев без конца снимают дурацкие фильмы, но ведь это вовсе не исключает возможности их существования, верно? Он и сам много раз видел по ночному каналу подобные сюжеты. Пришельцы всегда выбирают для посадки окрестности маленьких городков…

Славни помотал головой. Не-ет…

Сквозь него прошел Уильям Банни-Лист.

— Ну зачем вы так, Уильям, — упрекнул его Олдермен, когда сержант Славни вздрогнул и заспешил прочь.

— Он олицетворяет угнетателей трудящихся масс, — объявил Банни-Лист.

— Но без полиции нельзя, — сказала миссис Либерти. — Иначе все начнут делать что их левая нога захочет.

— Ну, нам-то это все равно, — заметил мистер Порокки.

Олдермен оглядывал ярко освещенную улицу, по которой они шли. Живых было немного, зато мертвецов более чем достаточно — они заглядывали в витрины магазинов, а те, что постарше, заглядывались на витрины и ломали голову над тем, что видят.

— Не припомню, чтоб в мое время было столько лавочников, — сказал он. — Должно быть, недавно понаехали. И мистер Садд О'Водд, и мистер Детски-Мир, и мсье Рэмбн Обуви…

— Кто? — переспросила миссис Либерти. Олдермен указал на вывеску на другой стороне улицы.

— Ре-монт о-бу-ви, — мистер Порокки хмыкнул.

— Ах вот как это произносится? — сказал Олдермен. — А я подумал, он француз. Слово чести. И везде электричество. И нигде ни грана… э-э… навоза.

— Фи! — фыркнула миссис Либерти. — Прошу не забывать, что вы находитесь в обществе Настоящей Леди!

— Именно поэтому он сказал «навоз», — радостно хохотнул Уильям Банни-Лист.

— А еда! — продолжал Олдермен. — Индусская! Китайская! Цыплята из Кентукки! А одежду их вы видели? Из чего ее шьют, как по-вашему?

— По-моему, из пластика, — сказал мистер Порокки.

— Очень броско, красиво и долговечно, — заметила миссис Либерти. — И столько девушек в панталонах… В высшей степени практично и эмансипэ.

— А какие они все красотки! — прибавил Уильям Банни-Лист.

— И все такие рослые… и ни одного калеки! — сказал Олдермен.

— Так было не всегда, — промолвил мистер Порокки. — В тридцатые годы нам пришлось несладко.

— Да, но теперь… — Олдермен раскинул руки и обернулся. — Лавки ломятся от синематографических приемников! Повсюду яркие краски! Высокие люди со здоровыми — своими! — зубами! Эпоха дивных чудес!

— Лица у них не слишком веселые, — заметил мистер Порокки.

— Игра света, — отрезал Олдермен.

Время подходило к полуночи. Мертвецы собрались под сводами безлюдного Пассажа. Все решетки были спущены и заперты, но когда ты мертв, это не имеет значения.

— Недурственный получился вечерок, — сказал Олдермен.

— Не могу не согласиться, — поддержала его миссис Сильвия Либерти. — С самой смерти я так не веселилась. Как жаль, что придется вернуться…

Олдермен скрестил руки на груди:

— Вернуться?

— Полноте, Томас. — Однако голос миссис Либерти звучал куда менее уверенно, чем в начале вечера. — Не хочу уподобляться Эрику Строггу, но вы же знаете правила. Мы должны вернуться. Ведь День настанет.

— Я не вернусь. Я натуральнейшим образом наслаждался. Я не вернусь.

— И я, — подхватил Уильям Банни-Лист. — Долой тиранию!

— Мы должны быть готовы к Судному дню, — напомнила миссис Либерти. — Как знать, возможно, он наступит завтра. Только представьте — придет Судный день, а мы его прозеваем!

— Ха! — сказал Уильям Банни-Лист.

— Я гнил на этом кладбище восемьдесят лет, — заговорил Олдермен Боулер. — И ничего подобного, к вашему сведению, не ждал. Я думал, на миг все окутает тьма, а следом явится некто, раздающий арфы.

— Стыдитесь!

— А вы ожидали от своей кончины чего-то иного? — не сдавался тот.

— Я — да, — ответил Уильям Банни-Лист. — Вера в загробную жизнь того, что кто-то курам на смех окрестил «душой», есть ничто иное, как примитивное суеверие, коему нет места в динамично развивающемся социалистическом обществе!

Все посмотрели на него.

— А вы не думали, — осторожно сказал Соломон Эйнштейн, — пересмотреть свое мнение в свете экспериментально полученных объективных данных?

— Не воображайте, будто посадили меня в галошу, если ненароком попали в точку! Да, я обнаружил… что в основном я еще здесь, — горячился Уильям Банни-Лист, — но это не опровергает теорию в целом!

Миссис Либерти пристукнула призрачным зонтиком.

— Не могу сказать, что мне не понравилось, — сказала она, — но, согласно правилам, к рассвету мы должны вернуться на места. Что будет, если мы запоздаем и забудем, кто мы? Что, если завтра настанет Судный день?

Томас Боулер вздохнул.

— Ну и что? — сказал он. — Хотите знать, что я тогда скажу? Я скажу: это было лучшее, что я сделал за последние восемьдесят четыре года. Между прочим, никто не предупреждал меня, что я и за гробовой доской останусь тучным стариком, страдающим одышкой. Откуда у меня одышка? Я ведь не дышу! Я испустил дух, и что же? Извольте, мистер Боулер, сидеть сиднем в мраморном сарае и ждать — точно… точно в приемной у врача! И это справедливость, позвольте вас спросить? Чего мы ждем? Зачем? «Настанет День»! Мы все… прибываем, уже извещенные об этом, но никто не говорит, когда этот день настанет! Я только начал наслаждаться жизнью, — проговорил он. — Ах, как мне хотелось бы, чтобы эта ночь не кончалась!

Мистер Флетчер подтолкнул локтем Соломона Эйнштейна.

— Сказать им?

— Что сказать? — спросил Уильям Банни-Лист.

— Да тут такое дело… — начал Эйнштейн.

— Пришли иные времена, — сказал мистер Флетчер. — Вся эта чепуха насчет того, чтобы успеть домой до зари, пока не пропел петух, возможно, и годилась в ту незапамятную старину, когда люди считали, что Земля плоская. Но сейчас в это никто не верит…

— Э-э… — Один из мертвецов поднял руку.

— Ах, да, — сказал мистер Флетчер. — Спасибо, мистер Рональд Ньютон (1878–1934), экс-председатель «Сплинберийского общества сторонников теории плоской Земли». Я знаю, у вас Свои Взгляды. Но я пытаюсь сказать, что…

— …заря — она и время, и место, — взмахнул руками Эйнштейн.

— Потрудитесь объяснить! — потребовала миссис Либерти.

— Мадам Либерти, — Эйнштейн взволновался, — день с ночью вечно гоняются друг за дружкой.

— Но есть ночь без конца и края, — подхватил мистер Флетчер. — Если как следует разогнаться…

— Выражаясь в духе релятивизма… — вставил Эйнштейн.

Глава 8

Ночь без конца и края…

В серебряной луковице Мироздания без устали крутятся зубчатые колесики часового механизма, тикают, отсчитывая секунды. Полночь не стоит на месте, она стремительно облетает планету, делая тысячу миль в час, и, словно черный нож, отсекает ломти хлеба насущного — сегодня — от вечной ковриги Времени.