Промышленникъ - Алексей Кулаков

Скинув на руки Дарье курточку и получив в ответ еще одну приветливую улыбку, фабрикант достиг-таки царства белоснежного фаянса и золотистой бронзы. И большого, почти во всю стену, зеркала, в коем и отразились закономерные результаты первой тренировки с новым инвентарем.

«Хорош! Брутальность так и прет, прямо-таки сочится из каждого синяка. Непонятно только, как это мне умудрились скулу пометить прямо сквозь маску? Или это я сам, когда к землице-матушке со всего маху прильнул?»

Александр застегнул рубашку, кое-как умылся и под нетерпеливое порыкивание желудка поплелся ужинать. Хм, возможно, что и в компании с неизвестным пока гостем. Впрочем, таковым он оставался очень недолго — рокочущий баритон Долгина, в очередной раз отвешивающего дежурный комплимент Наталье, еще на подходе к столовой не оставил никакого простора для фантазии.

— Вечер добрый, командир.

Не совсем приветливо буркнув в ответ что-то вроде: «Виделись же», — князь осторожно занял свое законное место во главе стола и наконец-то приподнял голову. Только для того, чтобы услышать удивленный свист со стороны своего друга.

— Виноват. Это кому же так удача улыбнулась, а?

Александр помедлил, попробовал пожать плечами и тут же раскаялся. Чертов Григорий с его любопытством!

— Всем помаленьку. Кроме меня.

— Да, зря я сегодняшнее занятие пропустил, зря. А на лице?

— Игнат.

— А что с рукой?

— Севостьян, Олег, опять Игнат, и, может быть, Демид — вскользь.

— Ишь ты, вояки! Но кого-то из них и ты подстрелил?

Вопрос повис в воздухе — открылась дверь, и в столовую пожаловали горничные, ненадолго переквалифицировавшиеся в официанток. Быстро расставили столовые приборы, тут же их наполнили ароматно-вкусным содержимым и, улыбнувшись напоследок только и исключительно князю, тихо исчезли.

— Хм!

Совершенно не огорчившийся такому пренебрежению собственной персоной, Долгин довольно потер гладко выбритый подбородок, проверил кончики усов и залихватски улыбнулся. Впрочем, фривольные мысли достаточно быстро его покинули — стоило только увидеть, как осторожно двигает руками хозяин дома. Подметив неестественно прямую осанку и прочие мелкие детали, Григорий не вытерпел и поинтересовался с неподдельным сочувствием в голосе:

— Командир, а оно хоть того стоило? Может, надо устроить все иначе? Ну, не знаю там — помягше, что ли? Или выходить один на один, а не против шестерых разом. А то ведь никакого здоровья не хватит!

— Зато узнал свой нынешний предел. Тоже, знаешь ли, дело не лишнее. А помягче?.. Для того чтобы научиться предчувствовать опасность, надо всего лишь поверить — это возможно. И не только поверить, но и доказать это себе на деле, хотя бы и через боль. Хочешь — верь, хочешь — нет, но после полудюжины попаданий я что-то такое стал ощущать, вроде холодного ветерка. Даже не ветерка, а… Черт, даже не знаю, как это описать. Но чувство это оченно даже занятное — ничего не слышно, никого не видно, а я точно знаю, с какого направления в меня хотят вогнать пулю. Н-да.

Молодой аристократ ненадолго «завис», полностью погрузившись в недавние ощущения. Очнулся, резко вскинув голову, и тут же слегка поморщился.

— Ну а боль — хороший учитель и прекрасный стимул не быть слишком самонадеянным. Я вот был и теперь как минимум неделю к стрелковому лабиринту не подойду.

Проводив впавшего в глубокие раздумья друга до дверей (можно было и не сомневаться, что прямо завтра же с утра господин главный инспектор пожалует на полигон, попробовать свои силы против звена экспедиторов), молодой аристократ слегка ссутулился. Осторожно кашлянул и с заметным облегчением пошаркал ногами в сторону сауны — желание постоять под тугими и прохладными струями воды становилось просто нестерпимым. Едва заметно пульсировали болью честно заработанные синяки, зудела царапина на шее, ей подпевала ссадина на ноге, но на лице у него гуляла довольная усмешка. Он на правильном пути, и это главное!

«Ох, ё! Сколько же меня ждет ухабов на дороге самосовершенствования? Ведь помнил же о необходимости защиты на тело, а как револьвер в руки взял, так память и отшибло. Восковая пуля и краска в желатиновой оболочке — ну прямо совсем одно и то же, ага».

Холодный, а потом и контрастный душ оказался достойным завершением отменно прожитого дня — на манер римского патриция завернувшись в большую простыню, Александр прошествовал к лежаку, рядом с которым его поджидала куцая батарея флаконов. В одних мазь, в других порошок для примочек, в третьих можно было найти что-нибудь и для глубоких царапин — в общем, уже не раз испытанные на себе средства. Сбросив часть простыни в сторону, он как раз потянулся к одному из них, как раздался легкий стук, более похожий на поскребывание ногтями по двери. А следом за стуком — и голос, с медово-нежными интонациями.

— Александр Яковлевич, не нужно ли чего принести?

Аристократ открыл было рот для отказа, пошевелил лопатками и шеей и тут же передумал:

— Зайди.

Дважды повторять не пришлось. Едва появившись, горничная негромко охнула, разглядев россыпь багрово-синих пятен на мужском торсе, и тут же замолчала, ожидая дальнейших распоряжений. Дождалась — и, не выказывая даже и малейшего удивления, деловито зазвенела крышками фигурных флаконов, готовя для своего хозяина примочки из бодяги.

С некоторым трудом приняв горизонтальное положение, он немного расслабился и приготовился терпеть, но не пришлось. Легкие касания и поглаживания, приятный запах каких-то лесных трав с примесью чего-то исконно женского — все это и само по себе вполне могло сойти за анестезию. А после того как в ходе процедур упругое бедро «медсестры» на какое-то мгновение совершенно случайно прижалось к «пациенту», боль вообще пропала непонятно куда.

— Больно, Александр Яковлевич?

Вздохнувший князь ответил, даже не подумав:

— Как жаль, что ты не умеешь делать массаж!

В ответ было движение рук по спине, слишком ласковое для простого лечения, и голос, больше похожий на мурлыканье кошки:

— А вы меня научите…

ГЛАВА 5

Старая знать… Влиятельная и богатая, властная и утонченно-поэтичная — и неизменно гордая. Ее представители были у всех на слуху: Шереметевы и Воронцовы, Урусовы, Трубецкие и Оболенские, Голицыны и прочие именитые аристократические фамилии, неразрывно связанные с историей Российской империи. Фамилии эти то верно служили трону, то изрядно его пошатывали и при этом всегда знали себе цену. Вернее, никогда не сомневались в том, что она неизменно высока. Не сомневались они и в своем праве оценивать людей, благосклонно признавать их равными себе или же категорично отвергать — ведь это было не только их право, но и обязанность. Иной господин годами мог добиваться такого признания, образно выражаясь — рвать жилы, карабкаясь на желанный олимп, но результат все равно был бы очень скромным. Неправильный с точки зрения истинного аристократа брак, неподходящее происхождение, дурные манеры — и все, равным считать его никогда не будут. А другой может куролесить напропалую, пьянствовать до белой горячки и спускать в карты сотни тысяч рублей — для сообщества аристократов он будет вполне свой, можно даже сказать, насквозь родной и знакомый. Пусть и с некоторыми, вполне простительными для увлекающегося человека, слабостями. В сословном же обществе, коим являлась Российская империя, это признание означало многое. В первую очередь возможность решить многие важные вопросы без особых затрат времени. А также нервов и денег. Все знали всех, и мало того — зачастую еще были в очень далеком, но все же родстве. В итоге получалось в полном соответствии со словами Грибоедова: «Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, ну как не порадеть родному человечку!» И радели, да еще как! Впрочем, даже если особого сродства и не было — все одно могли помочь, уже как собрату по сословию. Разумеется, работало это не всегда: в конце концов, личная приязнь или же неприязнь человека к человеку — тоже не последнее дело. И, конечно, лень-матушка — куда же без нее?

— Вчера я был в Зимнем дворце и заметил, как министр двора выговаривал своему помощнику…

Александр покосился на беседующую парочку из двух прожженных царедворцев, начавших свою карьеру еще при прошлом императоре (именно тогда французский был официальным языком двора), и взял бокал с подноса, что величаво плыл в руках привычно-невозмутимого ко всему лакея.

«Тоже, можно сказать, вращается в высшем свете».

Отпил терпкого шампанского, произведенного на виноградниках предприимчивой французской вдовы,[9] и вернулся обратно к колонне. Подметив на обратном пути несколько равнодушных взглядов, сопровождавших его с того самого момента, как он появился на балу. На котором, надо сказать, особым вниманием его не баловали — но это было вполне объяснимо. Никаких долгих разговоров с новичком сверх обязательного минимума. Почти никакого внимания со стороны прекрасной половины человечества. И уж тем более никаких танцев — пока признанные патриархи аристократического сообщества не вынесут свой негласный, но очень весомый вердикт. Так что к молодому князю Агреневу пока только лишь прислушивались, присматривались и непрерывно оценивали: как разговаривает, как держит себя перед собеседником, даже как целует дамам ручку. Настоящий аристо должен быть безупречен во всем! И неизменно вежлив — со всеми и всегда. Кстати, последнее у представителей старых родов было воистину в крови, на уровне безусловного рефлекса.