Холод пепла - Валентен Мюссо

— И?..

— Через два дня он мне перезвонил и назвал имя: Николь Браше. Согласно полученным им сведениям, в начале войны, когда она оставила службу у Ларошей, ей было около двадцати лет.

— Около двадцати лет? — переспросил я. — Значит, вполне вероятно, что эта женщина жива и сейчас.

— Мне это тоже пришло в голову. В телефонном справочнике я нашла семь Николь Браше, одна из них живет в Шампань — Арденнах.

— Это она?

— Да. Сами понимаете, я была вне себя от радости. Если считать вашего деда, я нашла двух человек, работавших во французском лебенсборне, людей, непосредственно соприкасавшихся с одной из очень плохо изученных программ Третьего рейха.

Глаза Элоизы заблестели. Те же огоньки я видел, когда показывал ей фильм Абуэло. Она замолчала, переводя дух.

— Я позвонила ей. По голосу я поняла, что имею дело с женщиной преклонного возраста. Я была уверена, что речь идет о той самой медсестре. Я вкратце рассказала ей о своей работе и спросила, согласится ли она поведать мне о лебенсборне Сернанкура, в котором она работала во время войны.

— И что она вам ответила?

— Она немного… замялась, но тем не менее не бросила трубку. Эта женщина сказала, что это дела давно минувших дней и она смутно помнит о них. И что мне не надо ворошить прошлое.

— Что?! — воскликнул я. — Она так и сказала: «не надо ворошить прошлое»?

Элоиза, несомненно, ждала такой реакции.

— Думаю, именно так она и сказала. Во всяком случае, она произнесла слова, по смыслу близко напоминающее те, что были написаны на стене вашей квартиры.

Я не мог прийти в себя от изумления. Я пытался успокоиться, пока официант расставлял на нашем столике закуски: профитроли из козьего сыра и лосося. Я обожал их, но сейчас внезапно потерял аппетит.

— Где живет эта женщина? Мне необходимо с ней поговорить.

— Не торопитесь, Орельен. Дайте мне закончить. Вы сами поймете, что тут не все так просто.

Я налил Элоизе вина, побуждая ее продолжить рассказ.

— В конце нашего разговора она смягчилась. Мне даже показалось, что, несмотря на недоверчивый тон, она на самом деле чувствовала облегчение, слушая меня.

— Облегчение?

— Да. Полагаю, это самое подходящее слово. Во время поисков я часто замечала, что те, кто жил в тот период — каких бы взглядов они ни придерживались, — намного легче доверялись незнакомцам, особенно в тех случаях, когда не могли рассказать об этой части своей жизни близким.

— И о чем она рассказала?

— Она сказала, что в настоящий момент не чувствует себя готовой к разговору на эту тему, что ей надо хорошенько подумать.

— Полагаю, вы стали настаивать?

— Нет. Я подумала, что будет лучше, если я дам ей возможность самой разобраться в своих воспоминаниях. Она хранила их более пятидесяти лет, и я могла себе позволить подождать еще некоторое время.

Элоиза съела немного капусты.

— Но я, к сожалению, ошиблась…

— Она вам не перезвонила?

— Нет. Я ждала недели две, а потом вновь набрала номер ее телефона. Никто не ответил. Несколько дней подряд я вновь и вновь пыталась связаться с ней. Напрасно.

— Она избегала вас?

— Сначала я так и подумала. В конце марта я решила отправиться на выходные в Марну, чтобы поговорить с Николь при личной встрече. Приехав в Суланж, я увидела, что на воротах висит замок, а сам дом заперт.

Не знаю почему, но у меня появилось чувство, что продолжение мне не понравится.

— Я позвонила в дом ее ближайших соседей. Если можно так выразиться, моя поездка оказалась не напрасной.

Элоиза замолчала и взяла в руки конверт, так долго не дававший мне покоя. Из конверта она вынула газетную вырезку.

— Читайте.

Это была статья из «Юнион» от 14 марта 1999 года.

«Во время ограбления была убита восьмидесятилетняя женщина».

Я почти сразу понял, что жертвой стала Николь Браше, и погрузился в чтение статьи. Я узнал о жутких обстоятельствах смерти старой женщины, которую привязали к стулу, избили, а затем оставили умирать в кладовке ее собственного дома в Суланже. Жандармы воздерживались от комментариев, но, судя по просочившейся информации, дом был разгромлен. Наиболее вероятным мотивом считалось ограбление.

— Эту статью мне дали соседи Николь Браше. Они вырезали ее из газеты. Сначала я, разумеется, подумала о стечении обстоятельств. Я ни на мгновение не могла представить, что между смертью старой женщины и ее военным прошлым может существовать какая-либо связь. В газете писали об ограблении. Но когда вы мне сегодня позвонили и рассказали о надписи на стене вашей спальни, я… растерялась.

Я был ошеломлен. К длинному списку вопросов, которые я сам себе задавал несколько часов назад, Элоиза добавила еще один, сбивающий с толку трагический вопрос.

— Вы полагаете, что эту женщину могли убить, чтобы помешать ей быть с вами откровенной?

— Я вовсе не это хотела сказать, — ответила Элоиза. — Я начала собирать сведения и узнала, что за последнее время в том краю произошло несколько аналогичных ограблений. Те, кто убил старую медсестру, работавшую в лебенсборне, не имеют, несомненно, никакого отношения к тем грабителям, которые проникли в вашу квартиру.

— Но, похоже, вы не верите в совпадения…

— Не знаю, что и думать. Единственное, в чем я уверена, так это в том, что кто-то знает о моем расследовании и о ваших открытиях. И этот кто-то готов на все, чтобы помешать нам узнать как можно больше о лебенсборне Сернанкура.

Официант убрал с нашего столика грязную посуду. Я пытался оценить вероятность того, насколько эти события могли быть связаны друг с другом. У меня не было никакого желания испытать приступ паранойи, но необычный визит, который нанесли мне незваные гости, заставлял меня рассматривать все варианты.

— Что вы предлагаете, Орельен?

— Думаю, нам нужно связаться с полицией и рассказать им все, о чем нам известно…

— Но?..

— Но если судить по этой статье, все верят в ограбление, закончившееся убийством. Вы представляете себе, как мы придем в полицию и начнем рассказывать им в подробностях все, что нам известно о лебенсборнах? Да полицейские поднимут нас на смех. К тому же я, вероятно, немного поторопился.

— Что вы имеете в виду?

— Я навел порядок в своей квартире. Словом, я уничтожил все следы взлома. Мне только не удалось полностью стереть надпись с угрозами над моей кроватью.

Элоиза нахмурилась.

— Действительно, это плохо.

— Вы тоже так думаете?

— Полицейские не поймут, почему вы поспешно уничтожили следы ограбления, прежде чем связались с ними.

— Тем хуже. Что сделано, то сделано.

— А что с этим Долабеллой, о котором вы мне говорили?

— Я попытаюсь разузнать о нем, во всяком случае, прояснить, что связывало его с моим дедом. А пока вам все же надо соблюдать осторожность. Полагаю, на данном этапе вы не будете менять тему своей диссертации, неожиданно заинтересовавшись жизнью крестьян Марны в конце XIX века.

Элоиза улыбнулась.

— Я в раздумьях. Только вот, к сожалению, мне кажется, что над этой темой уже кто-то работает.

— Еще вина?

— Самую малость. А что вы собираетесь делать?

— Полагаю, принимая во внимание все эти события, мне не стоит торопиться. У меня больше нет оригинала фильма, моего кота убили, а квартиру разгромили. Я должен подумать о себе и забыть про эти последние недели.

— Понимаю. На всякий случай я принесла вам вот это.

Из сумочки, в которой уже лежал конверт с газетной вырезкой, Элоиза вынула аудиокассету.

— Новый сюрприз?

— Это записи моих бесед с вашим дедом. Вы должны их прослушать. Он говорит, правда по-своему, о своем прошлом, о работе в лебенсборне.

Я не мог не обратить внимания на слова «правда по-своему», которые доказывали, что его свидетельство должно было быть ключевым.

— Я не уверен, что готов выслушать все это, — признался я. — Вы воспринимаете эту историю со стороны. Я же сейчас на это не способен.

— Время терпит. Все же возьмите кассету, это копия. Я уверена, что в надлежащий момент вы ее прослушаете.

Глава 15

«Суланж, 9 марта

Дорогой Анри!

За три дня — встреча и письмо. Это больше, чем мы могли себе позволить за пятнадцать лет. Знай, что, несмотря на обстоятельства, которые помогли нам «найти друг друга», я была рада увидеть тебя и провести немного времени в твоем обществе. Сейчас я могу тебе признаться (мы дожили до такого возраста, когда скрытничать глупо), что каждый божий день я вспоминала о тебе и о твоем несчастном сыне. И я полагаю, что жизнь обошлась с тобой жестоко, очень жестоко. Но, возможно, такова цена за нашу ложь.

Я много думала с того самого дня, когда мне позвонила эта молодая аспирантка, но еще больше после нашего последнего разговора. Я знаю о твоих сомнениях, знаю, что ты предпочел бы оставить прошлое в покое, чтобы уберечь свою семью от новых тяжелых испытаний, которых она не заслуживает. Возможно, ты сочтешь меня суеверной, но я постоянно твержу себе, что ничто не происходит случайно. В этом году мне исполнилось восемьдесят лет, и хотя у меня нет особых проблем со здоровьем, я все же чувствую, что конец мой близок. Думаю, настало время рассказать о том, чем мы занимались в те годы. Я не хочу уносить эту правду с собой в могилу.