Перл - Шан Хьюз

поля, а перед дорогой к дому вдоль обочины стоит здоровенный амбар. Он полностью загораживает свет. Всегда его любила. По другую сторону стены живут уютные звуки и запахи домашнего скота. Аромат сырого сена, силоса и коровьего дыхания означает, что до конца дороги всего один участок поля. Дорога здесь обычно грязная, скользкая, но меня это никогда не напрягало.

Мы почти пришли, и я с воодушевлением представляла, как покажу Эмили наш дом. Утром мы увидим садовую ограду, фруктовые деревья, мощеный дворик. Даже в темноте ей должны понравиться нежные звуки и шорохи, красивые окна с деревянными ставнями и запах старой древесины с примесью чего-то вроде корицы — запах дома. Я разожгу огонь. Романтика. Она, конечно, не признавалась, но ведь она любила меня? А значит, не могла не полюбить и мой дом?

Она так вцепилась в мою руку, что ее пальцы буквально вонзились мне в локоть. Она прекратила орать по каждому поводу и вместо этого начала безостановочно ныть. Ее дорогие вельветовые туфельки поехали по зеленоватой жиже, и она завопила:

— Что это за вонища?

— Это коровы, дурочка. Как, по-твоему, пахнут коровы?

— Фу, какая гадость! Я во что-то наступила!

Я отодвинулась от нее. Мне было обидно за коров. И за дорогу. И за мой дом. Но бросить ее одну в темноте я тоже не могла. Пришлось протянуть ей руку и провести ее мимо ворот фермы до самого поворота к нашему дому.

— Все, мы пришли. Можно уже не орать.

— Куда? Куда пришли? Не видно ничего! И у меня эта дрянь на туфлях!

— Ну, в это время года тут всегда скользко. Когда коровы внутри.

— Да плевать! Отвези меня домой немедленно! Я больше ни секунды не выдержу ни эту вонь, ни это говно, ни это… это же ГОВНО!

— Мы почти на месте. Все равно до утра никакие автобусы не ходят. Все нормально.

— Я не пойду в твой тупой дом с привидениями.

— Да нет там привидений. Там просто холодно.

Эмили уже плакала.

— Но ты же… ты же говорила…

Я взяла ее за плечи и повела вдоль забора по нашей дороге. Она неширокая, с высокими изгородями и глубокими канавами вдоль обочин, и даже в лунную ночь некоторые ее участки остаются неосвещенными. Никто давно не наводил тут порядок, кое-где ограда завалилась под собственным весом, почти перегородив дорогу, а местами кусты так разрослись, что их длинные ветки цепляли наши лица и волосы, но в темноте их не было видно, пока не наткнешься.

Земля тут совсем расползлась, превратилась в грязь. Гравий смыло, трава проросла прямо посреди дорожки. Я не знаю — то ли дело было в самой дороге, то ли в отблесках света в грязи, то ли плотность самой поверхности напомнила мне, какое сейчас время года. Кажется, все-таки это лунный свет, струившийся через дыры в заборе. Или холод. Или зимний запах дороги, особенный аромат холодной грязи. Но что-то остановило меня, превратив пустой желудок в кусок льда. Я отшатнулась.

— Эмили! Какой сегодня день? — Она не шелохнулась. — Какой сегодня день? Я помню, что февраль, но какое число?

Она убрала от меня свои костлявые руки и обхватила ими свое тщедушное тельце. И тут я в один миг поняла всю глубину ее ненависти, всю ее опасность. Как я могла ее настолько недооценивать? Она притащила меня сюда в годовщину, зная, что Эдвард непременно будет меня искать. Я уже потеряла счет дням с тех пор, как перестала посещать школу. Я вообще перестала следить за временем. В отличие от Эмили.

13

Разговор с мертвыми

Где твоя сестренка?

Злодей увел ребенка.

Где же твой братишка?

Нарисован в книжке.

Где младенец твой?

Под хлебною горой.

Я испугалась. Испугалась при мысли о том, насколько расстроится Эдвард. Испугалась нашей затеи. Я подумала было вернуться в паб и позвонить домой, но пока я туда доберусь, он закроется. И что делать с Эмили? Одну ее посреди дороги не бросишь. Телефон ее снова разрядился. Дом был ближе всего. У меня промокли и замерзли ноги, так что я продолжила шагать, вцепившись в Эмили, чтобы она не визжала или не свалилась в канаву. Я толкнула ворота, протащила ее по скользким булыжникам, плечом открыла разбухшую от дождей заднюю дверь и вдохнула запах дома — корица, хлеб, шерсть, чистый песок.

Щелкнула выключателем. Ничего не произошло. Ну разумеется. С чего бы Эдварду платить за электричество в доме, где никого нет. Но это означало, что Эмили не сможет зарядить телефон. А значит, мы не сможем позвонить домой и выбраться отсюда до утра. Я зажгла свечу, которую мы привезли, и полезла под раковину искать банку из-под джема и корзину с подсвечниками и всякими соусниками, которая там обычно стояла. Свечку Эмили я воткнула в банку, предварительно накапав на дно расплавленным воском.

— Как ты до этого додумалась? — удивилась она. Я пожала плечами. Разве до такого надо как-то особо додумываться? А они-то что делают, когда пропадает электричество?

Теперь, при свете свечи, я повела ее в гостиную, но она продолжала канючить, хвататься за меня и подпрыгивать, едва коснувшись чего-нибудь ногой и вопя: «Это мышь?!» или «А где дверь в подвал?», а еще «Почему тут так холодно?» Ну, хотя бы на это я могла ответить.

— Потому что отопление выключено. Разожжем камин.

— Как? Как ты собралась его разжечь?

— А как можно не уметь разводить огонь?

Она уставилась на меня огромными глазами из-за очков, в которых дешевым спецэффектом мерцало пламя свечи. Мне не было ее жаль. Это она меня сюда заманила. Понятия не имею, за что она пыталась наказать Эдварда, но теперь я ясно видела: наши отношения с самого начала были игрой, хитроумной ловушкой. Я была не нужна ей сама по себе. Я нужна была ей, чтобы издеваться над моим отцом. Смысла я не понимала, но раз уж она меня сюда притащила, я не намеревалась сделать ее ночь в доме с привидениями хоть немножечко проще.

Я поставила свечу на каминную полку и стала искать что-нибудь для растопки. Если разжечь нормальный огонь, то в комнате будет еще и светло. Поскольку ставни были закрыты, то в доме было еще темнее, чем снаружи. Я нашла всего несколько тощих хворостинок, но растрепанная плетеная корзина, в которой они хранились, сама вполне годилась для растопки — оставалось только найти бумагу посуше для розжига. На полках возле камина нашлись раскраски, такие размалеванные, что мы не стали их забирать, остатки пазла в порванной картонной коробке и деревянные кубики с бумажными картинками. Я вырвала несколько страниц из «Приключений медвежонка» и скрутила их в жгуты.

Эмили топталась рядом, нарезая вокруг меня круги и дрожа. Я сунула ей в руки несколько страниц, велев скрутить, но она просто сунула их в камин. Я скрутила их сама и подожгла корзину, чтобы в этом свету поискать еще что-нибудь горючее. Нашлось несколько треснувших деревянных ложек, старые кисточки, поднос и стопка деревянных рамок.

Огонь разгорелся, и Эмили рискнула отойти, чтобы соорудить себе что-то, на чем можно сидеть. Она добыла несколько тяжелых мебельных чехлов, омерзительное вязаное одеяло, которые мы доставали, когда к нам кто-то приходил с собакой, и сделала из этого что-то вроде гнезда у камина.

Я оставила ее и пошла наверх поискать еще что-нибудь для утепления. Все казалось сырым, но по большей части было просто холодным. Мне попался спальный мешок и несколько одеял. Должно хватить. Эмили все сложила кучей вокруг себя. Она казалось такой маленькой и юной в этом ворохе, с прижатыми чуть ли не к ушам коленями; она таращилась в темные углы, будто ждала,