Минуя полночь - Мэри Маккомас

— Рыбы, — сказал он задумчиво. — Иногда так оно и есть. — Он вытянул ноги и повернулся лицом вперед, глядя на черную пустоту гаража. — Как будто не существует никакого ритма и причин для этого движения. Как будто все безнадежно. Сколько ни пытайся изменить, ничего не выйдет.

У нее вдруг возникло ощущение, что он очень точно сумел определить, что ее беспокоит. Еще сильнее было впечатление, что он уже когда-то прошел через подобное состояние и был знаком со всеми его взлетами, падениями и тупиками. И знал, как из него выйти. Она задавала себе вопрос — расскажет ли он ей об этом. И надеялась, что он этого не сделает. Она боялась, что дорога, которую прошел когда-то он, не приведет ее к тому же результату, что это тот путь, который человек должен обнаружить и пройти сам. Для каждого это бывает по-разному.

Однако, когда он не стал углубляться в эту беседу и просто замолчал, спокойно глядя в темноту, она почувствовала облегчение и одновременно ужасное раздражение. Она ведь излила ему всю свою душу, совсем как маленький ребенок. Он мог бы отплатить той же монетой. Она впустила его в свою жизнь и хотела теперь войти в его. Ведь желание быть одной и желание чувствовать собственное одиночество — это совершенно разные вещи.

— Зато твоя жизнь не выглядит такой уж безнадежной. — Она не скрывала горечи в своем голосе. — Я даже завидую тебе. У тебя такие чудесные дети. Замечательные ребята.

— Спасибо, — ответил он, снова соглашаясь с ней. — Но по собственному опыту могу сказать, что не всегда детей бывает достаточно, чтобы продолжать жить. Нужно, чтобы тебе хотелось жить ради себя самого.

— По собственному опыту, — сказала она. В голосе ее слышался вопрос. Она как будто постучалась в его закрытую дверь. Попросила доказать, что она не одинока в своем одиночестве.

Дори не увидела этого в темноте, но почувствовала, что он повернулся, чтобы взглянуть на нее, будто взвешивал все за и против и прикидывал, стоит ли впускать ее в свою жизнь, планировал, как будет обороняться еще до того, как открыться, на случай, если она окажется способной навредить ему.

И когда он в конце концов заговорил, это был рассказ о Бет Авербэк Хаулетт.

В свои восемнадцать лет она жила мечтами, наполняющими небо Канзаса солнечным светом. У Гила тоже были свои мечты, широкие, значительные и такие же огромные, как у Бет. Они любили друг друга и часами планировали свою совместную жизнь. Эти мечты включали и учебу в университете штата Канзас после школы. Но никак не вписывалось в них рождение Флетчера на самом первом курсе университета.

Однако оба понимали, что любую мечту можно немного видоизменить, приспособив к самым неожиданным обстоятельствам.

Родители помогали им, как только могли. Гил нашел вторую работу. Бет организовала с друзьями детский садик. В общем, их совместная жизнь шла словно по хорошо отлаженным рельсам.

— Флетчеру было около года, когда она начала замечать слабость в ногах и руках. Сначала мы думали, что она просто переутомляется и нужно отдохнуть. Но становилось все хуже.

— Мышечная дистрофия?

— Нет. Но что-то вроде этого. Миастения гравис — так называли эту болезнь врачи.

Сердце Дори заколотилось. Это хронический прогрессирующий мышечный паралич. На больных даже смотреть бывает больно. А уж перенести это самому…

— Что же случилось? — спросила она.

— Мы вернулись домой. — В его голосе звучало поражение, как будто не было после этого пятнадцати лет жизни. — Я просто тонул в счетах от врачей. Я не мог заботиться о ней и о Флетче, работать и продолжать учиться одновременно. Несколько месяцев я пытался, но… В общем, мы вернулись домой.

— Как она это переносила?

Он вздохнул и не очень уверенно сказал:

— Чтобы понять, надо было знать Бет. Она была совершенна, и все вокруг себя делала совершённым. По крайней мере, я так думал. Она старалась делать все именно так, как надо, — только никогда не было заметно, каких усилий это стоит. Она просто так жила. И это было совсем неплохо. Она не заставляла никого делать что-то по-своему, но у меня всегда было ощущение, что нужно ходить на цыпочках, чтобы не потерять ее.

Она была доброй, готовой к самоотдаче. Если она к чему-то стремилась, то она делала все возможное — и достигала цели. Даже в мелочах. Покрасить машину, стать Королевой Красоты, получить стипендию в университете, петь соло в церковном хоре. Ей все удавалось. Всегда было так. Она сама. Наша маленькая квартира. Вся наша жизнь. Флетчер.

А потом она заболела, и все вдруг пошло наперекосяк. Сначала она думала, что, если постараться, если побольше ходить и таскать на руках Флетчера, сила вернется. Но ее совершенное тело стало подводить ее и давать сбои. Мечты не осуществлялись. Я привез ее домой, и тем самым подвел и предал ее. Она не могла справиться с таким разочарованием.

— Наверно, вы оба ужасно страдали, — сказала Дори, и голос ее в темноте прозвучал слишком громко.

— Больше страдала она, — ответил Гил. — Я-то выжил. Моя жизнь продолжается. А ее закончилась задолго до того, как остановилось сердце.

— Что? Как это?

— Она сдалась. Перестала бороться. — Он помолчал. — Сначала она сделалась злой и агрессивной. Это нормально. Я понимал. Я старался помочь ей. Я и сам, черт возьми, обозлился. А потом она вдруг решила, что в таком состоянии умирать не годится: это будет далеко от совершенства. И она просто вычеркнула меня из жизни. Не разговаривала. Не смотрела. Переселилась сюда, и свою бывшую комнату. Потом точно так же она вычеркнула из жизни своих родителей и Флетчера, а потом и весь мир. Она просто замкнулась и перестала жить.

— Ты еще сердишься на нее?

— Нет, — ответил он, совершенно не удивившись, что она знает о том, что он сердился на Бет очень-очень долго. — Она не виновата. Никто не виноват. Она пыталась бороться всеми известными ей способами… Я тоже пытался. Уверен, что тот мир, который она создала для себя здесь, был совершенен, это было именно то, что она хотела. Мне думается, что здесь она была счастливее, чем если бы переносила свою болезнь вместе с нами.

— А как же Флетчер?

— Он был тогда очень маленьким. Да и потом, вокруг него всегда было много заботливых людей. Вот через несколько лет, когда ему было столько же, сколько сейчас Бакстеру, он… понимаешь, он был очень похож на теперешнего Бакстера. В этом возрасте они начинают замечать, что чего-то в их жизни не хватает. И поэтому каждую проходящую мимо женщину видят как хорошую мать для себя.

— И ты женился во второй раз ради Флетчера?

— Отчасти, — сказал он, спокойно переходя к рассказу о второй жене, гораздо менее эмоционально. — Я уже говорил, человек ведь не может жить только ради детей. Бет обожала Флетчера, но даже он не смог дать ей силы бороться за жизнь, держаться за нее. Конечно, с ребенком надо считаться, но нельзя основывать свои решения на его мнении. Нужно жить своей собственной жизнью, самому стать для себя причиной, почему необходимо вставать каждое утро.