Минуя полночь - Мэри Маккомас

— Он убил моего брата. Он все равно умрет. Прямо здесь. Сегодня.

— Только в том случае, если я не смогу ему ничем помочь. — Больше всего ее разозлило даже не то, что он толкал ее, а то, что осмелился говорить в таком тоне. — Отойдите.

— Ну уж нет, ни за что. — Он толкнул ее в грудь и встал на пути. Она стала отталкивать его. — Его семья убила моего брата. — Он показал на другую машину. — Помоги ему. А этот все равно умрет.

— А ну-ка, прочь с дороги. Мы спасем обоих. Убирайтесь! — Голос ее звенел над всем этим раздраженным роем людских голосов, она пыталась оттолкнуть его от машины.

— Только дотронься до него, сучка, и ты тоже умрешь.

Она вспоминала потом, что это заявление показалось ей настолько абсурдным, что она чуть не рассмеялась ему в лицо. Конечно, она была слишком сердита, чтобы смеяться, но все это было так по-детски — угроза, которую он никак не мог выполнить. Об этом даже думать было смешно. Врачей не убивают. С врачами судятся. Врачи отвечают за неправильное лечение и невнимание к пациентам, но не за спасенные жизни. Как бессмысленно.

Однако толпа произвела на нее впечатление. Она не была ребенком и понимала, что такое кровная месть. Она читала про закон «око за око». Вместе с тем Дори полагала, что невежество и ненависть идут рука об руку со страхом и смертью. Ей было жаль парней из толпы, которые были так безнадежны, потому что знали и верили только в то, чему их научили. Впереди их тоже ждала лишь смерть. Ей было жаль и взрослых людей, живущих по этим волчьим законам, как будто жизнь их идет по замкнутому кругу — кругу страха, ненависти и смерти, и эта безнадежность втягивает их, и их детей, и детей их детей в водоворот несчастий.

Но убивать врача за то, что он выполняет свою работу? Никогда.

— Вытаскивайте этого парня, — прокричала она полицейскому, снова отталкивая своего противника: — Иди поговори в другом месте. А мне надо работать.

— Это не разговоры. Это война, — взвизгнул он, когда полицейские схватили его сзади. — Встанешь не на ту сторону — умрешь!

Взгляд его был страшнее и опаснее, чем у самого безнадежного ракового больного, готового к смерти. Она с сожалением и отвращением покачала головой, и полицейские оттащили парня в сторону. Дори уже наполовину забралась в машину «Скорой помощи», когда он произнес свои последние угрозы:

— Попробуй дотронься до него, и ты умрешь, сука. Зря теряешь время. Он все равно не будет жить на этом свете. И ты тоже, если только поможешь ему. Не лезь, оставь его. Пусть умрет. Но если выживет — умрешь ты.

Легко было не думать об этом яростном выпаде, потому что мозг Дори был уже занят другими, более важными вещами и событиями. Оба парня наконец-то были доставлены в палату реанимации. Напряженнейшая работа — остановить поток крови, сделать все необходимое, чтобы спасти обоим жизнь. Одним глазом Дори продолжала наблюдать за попытками полиции разогнать толпу у дверей больницы. Одновременно она вставляла капельницы, делала переливание крови, отправляла парня с огнестрельным ранением в операционную. Заполняла карты, делала анализы, смотрела на рентгеновские снимки. Искусственное питание, кислородные маски. Слишком много забот, чтобы как следует задуматься над глупыми угрозами.

Уже гораздо позже она много думала о том, насколько бесценна и хрупка человеческая жизнь и как она бывает глупа и ужасна.

Сорокавосьмичасовая смена закончилась в полночь. Следующие два дня были выходными, и у Дори была масса дел, которые она запланировала. Об этом-то она и размышляла, выходя из больницы.

Стояла черная октябрьская ночь, небо было затянуто тяжелыми осенними облаками. Стоянка машин хорошо освещалась. Врачи оставляли машины всего в нескольких шагах от выезда. Дори не думала об опасности, поэтому и не заметила ее.

Она открыла машину и забралась внутрь. Убрала из-под лобового стекла знак «Продается» и в очередной раз подумала, что правильно поступила, не продав эту маленькую «Бронко». «Порше» часто требовал ремонта, поэтому мудро она сделала, что оставила эту малютку на всякий случай. Надо поговорить с Филлипом и выкупить у него вторую машину. Дори автоматически подключила мобильный телефон — сменщики обязательно будут задавать вопросы, да и ей самой надо узнать результаты лабораторных анализов. Она включила задний ход и медленно выехала со стоянки.

Какой-то светлый фургон, довольно потрепанный, выехал вслед за ней, но опять же она не подумала об опасности. Люди приезжают в больницу и уезжают из нее и днем, и ночью. Она даже не насторожилась.

Она проехала несколько кварталов и выехала на шоссе. Фургон шел за ней. Но очень многие едут по шоссе. Все было нормально.

По привычке Дори перестроилась в левый ряд. Она устала и хотела побыстрее добраться до дома. Скорость на спидометре была на восемь километров выше нормы, но Дори знала, что, если она не превысит десяти, ее не остановят, и спокойно подпевала мелодии, звучавшей по радио.

Фургон, похоже, тоже спешит, отметила она про себя, наблюдая, как он перестраивается в средний ряд, мигая фарами. Водитель явно намеревался обойти ее справа. Наверно, он очень торопится, подумала Дори и сняла ногу с газа, чтобы, притормозив, пропустить фургон вперед.

Начиная с этого момента все события слились в неясную картину странных совпадений и непонятных мыслей.

Удар по правому борту машины. Тормоз и попытка удержать машину в своем ряду. Второй удар, опять справа. Яркий свет фар, слепящий глаза. Скрип тормозов. Непонятное мелькание за окном, когда она съехала с дороги, пытаясь свернуть направо. Третий удар, и другая машина врезается в бетонную ограду. Пронзительная боль. Скрежет гнущегося металла. Звон разбитого стекла. Полная тишина, как будто в могиле.

Потом слабый отдаленный шум машины. Гудок. Фары. Какие-то голоса. Ей нужна помощь. Она тянется к телефону. Так темно вокруг. Вдруг яркий свет. Светлый фургон едет прямо на нее. Перекрывает все движение. Помощь, это помощь. Нет номеров — может, они сзади. Светлый фургон. Потрепанный. Не останавливается. Не останавливается! Стой!

— Только потом я узнала, что он еще два раза наезжал на меня, прежде чем уехать, прежде чем оставить меня… умирать. — Она говорила в темноту, как будто была одна. Она просто оценивала факты, пыталась мысленно разобраться в том, что произошло. Гил молчал, внимательно слушая ее рассказ, чувствуя, что большую часть она не говорит. — Он был так зол, что не стал даже дожидаться, пока я останусь одна. На суде было пятьдесят два свидетеля. Полиция держала его в машине, пока не приехала «Скорая помощь» и меня не выскребли из машины.