Литературный призрак - Митчелл Дэвид

Да господину Никому, вот кому я доверяю, черт возьми. Я натянул пиджак на голову и засунул телефон под мышку. Квазимодо Броуз, да и только.

– К-А-Т-И-Ф-О-Р-Б-С, – прошептал я. Главное – удержаться и не попросить ее не совать нос куда не следует; тогда уж точно сунет. – Теперь ты счастлива?

Нужно отдать Аврил должное, она не стала издеваться. Лучше бы стала. Неужели я докатился до того, что вызываю у людей только жалость?

– Принято. Встретимся в кабинете у Тео. Не бойся, я никого не подпущу к твоему компьютеру.

Автобус подъехал к порту. Как всегда, в бухте Дискавери турбопаром готовился к отправке. Но можно не спешить: звучит только первый гудок. Второй гудок через минуту. Третий – через две. Паром отправится через три минуты, а от автобуса до парома хватит шестидесяти секунд, если проездной в кармане. А он у каждого в кармане. Времени еще целый вагон, в который спокойно въедет «тойота-лендкрузер». Двери автобуса с шипением открылись, и толпа вывалилась наружу. Пассажиры выпрыгивали один за другим, автобус покачивался в такт.

Может, она здесь, рядом? Касается моей руки? Почему я всегда думал, что она весь день сидит дома? Гораздо логичнее предположить, что она гуляет, бродит по окрестностям. Она же не любит одиночества.

Прекрати, Нил. Это твоя квартира, твой «домашний очаг». Ты возвращаешься туда, потому что тебе больше негде жить. Не тащи ее за собой на остров Гонконг. Ей не под силу пересекать водные пространства. Кстати, в Китае именно так и считается. В священные места и храмы ведут лестницы, потому что они не умеют прыгать. И пересекать водное пространство тоже не могут. А вдруг могут?

Двадцать шагов до билетного контроля. По-моему, утренний кризис идет на убыль. Настоящий криминал надежно упрятан в недрах моего жесткого диска, маловероятно, что Аврил случайно наткнется на него, а искать у нее времени нет. Да и мотивов тоже. К тому же она слишком тупа. По мере того как приходно-расходные операции по счету 1390931 стали все запутаннее, мои меры предосторожности стали все изощреннее, а вранье – все менее правдоподобным, потому что один прокол тянул за собой другой. Правда заключается в том, что подпевалы Денхольма Кавендиша не желают знать правды, которую может унюхать даже человек, чьи умственные способности подпорчены Итоном. Не волнуйся, Нил. Аврил просто распечатает файл с делом Микки Квана, и все. Гуйлан заварит кофе, густой, как битум, – хоть трещины в асфальте заделывай. Я навешаю Тео на уши лапшу про чересчур рьяных аудиторов, а ему, как всем начальникам, гордость не позволит задать даже простейшие вопросы. Затем Тео навешает сотрудникам отдела внутреннего финансового надзора лапшу про капитал, размещенный в японских банках на условиях двойного хеджирования. Они навешают лапшу Джиму Хершу, что, мол, компания обязательно должна со всем разобраться в течение следующего финансового квартала, а Херш, в свою очередь, навешает лапшу начальнику Луэллина, что, мол, холдинговая компания «Кавендиш» невинна, как агнец, и что грязные слухи, – которые, будем откровенны, старина, распространяются китайцами, – лишены всяких оснований, и не надо никаких дипломов полицейской академии, чтобы понять, под чью дудку сейчас пляшет Гонконгская народная полиция, не так ли, камарад? И опля! – тут мы и получим наши шестизначные премии, из которых пятизначная сумма уже потрачена, а оставшееся в течение ближайших восемнадцати месяцев спустят на автомобили, недвижимость и на индустрию развлечений. Ты снова сделал это, Нил. Прошел по краю. Девять жизней? А вот хрен тебе. Девятьсот девяносто девять.

Все в порядке, Нил. Второй гудок. Остается шестьдесят секунд.

– Нил? Ты почему не садишься на паром?

Такое чувство, будто вот-вот стошнит, и начинаешь перебирать в уме – что съел.

Но я вообще ничего не ел.

В чем же дело? Может, она принуждает меня остаться? Удерживает за руку?

Нет. Она здесь ни при чем. Я прекрасно чувствую, когда она рядом. Сейчас ее здесь нет. К тому же она меня ни к чему не может принуждать. Решаю я. Я хозяин положения. Таковы правила игры.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И вообще, было кое-что поважнее, чем она.

Вчера вечером мы с Аврил готовили отчет для господина Вэя, магната-судовладельца. От чертова компьютера у меня болели глаза, живот сводило от голода – за весь день съел один-единственный сэндвич с беконом, латуком и помидором. Около полуночи начала кружиться голова. Я вышел в кафе, что через дорогу от башни «Кавендиш», заказал самый большой тройной дерьмобургер в меню, целых две штуки, и положил в кофе десять кусков сахара. Я смаковал каждый глоток, а кровь моя взыграла, как архангел Гавриил, когда в нее полился сахар. Это было что-то сверхъестественное. Плевать я хотел на естественное.

Я смотрел, как за стеклом по ночной улице движется поток машин, людей, чужих историй. Вдалеке пыхтел и шипел гигантский велосипедный насос, что-то накачивал. Кругом, куда ни кинь взгляд, вспыхивали и гасли неоновые буквы рекламных сообщений. Играла музыка, старый хит Лайонела Ричи про слепую девочку{54}. Очень жалостливый. Когда-то я расстался с невинностью под аккомпанемент этой песни, задыхаясь под грудой курток, на вечеринке у приятеля в Телфорде. Не понимаю, какого черта я делал в Телфорде. Не понимаю, какого черта вообще делают в Телфорде.

Тут вошел этот парнишка со своей девушкой. Он заказал гамбургер и колу, она – ванильный молочный коктейль. Он взял поднос, поискал свободный столик – их не было – и встретился взглядом со мной. Подошел и на ломаном английском спросил, нельзя ли подсесть ко мне. Акцент не был китайским. Китаёзы скорее умрут, чем сядут за один столик с нашим братом. Или плюхнутся, не спросив разрешения, словно ты пустое место. Одно из двух. Я кивнул, стряхнув пепел с сигареты. Он очень вежливо поблагодарил меня по-английски. «Супасибо барисоё», – сказал он.

Девушка точно была китаянкой, но разговаривали они по-японски. У парня был футляр с саксофоном и маленький рюкзак, на котором еще болталась бирка авиакомпании. Они, похоже, едва-едва окончили школу. Ему не помешало бы как следует выспаться. Они не обнимались и не лизались, как принято у китайской молодежи в наши дни. Просто держали друг друга за руку через столик. Я, конечно, не понимал, о чем они говорят, но, по-моему, они строили планы на будущее. У них был такой счастливый вид. И воздух между ними так раскалился, что я подумал – они еще не спали друг с другом. Не было этой ленцы, выражения самоуверенной собственности, которое появляется после первых нескольких раз.

Если бы в этот момент из захватанной бутылки с кетчупом вылез какой-нибудь джинн или там Мефистофель и сказал: «Нил, если я превращу тебя в этого парнишку, согласишься отдать душу дьяволу на веки веков?» – я бы ответил не задумываясь: «Забирай нафиг, и поскорее». В япошку так в япошку, или кто он там.

Я посмотрел на свой «ролекс»: четверть первого ночи. Что за жизнь?!

Я ошибся насчет неба. Оно не белесое, нет. Если присмотреться – скорее цвета слоновой кости. А над горой сквозь отполированный солнцем тончайший слой перламутра струится сияние.

И море не пустое. Вдали, на краешке справа, темнеют острова.

Мягкие росчерки кисти на новом свитке в комнате госпожи Фэн, четырьмя этажами выше нас.

Так-так. Нил, позволь тебе кое-что напомнить. На твоей кредитной карте значится сумма, от которой стало бы не по себе даже Биллу Гейтсу. Развод будет стоить тебе почти всех денег, которые ты считаешь своими. Юристы, ухватившие такой кусок пирога, как ты, никогда не опаздывают на встречи с господином Вэем. Тайваньские магнаты-судовладельцы завтракают с политиками столь влиятельными, что по мановению их руки возникают и исчезают небоскребы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Десять секунд до третьего гудка! Вот-вот запрут турникет. Размышляй над своими экзистенциальными проблемами во время обеденного перерыва – ха, когда это у меня в последний раз был обеденный перерыв! – не важно, когда угодно, но только не сейчас. А сейчас немедленно, сию секунду, прыгай на этот чертов паром. Больше повторять не буду.