Время ушельцев - Сергей А. Филимонов

это наша последняя встреча здесь. В ближайшие несколько дней я уйду.

— И ты только из-за этого хотел меня видеть? — изумилась я.

— Нет, не только, — ответил он. — И не столько. Дело скверное, предупреждаю об этом сразу. Ты помнишь, как угодила в Иффарин?

— Еще бы!

— Так вот: нам нужен проводник для небольшого отряда.

— Артур же знает дорогу.

— Ему нельзя.

— Ну, нельзя так нельзя. Ладно, проведу.

— Подожди, это еще не все. Нам нужен проводник, который мог бы ориентироваться в подземельях Клингзора.

— Что?! — у меня даже потемнело в глазах. — Туда?

— Туда… Понимаешь, какое дело: вчера ночью иффаринские партизаны совершили налет на замок. Повредить они его повредили, но не разрушили. Да это и невозможно, пока не уничтожено средоточие Силы Врага.

— «А смерть Кощея в игле, а игла в яйце, а яйцо в утке, а утка в море плавает», — невесело процитировала я.

— Примерно так. Только смерть Клингзора уже не в яйце, а в руках у нас. И вряд ли он догадывается, что мы хотим сделать с этим… э-э… предметом Силы.

— Ясно что: уничтожить.

— Для него это не так ясно. Но не это главное. Во время налета удалось сбежать одному из пленных, партизаны его подобрали. Так вот, по его словам, в подземельях сейчас около пятидесяти заключенных.

— Наших пленных?

— Да. И их надо освободить, пока, как ты выражаешься, «Кощеева смерть» все еще на конце иглы. Только там не смерть Клингзора, а вся его мощь. Плетения заклятий, воздвигших замок, замкнуты на этот предмет. Если его уничтожить, Враг будет лишен Силы и погибнет. Но при этом рухнет и замок. Вместе с несчетным количеством иркунов и пятью десятками наших пленных, которых там держат в заложниках.

Наверное, я долго молчала, потому что Фаланд неожиданно прибавил:

— Понимаешь, Алиса… Ты вправе отказаться, тебя за это никто не осудит.

— Я пойду. А кто со мной?

— Трое. Тилис, Нельда и тот пленный, что сбежал.

— Где они будут меня ждать?

— В Замке Семи Дорог завтра утром.

Мне осталось совсем немного времени. Утром я ухожу в Мидгард, и очень вероятно, что не вернусь вообще.

Да, конечно, я могла бы и отказаться. Но слишком уж крепко ввязалась я в дела этого мира, оторвать уже невозможно. Владычица Двимордена была права: если я уйду из Мидгарда, я никогда не смогу себе этого простить.

И потому я не буду писать здесь «до свидания». Правильнее будет написать «прощайте».

31 декабря 1991 года (вторник), 13:50.

На этом Алисин дневник оканчивался.

Дальше не было ничего. Андрей захлопнул тетрадь, распахнул ящик письменного стола и выхватил оттуда табельный ПМ. Сунув его в карман, он быстро сбежал вниз по лестнице и помчался в сторону улицы Рокоссовского.

31 декабря 1991 года (вторник), 13:58.

Андрей шагнул в дыру. Он ожидал всего: удара мечом, пули в лоб, рукопашной схватки с неведомыми тварями… Но вместо этого он услышал за своей спиной иронический голос:

— Вы, кажется, собираетесь попасть в Мидгард с этой железкой?

Андрей резко обернулся. Он стоял во дворе «старого замка» на улице Рокоссовского. А через решетку на него насмешливо смотрел худой горбоносый мужчина лет пятидесяти.

— Кто вы такой? — спросил у него Андрей. — И что вам за дело до того, куда я собираюсь?

— Дело очень простое: с запрещенным оружием вы туда не попадете. Да и с вашим складом ума, скорее всего, тоже. Хотя вы еще не вполне безнадежны, мне про вас кое-что рассказывали.

— Гэндальф?

— Да, это имя он тоже носил. Послушайте, а что это мы с вами через решетку разговариваем?

Андрей пролез через дырку в обратном направлении.

— И все-таки: кто вы такой? — резонно повторил он свой вопрос.

— Ну хорошо, моя фамилия Тоффель, но вряд ли она вам о чем-либо говорит.

— Документы! — властно потребовал Андрей. — Так… Вы — гражданин Тоффель Мефодий Исакович?

— Совершенно верно.

Взгляд Андрея случайно упал на подпись под фотографией. Он не поверил своим глазам. Чуть пониже сухой печати специальными черными чернилами было четко выведено:

МефИсТоффель.

— Вы… вы…Мефистофель? — пробормотал совершенно ошеломленный Андрей. — Вы… Сатана?!

— Тьфу! Ну сколько можно выслушивать эту клевету! Да будь я Сатаной, разве помешал бы я Фаусту отравиться? Пусть бы он себе помер без покаяния, если уж ему так приспичило. А я вместо того вытряс из него клятву, что он и не помыслит о смерти, пока не скажет: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно». Да еще потом показывал все чудеса Живого Мира, чтоб бедняжка не переживал, был доволен жизнью и, упаси Всеединый, не помер бы в отчаянии. И ведь добился я таки своего! — темные глаза Фаланда засветились радостью. — Да, он умер, но умер в миг наивысшего подъема духа — и потому был спасен.

Знаю, знаю, что вы сейчас скажете! — воскликнул Фаланд, хотя Андрей не собирался ничего говорить. — Если бы Фауст отравился, не было бы и драмы. Так? Да нет, не так. Во-первых, Гете написал «Вертера». Чем не сюжет для драмы? И тут же параллельная сюжетная линия: как Сатана потихоньку-полегоньку овладевает душой Фауста и не дает ему взамен ничего. Нет, до чего все-таки дошло искажение этого мира! Нас уже и в дьяволы записывают.

Ну, разумеется, так было не всегда, — кивнул головой Фаланд в ответ на невысказанный вопрос Андрея. — Помню, один итальянец придумал кривую, которая проходит через все точки квадрата.

— Что-что?!

— Кривая Пеано. Вот смотрите: я рисую квадрат, делю его на четыре части и провожу ломаную линию через середины отрезков. Вот так, — Фаланд поднял с земли осколок бутылки и провел на побеленной стене несколько линий.

— Но…

— Погодите. Каждый маленький квадрат делю еще на четыре части. Ну, чтоб не перетирать, сделаю в другом масштабе, — Фаланд пририсовал еще три квадрата и провел кривую.

— Ого! А в пределе…

— Ну да. А в пределе мы получаем бесконечно большое число бесконечно малых квадратиков, они стягиваются в точки, и кривая проходит через все. Так вот, было время, когда каждый знал, что есть Добро и что есть Зло. И что есть граница между ними. Это была кривая граница, но это была нормальная кривая. Фауст знал, в чем и где он согрешил — и потому отверг ради Высшего Мига все и всяческие формальные условности этого мира — как прежде ради своего личного удовлетворения он отверг… ну, скажем, то, что люди называют условностями много чаще. Но Фауст знал, где нарушил границу. А вон та бабушка знает? — Фаланд жестом заговорщика указал на уже знакомую Андрею старуху, с видом вахтера