Папа и море - Туве Янссон

Отсюда остров с огромным маяком, серый от дождя, далекий, как тень, казался чужим.

После кофепития мама вымыла кружки и сложила все обратно в корзину. Папа спустился к воде и понюхал ветер, а потом сказал:

— Думаю, пора нам домой, пока он не усилился.

Он всегда так говорил во время морских прогулок. Они сели в лодку, малышка Мю примостилась на носу. Возвращались они с попутным ветром.

«Приключение» вытащили на берег.

Вернувшись домой, они почувствовали, что остров как-то изменился, хотя и не поняли, в чем заключается эта перемена, и не сказали друг другу об этом ни слова. Видно, это было потому, что они отсюда ненадолго уехали, а после вернулись. Они прошли прямо на маяк. В этот вечер они разгадывали головоломки, а папа прибил возле плиты маленькую полку.

Эта прогулка была, наверное, полезна для семьи, но мама загрустила. Ночью ей приснилось, что они поплыли на остров хатифнаттов у родного берега, теплый, приветливый летний остров. Когда она проснулась, ей стало грустно.

После завтрака она сидела за столом и смотрела на ветку жимолости, выросшую из подоконника. От чернильного карандаша остался один огрызок, который был нужен папе, чтобы отмечать крестиками дни в календаре и делать записи в тетради в клеенчатой обложке.

Мама встала, поднялась на чердак и принесла оттуда три мешочка с краской: коричневой для сетей, банку суриковой для лодок, немного черной на саже и две старые кисти.

Потом начала рисовать цветы на стенах. Они получились крупные и яркие, ведь она рисовала большими кистями. Краска для сетей быстро впитывалась в известку и становилась густой и прозрачной. Ах, как это было красиво! Рисовать в сто раз приятнее, чем пилить дрова. На стене распускался один цветок за другим: розы, ноготки, маргаритки, пионы… Маме было почти страшно, что она умела так красиво рисовать. Внизу, у пола, она нарисовала высокую, колышущуюся под ветром траву. Ей хотелось вверху нарисовать солнце, но у нее не было желтой краски. Пришлось от этой мысли отказаться.

Когда семья пришла обедать, мама даже не успела еще затопить плиту. Она стояла на ящике и рисовала маленькую коричневую пчелу с зелеными глазами.

— Мама! — воскликнул Муми-тролль.

— Ну как? — спросила мама, осторожно дорисовывая второй глаз пчелы.

Кисть была слишком велика, необходимо было смастерить новую. Ну да в крайнем случае можно было сделать из пчелы птицу.

— Похоже, — заметил папа. — Я узнал все эти цветы. Вот это — роза.

— Нет, — обиженно сказала мама, — это пион. Тот самый, красный, что рос у крылечка.

— Можно мне нарисовать ежа? — крикнула малышка Мю.

Но мама покачала головой.

— Нет, это моя работа. Но я нарисую ежа, если ты будешь хорошо себя вести.

За обедом все были в прекрасном настроении.

— Одолжи мне немного красной краски, — попросил папа, — прежде чем уровень воды поднимется, я нарисую на маячном холме нижнюю ватерлинию, чтобы серьезно изучить этот вопрос. Понимаешь, я хочу понять, есть ли у моря какая-то закономерность или нет… Это очень важно.

— Много материала ты собрал? — спросила мама.

— Массу. Но для того чтобы начать писать диссертацию, придется собрать еще столько же. — Папа склонился над столом и доверительно сказал: — Я хочу знать, коварно ли море на самом деле, или оно вынуждено подчиняться.

— Кому? — спросил Муми-тролль, вытаращив глаза.

Но папа замялся и принялся усердно есть суп.

— Ну… определенным законам, — ответил он.

После обеда мама налила ему в чашку немного красной краски, и он отправился рисовать нижнюю ватерлинию.

Осиновая роща покраснела, а на прогалинке лежал желтый ковер березовых листьев. Красная и желтая листва летела над морем вместе с зюйд-вестом.

Муми-тролль закрасил с трех сторон стекло фонаря черной краской — так поступают злодеи, пускаясь в опасные приключения. Он обошел вокруг маяка, смотревшего на него пустыми глазами. Снова наступил вечер, и остров проснулся. Муми-тролль чувствовал, как он ворочается. Над мысами кричали чайки.

«Ничего не поделаешь, — подумал Муми-тролль. — Если бы папа знал, он понял бы. Но я не хочу видеть, как песок опять поползет сегодня ночью. Пойду лучше на восточный мыс».

Муми-тролль сел на камень, направил фонарь в сторону моря и стал ждать. На остров спустилась тьма, но Морра не появилась.

А малышка Мю увидела и его, и Морру. Морра сидела и ждала на песчаной отмели.

Мю пожала плечами и снова заползла в мох. Она уже не раз замечала, как некоторые по глупости ждут друг друга не в том месте, где надо, и отчаиваются. Тут уж ничего не поделаешь, так уж повелось.

Ночь была мрачная. Муми-тролль слышал, как мимо пролетают невидимые птицы. Позади него в Черном Оке послышался плеск, и он обернулся. Глаз фонаря осветил полосу на черной воде. Морские лошадки! Они плыли вдоль скалистого берега, может быть, они бывали здесь каждую ночь, а он и не знал об этом.

Лошадки хихикали и брызгались водой, они смотрели на него из-под челок. Муми-тролль переводил взгляд с одной на другую. У них были одинаковые глаза, одинаковые цветочки на шее, их головы поворачивались одинаково дерзко. Он не мог различить, которая из них его лошадка.

— Это ты? — спросил Муми-тролль. Морские лошадки подплыли к самому берегу. Теперь вода достигала им до колен.

— Это я! Это я! — воскликнули обе и залились смехом.

— Ты не хочешь спасти меня? — спросила одна. — Скажи, маленький толстый морской огурец, ты смотришь на мой портрет каждый день? Смотришь?

— И вовсе он не морской огурец, — с упреком возразила другая. — Он маленький-маленький гриб-дождевик, который обещал спасти меня, если поднимется шторм. Он маленький гриб-дождевик, который ищет раковины для своей мамы. Разве это не прелестно? Прелестно!

Муми-тролль вспыхнул.

Мама начистила подковку порошком. Он знал, что одна подковка блестит гораздо ярче, чем остальные. Он знал, что они ни за что не поднимут копыта из воды, и он так и не узнает, которая из них его лошадка.

от лошадки вошли в море. Он слышал, как они смеялись, но их смех все отдалялся и отдалялся, и под конец слышался лишь посвист ветра на берегу.

Муми-тролль растянулся на камнях и уставился в небо. Он не в силах больше думать о Морской лошадке. Как только он пытался представить ее себе, перед ним вставали две лошадки, две совершенно одинаковые смеющиеся лошадки. Они только и делали, что выбегали из моря и убегали обратно, — у него устали глаза. Под конец их стало много, целый табун, он не в силах был даже сосчитать их. Ему захотелось заснуть, отдохнуть.

Мамина стенная роспись становилась все красивее и красивее, она уже разрисовала стену до самых дверей. Мама изобразила зеленую яблоньку, усыпанную и цветами, и фруктами, и яблоки, лежащие в траве. Розовые кусты росли повсюду, почти все с красными розами, такие же, как у мамы в садике. Каждый куст был обрамлен белыми ракушками. Колодец был зеленый, а дровяной сарай — коричневый.

И в один прекрасный вечер, когда лучи заходящего солнца осветили стену, мама нарисовала угол веранды.

Вошел папа и поглядел на ее рисунок.

— А горы ты не рисуешь? — спросил он.

— Там нет никаких гор, — рассеянно ответила мама. Она рисовала перила, а их очень трудно изобразить прямыми.

— А что это у тебя, горизонт? — продолжал папа.

Мама подняла глаза.

— Нет, это голубая веранда. Моря здесь вовсе нет.

Папа долго смотрел молча. Потом подошел к плите и поставил чайник на огонь.

Когда он повернулся, то увидел, что мама уже успела намалевать большое голубое пятно, а на нем что-то похожее на лодку, точно он не мог разобрать.

— Послушай-ка, — сказал папа, — это у тебя вышло неудачно.

— Получилось не так, как я хотела, — жалобно ответила мама.

— Ты наверняка хотела изобразить что-то красивое, — утешил ее папа. — Но мне думается, лучше тебе это переделать, пусть уж будет веранда. Рисовать нужно то, что хочется.

После этого вечера мамина стенная роспись стала все больше походить на долину Муми-дален. Ей трудновато было изобразить перспективу, и пришлось переносить некоторые детали в другое место. Например, плиту и часть гостиной. Невозможно нарисовать каждую комнату. Можно лишь изображать отдельно по одной стене, и это выглядит ненатурально.

Маме нравилось рисовать перед заходом солнца, в это время в башне никого не было, и она отчетливее представляла родную долину.

Однажды вечером небо на западе окрасил красивейший и ярчайший закат, такого маме еще не приходилось видеть. Он зажег языки красного, оранжевого, розового и лимонно-желтого пламени над темным бурным морем. Подул зюйд-вест, он летел на остров прямо с черного как уголь, резко очерченного горизонта.