Консолидация - Джефф Вандермеер

И пока он бежал, граница буквально не отпускала его. Абсурдность ее существования в том же мире, где и город, по которому он бежит, и музыка, которую он слушает. Крещендо струнных и духовых.

Граница невидима.

Вроде бы обладает шириной и глубиной.

Не допускает полумер: уж если коснулся, она тебя втянет (или перенесет?).

Ее снабдили демаркационной линией, включая и простирающуюся на милю в море. Военные установили понтоны и неустанно патрулируют местность.

Любопытно, подумал он, перепрыгивая низкую стену, оплетенную побегами кудзу, и срезая угол между улицами по направлению к разрушающемуся каменному мосту. На миг задумался об этих неустанных патрулях: видели они что-нибудь среди волн, или их жизнь — лишь выматывающее кишки серо-синее однообразие день за днем.

Граница простирается миль на восемьдесят в глубь суши от маяка и миль по сорок к востоку и к западу вдоль побережья. Восходит почти до тропосферы, а под землей оканчивается чуть выше астеносферы.

В ней есть дверь или проход в Зону Икс.

Ее могло создать не то, что создало Зону Икс.

Он миновал угловую бакалею, аптеку, соседний бар. Пересек улицу, едва не напоровшись на женщину на велосипеде. Сбегая с тротуара на обочину, когда приходилось, желая побыстрее добраться до реки, не испытывая энтузиазма по поводу бега обратно вверх по склону холма.

Со стороны моря под границу никак не поднырнешь. Со стороны суши не подкопаешься. Не пробьешься через нее ни хитроумной аппаратурой, ни радаром, ни сонаром. Глядя сверху со спутника, увидишь лишь пустоши в реальном времени, ничего экстраординарного. Хоть это и оптическая ложь.

В ночь своего явления граница захватила с собой корабли, самолеты и грузовики — все, что оказалось на воображаемой, но чересчур реальной линии в момент ее творения и в последующие часы, прежде чем кто-либо сориентировался, что творится, сообразил, что надо держаться от нее подальше. Заунывные стенания металла и вибрация двигателей, продолжавших работать, исчезая… в нечто, куда-то. Саднящее, апокалиптическое видение, боевые рубки эсминца в море, «сползающие в никуда», как выразился один из наблюдателей. Последние истерические сообщения от людей на борту, по видео и радио, пока большинство бежали назад в бурлящей, вздымающейся волне, на зернистом видео с вертолета выглядевшей, будто некая циклопическая тварь, спрыгивающая в воду. Потому что они должны были вот-вот исчезнуть и ничего не могли с этим поделать, и все осложнялось туманом. Впрочем, некоторые просто стояли, глядя, как их корабль уходит в небытие, а потом перешли, погибли, отправились куда-то еще или… Постичь этого Контроль не мог.

Уклон сошел на нет, и он снова бежал по тротуарам, на сей раз минуя типовые торговые пассажи, и сетевые магазины, и людей, переходящих на красный свет, и людей, садящихся в машины на парковках… пока не добрался до главного променада перед рекой — мельтешение ярких огней и еще больше пешеходов, некоторые пьяные, — пересек его и оказался в тихой округе мобильных и крохотных шлакобетонных домиков. Он уже порядком пропотел, несмотря на прохладу. Кто-то затеял барбекю, и все замерли, чтобы поглядеть на него, когда он пробегал мимо.

Мысли его вернулись, как возвращались весь день, снова к биологу. К необходимости узнать, что биолог видела и испытала в Зоне Икс. Осознавая тот факт, что заместительница директора вполне может привести в исполнение угрозу умыкнуть ее. Осознавая, что заместительница директора хочет воспользоваться неопределенностью, чтобы вынудить его принимать необоснованные решения.

Односторонняя дорога, обрамленная сорняками и усеянная гравием из рытвин, вывела его к реке. Из нимба ветвей он выскочил на шаткий понтонный причал, подогнув колени, чтобы удержать равновесие. И там, в конце причала, рядом с привязанным к нему гоночным катером, наконец остановился. За рекой огней почти не было видно — просто небольшие скопления там и тут, сущий пустяк по сравнению с буйным всплеском света слева от него, где поджидал променад под нарочитой туристской завлекаловкой дурацких псевдовикторианских фонарных столбов, увенчанных шарами, наполненными чем-то вроде расплывчатых яиц всмятку.

Где-то по ту сторону реки, левее, расположена Зона Икс — за много миль отсюда, но все равно видимая как тяжесть, тень, проблеск. Экспедиции возвращались или не возвращались, когда он еще только кончал школу. В тот же период психолог трансформировалась в директрису. Разыгрывалась целая тайная история, пока они с друзьями мотались в Хедли, собираясь залудить пивка и найти тусовку — не обязательно именно в таком порядке.

Мать позвонила ему за день до того, как он сел на самолет, чтобы лететь в Южный предел. Они немного поговорили о его связи с Хедли. Она сказала: «Я знаю этот район лишь потому, что там был ты. Но ты этого не помнишь». Да, он этого не помнил. Равно как не знал, что она немного поработала в Южном пределе, и этот факт и удивил, и ничуть не удивил его. «Я работала там, чтобы быть поближе к тебе», — сообщила она, и что-то в его душе смягчилось, хоть он и не знал, стоит ли ей верить.

Потому что разобраться слишком трудно. В то время он получал ее отложенные истории из более давних назначений. Пытался промотать время вперед, вычислить, когда она поведала закамуфлированную версию Южного предела — если поведала вообще. Но отыскать эту точку во времени не мог, а может, память попросту отказывалась выдать ее. «И что ты там делала?» — спросил он, и единственное ответное слово воздвиглось стеной: «Засекречено».

Отключив музыку, он стоял там, слушая кваканье лягушек, плеск и шлепки воды о борт катера, когда по реке пробегал бриз. Темнота здесь была плотнее, и звезды казались ближе. Течение реки в свое время было быстрее, но стоки агропромышленности породили ил, замедливший, утихомиривший ее, переменив и ее обитателей, и места их обитания. Скрытые темнотой, на противоположном берегу расположились бумажные фабрики и руины бывших заводов, до сих пор загрязняющих грунтовые воды. И все это стекает в море, мало-помалу становящееся все более кислотным.

Из-за реки донесся отдаленный крик и еще более отдаленный отклик. Что-то мелкое справа елозило и копошилось, продираясь сквозь камыши. Глубокое дыхание свежего воздуха было подцвечено едва уловимым, но четким болотным запашком. В такие места отец ходил с ним на каноэ, когда он еще был подростком. Это не настоящие пустоши, уютно прикорнувшие под рукой у цивилизации, но существующие достаточно изолированно, чтобы породить подобие границы. Это то, чего желает большинство людей: быть рядом, но не частью. Они не желают устрашающего неведомого «первозданных» пустошей. Но и бездушной искусственной жизни не желают тоже.