Цыганская невеста - Кармен Мола

— А это фото Сусаны, насечки на том же месте. Хочу заметить, что круговой разрез сделан позже, чем насечки.

— Какой-то знак?

— Может быть, это уже вам выяснять. Надо добавить, что отверстия в черепе у Лары были сделаны дрелью, а у Сусаны — стоматологическим электробуром. Я бы не придавал этому большого значения, тут скорее речь о совершенствовании технологии.

— И о жестокости, — заметила Элена Бланко. — Если жертва была жива, стоматологический бур — вещь более щадящая.

— Возможно. В голове Лары личинки пробыли неделю, — продолжил Буэндиа, — неделю питались живыми тканями, пока жертва не умерла; в голове Сусаны, согласно данным, полученным лабораторией по выращиванию насекомых, всего два дня. Опять младшей сестре повезло больше.

— Или убийца оказался не таким жестоким. Думаешь, это был один и тот же человек? — Инспектор задала вопрос, который вертелся на языке у каждого.

— Не знаю, может, да, а может, и нет. На трупе Лары были найдены волосы Мигеля Вистаса. Они плюс следы от треноги и то, что он был последним, кто видел ее, означали приговор.

— Тренога — доказательство косвенное, волосы могли подбросить, и, возможно, он был совсем не последним, кто видел ее живой, — заметила инспектор. — Последним ее видел убийца.

— То есть ты допускаешь, что в тюрьме сидит невиновный? — Сарате хотел вступиться за Сальвадора Сантоса, но не мог себе этого позволить: стоит кому-то узнать, и его отстранят от дела.

— Я только к тому, что мы ничего не знаем и нам предстоит расследовать два убийства — то, что произошло семь лет назад, и нынешнее. Что-нибудь еще, Буэндиа?

— Пока ничего. Я думал рассказать вам о страданиях, через которые прошли обе девушки, пока личинки поедали их мозг. Меня очень интересуют такие вещи, но знаю, что вы не получите от этого удовольствия.

— Ты прямо душа компании, сынок! — Марьяхо по­ежилась. — Не знаю, какие сказки ты будешь рассказывать на ночь своим внукам…

Инспектор бросила взгляд на часы: оставалась всего пара минут, чтобы заслушать Ордуньо и Сарате, которые встречались с Одноглазым.

— Мы получили описание человека, который заплатил ему за то, чтобы он не приближался к Ла-Кинта: рост выше среднего, крепкого сложения, но сутулый, очень нервный, лицо смуглое, волосы темные…

— Похоже на Мойсеса. Помните, у него болела спина, когда он сюда приходил и мы сообщили ему о смерти дочери.

— Проблема в том, что свидетель вряд ли сможет его опознать — единственным глазом он едва видит.

Предстояло либо придумать, как использовать эти сведения, либо от них отказаться. В любом случае нужно было двигаться дальше.

— И еще, — сказала инспектор. — Что мы знаем о фотографиях Сусаны и Синтии?

— По углу съемки мы установили, откуда они были сделаны, — ответила Марьяхо. — Это дом три А, напротив дома Сусаны, на той же улице Министрилес.

— Я поговорила с владельцем, — добавила Ческа. — Он назвал имя субъекта, который арендовал дом на неделю, заплатив ему шестьсот евро. Луис Сорья, детектив, у него офис на Гран-Виа.

— Спасибо, Ческа. Придется нам потолковать с Мойсесом, — решила инспектор. — Сарате, едешь со мной. Ческа, вы с Ордуньо отправляетесь к детективу, который сделал фотографии, не слезайте с него, пока не скажет, кто его нанял.

Глава 25

Они приехали в Пьоверу — очень дорогой район рядом с парком Конде-де-Оргас и улицей Артуро Сорья.

— Придется поверить Раулю, что его больше интересовали деньги Макайя, чем красота их дочери. Место не из дешевых…

Особняк семьи Макайя был большим и солидным, как и многие в этом районе, выстроенном в семидесятых годах двадцатого века для разбогатевшего сословия, которому стало тесно в маленьких квартирках столичного центра. Однако нельзя было не заметить некоторую запущенность: стены кое-где требовали покраски, жалюзи — починки, живая изгородь, отделявшая дом от улицы, — стрижки, а крыша — ремонта. Бассейн, несмотря на теплое время года, стоял без воды. Может, это все оттого, что дочерей больше не было в живых, может, дом, как и живущая в нем семья, уже пережил свои лучшие времена.

В гостиной царил угрюмый полумрак, жалюзи были приспущены, словно хозяевам хотелось спрятаться от света и радости. Мойсес вошел вместе с женой, которая с трудом переставляла ноги. Она выглядела потерянной, почти сломленной. Мойсес помог ей сесть. Инспектор Бланко протянула ей руку, Соня крепко ухватилась за нее и долго не отпускала.

— Вы уже знаете, как убили мою дочь? — дрожащим голосом спросила она.

Элене стало невыносимо тяжело, она посмотрела на Сарате. Как они скажут родителям, что убийство Сусаны идентично убийству Лары? Как сделать, чтобы такая новость причинила меньше боли? Существует ли какой-нибудь способ?

— Так же, как и Лару, — без обиняков сказал Сарате. — Я не думаю, что стоит вдаваться в детали. Инспектор хотела бы избавить вас от жестоких подробностей, чтобы не усугублять ваше горе.

Мать окаменела. Она снова вцепилась в руку Элены, изо всех сил, словно пытаясь удержаться, спастись. Элена не сопротивлялась, хотя было больно, ногти Сони вонзились ей в кожу. Мойсес закричал, вскочил и, роняя бумаги, пошел прямиком на инспектора, как будто это она — убийца его дочерей.

— Этого ублюдка отпустили? Его отпустили?

— Нет, Мигель Вистас в тюрьме, он не вышел и не получал никакого разрешения на выход. Это не мог быть он.

— Этот ублюдок убил Лару… Она тоже собиралась замуж, она тоже была замечательной девушкой. Теперь С­усана.

Никто не готовит полицейских к таким сценам, невыносимо было смотреть, как впадает в глубокое отчаяние Мойсес, сильный, высокий, под метр девяносто, много чего повидавший в жизни мужчина: казалось, на твоих глазах рушится крепкий, простоявший не одно столетие дом. Мойсес горько плакал, а Элене так хотелось обнять его, сказать, как она его понимает, что она не только полицейский, но и человек и знает, каково это — потерять самое любимое существо. Но она понимала, что не может себе такого позволить. При виде вскрытого черепа Сусаны, полного червей, она дала себе слово, что поймает того, кто это сделал, и не позволит совершить подобное впредь. А значит, нельзя поддаваться сочувствию, надо сохранять хладнокровие и ясность мысли.

— Может быть, Лару убил не он, а может, убийц двое. Уверяю вас, мы делаем все, чтобы это выяснить. Но сейчас мне нужна ваша помощь, а уж потом мы сможем вволю оплакать Сусану. Есть ли кто-нибудь, кто хотел бы причинить вам зло?

Муж и жена посмотрели друг на друга, и инспектор прочла во взгляде Сони сомнение и мольбу, чтобы Мойсес заговорил.

— Нет, за что нас ненавидеть? — ответил Мойсес. — Мы никогда никому не причиняли вреда, мы ведем свой скромный бизнес по закону: организуем свадьбы, причастия, крестины и тому подобное. Это не тот мир, в котором есть ненависть и месть.

— Что вы думаете о Рауле?

— Я уже говорил вам, что он мне не нравится, прожигатель жизни, но он не из тех, кто мог сделать такое с нашей дочерью, — признал отец обеих девушек.

— А жених Лары?

— Его проверяли, когда это случилось. И зря проверяли, он был хорошим парнем, трудолюбивым и серьезным, ее учителем танцев, она ходила к нему в школу фламенко. Его и в Мадриде-то не было в день ее смерти, тем вечером он выступал в Гранаде. Мы общались с ним очень долго, он постоянно звонил нам, навещал нас, он любил Лару. Три года назад он уехал из Испании насовсем, в Соединенные Штаты. Нет, я уверен, что он ни при чем. Убийца Лары в тюрьме.

— А если это не он?

— Это он. Я смотрел