Русская идея от Николая I до Путина. Книга III-1990-2000 - Александр Львович Янов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И надо было все это как-то объяснить. Хотя бы самим себе. Первым из «патриотических» лидеров, кто предложил какое-то объяснение, был Александр Невзоров, самый, пожалуй, из них тогда популярный, их телевизионный голос (кто не смотрел тогда его «600 секунд»?). Нечего и говорить, свелась его попытка к отречению от вчерашних покровителей и спонсоров. Невзоров объявил генеральско-гебешный путч… «политической провокацией демократов».
И представьте себе, годы спустя смехотворное, на первый взгляд, объяснение Невзорова станет официальной доктриной реваншистов. Вот как выглядит оно под пером летописца: «Августовские события были грандиозной мистификацией, в которой определенные, заранее расписанные роли играли как путчисты, составившие ГКЧП, так и защитники Белого дома». Да и с Горбачевым, уверен летописец, настоящие патриоты, а не актеры, игравшие роль путчистов, разобрались бы совсем иначе: «гораздо больший пропагандистский эффект дало бы заявление о низложении его за государственную измену».
А. Г Невзоров во время митинга на Дворцовой площади. 1991 г.
Жаль только, что не объяснил он нам, кто же все-таки «заранее расписал роли» для председателя КГБ Крючкова, министра обороны СССР маршала Язова, министра внутренних дел СССР, тоже, кстати, бывшего гебешника, Пуго и прочих сановных путчистов.
И тем более — для тысяч обыкновенных людей, спонтанно, по велению сердца, устремившихся в ту роковую ночь защищать свободу. А также не объяснил нам летописец, кто был вправе «низложить» президента СССР и генсека КПСС — без позволения избравших его Верховного Совета и съезда партии. Если у Невзорова эта фантасмагория звучала по горячим следам как жест отчаяния, то как выглядит она у серьезного историка, описывавшего события 16-летней давности? Как неловкая мистификация, неудачная попытка создать еще одну легенду? Впрочем, я же говорил о «треснувшем зеркале»…
На свой страх и риск
Так или иначе, в связи с банкротством вчерашних спонсоров информационные и финансовые ресурсы «патриотов» резко после путча сократились. Что было делать в этой новой ситуации? Невзоров последовал примеру путчистов, сдался на милость победителей. «Мы потерпели поражение, — писал он уже в сентябре в прохановском Дне (статья называлась «К нашим»).-У страны теперь новые хозяева. И власть — у них. Результаты того, что они натворили — разрушенная страна, умирающий Союз, триумф полностью чуждого нам духа-забыты благодаря августовским событиям. Нас много. Очень много. Но мы теперь без голоса и без власти». (Это обратный перевод с английского, так что за грамматику не отвечаю, только за содержание).
Большинство коллег Невзорова отказалось, однако, согласиться с его пораженческой позицией. Как писал один из них, Л. Охотин (оказалось, что это псевдоним А. Дугина): «Путч был хорошим уроком для патриотов. Он излечил нас от наивной веры в партию, в армию и вообще в гипнотическую силу властного центра». Но решающим был, конечно, голос Проханова: «Мы остались одни, лицом к лицу с либералами-интернационалистами. Пришло время создавать новую независимую партию национальных интересов».
Иначе говоря, покуда режим Горбачева колебался, «патриоты» мирились с положением аппендикса мощных оппозиционных сил внутри режима. Теперь, когда эти силы вышли из игры, предстояло им самостоятельно, на свой страх и риск стать ОППОЗИЦИЕЙ новому-либеральному-режиму: «Никто не спасет страну, если мы ее не спасем!»
Отдадим должное мужеству и в то же время легкомыслию «патриотов». Создать с нуля независимую оппозиционную партию было бы задачей прометеевского масштаба, даже если речь шла о группе единомышленников, готовых стать ядром такой партии. Задача многократно осложнялась тем, что между «патриотами» не было и тени единомыслия. Их лидеры расходились буквально во всем, — начиная с того, какое именно прошлое России они хотели вернуть: советское, на чем насмерть стояли «красные», или дореволюционное, что было жизненно важно для «белых», — и кончая тем, что, собственно, имели они в виду под русской нацией, патриотами которой они себя заявляли.
Неясно было, должна ли эта нация быть этнически чистой, как полагали петербургская «Русь» и «Русская партия» Виктора Корчагина, или смешанной, как думало большинство? А если смешанной, то с кем-с другими славянами, как настаивали национал-ре-спубликанцы Николая Лысенко, или с тюрками, как проповедовали евразийцы Александра Дугина? И это был, между прочим, серьезный спор: от него зависели границы «Русского мира» и, следовательно, что именно предстояло отвоевывать будущей имперской России — Казахстан или Украину с Белоруссией?
Напомню как курьез, что в ту начальную пору Проханов склонялся в сторону Дугина, даже завел в своей газете специальную «евразийскую» полосу. Курьез это потому, что сейчас оба резко сменили свои приоритеты, устремившись вслед за Путиным в украинском, т. е. славянском, направлении, там оказался нынче их «русский мир». Тем легче Казахстану, который даже не подозревал, что в этих словно бы отвлеченных спорах решалась его судьба. До такой степени не подозревал, что именно Нурсултан Назарбаев неосторожно поддержал «евразийский проект» Дугина.
Но на этом расхождения не заканчивались, скорее лишь начинались. Не менее важным был вопрос о том, как привлечь на свою сторону большинство. Покажу это на примере. Александр Баркашов был живым напоминанием, что в составе «патриотической» коалиции, из которой намеревался Проханов лепить свою партию, были, кроме «красных» и «белых», также и наследники все еще популярной «Памяти», чернорубашечники. Между прочим, вооруженные, попробуйте с ними не считаться. Сам Баркашов рекомендовал себя, как мы помним, так: «Мы национал-социалисты, из тех, кого на Западе называюти "наци". И обижался, когда его причисляли к «краснокоричневым». Поправлял с гордостью: «Мы просто коричневые».
Н. Н. Лысенко А. П. Баркашов
Так вот, «просто коричневые» попросту отрицали саму проблему большинства, которое следовало привлечь на свою сторону. Выборы, считали они, изобретение разлагающейся западной дерьмократии. «Для России спасительна национальная диктатура». Это Баркашов цитировал эмигрантского философа Ивана Ильина (который в свое время тоже восхищался Гитлером и призывал соотечественников не смотреть на нацистов «глазами евреев»). Соперник Баркашова Николай Лысенко уличал его в невежестве: Ильин, мол, призывал к диктатуре лишь на переходный период к выборам, когда патриотам все равно потребуется опереться на «большинство русских людей» (чувствовалось влияние его наставника Кургиняна, который после путча тоже, понятно, переменил фаворитов).
Вот тогда и понадобится, утверждал Лысенко, «непротиворечивая идеология Русского пути». Нечего и думать о том, чтобы «вступить в тотальную борьбу с Западом за интеллектуальное и технологическое лидерство» без создания «идеологии технотронного натиска». И вообще «не может быть сильной партии без сильной-и современной-идеологии». Соперников попытался
