Дорога к вулканам - Андрей Бондаренко

— Эх! — с полусекундным опозданием выдыхал чернобородый, после чего водружал на кряж очередное полено.

— Здорово, хозяин! — минут через семь-восемь, когда мужик, пристроив топор к горке уже наколотых дров, решил немного передохнуть, поздоровался Тим. — Может, помощь нужна?

— Никак, лёгкий иностранный акцент присутствует? — обернувшись на голос, вопросом на вопрос ответил чернобородый. — Ты, наверное, Брут? Прибыл в Ключи на место инспектора Грина? Наслышан. Мне про тебя Томас все уши прожужжал… А я — Сергей Пугачёв. Он же — «Серёга». Он же — «Пугач»… Подходи к калитке. Сейчас отомкну запор.

С тихим шорохом повернулся ключ в замке, и солидная калитка, оббитая широкими полосами чёрного металла и являвшаяся составной частью крепких двухстворчатых ворот, распахнулась.

— Проходи, Брут, — пригласил Пугач, но тут же насторожился: — Ты, никак, с псом? Тогда погоди немного. Не так всё и просто. Хотя… Чистокровный хаски? Ну-ну… Найда! — обернулся в сторону дома. — Ко мне!

Вскоре рядом с его ногами появилась собака.

«Лайка?», — засомневался Тим. — «Может быть, только какая-то нетипичная. Белая, с редкими бисквитными пятнами. Очень… э-э-э, компактная, ладная, лохматая и „шерстяная“. Голова клиновидная и мощная. Угольно-чёрный аккуратный нос. Углы рта слегка загибаются, образуя некое подобие ехидной улыбки. Глаза тёмно-коричневые, глубоко посаженные, широко расставленные, немного раскосые, миндалевидной формы. Хвост пышный, гордо закинутый на спину. А, вот, уши какие-то маленькие и слегка закруглённые на концах…».

— Найда, она самоедка[8], — охотно пояснил Сергей. — Два с половиной года назад купил щенком у старого чукчи, на северном плато Корякского нагорья. Она ещё девушка у меня. И поэтому на всех кобелей рычит и бросается. А на твоего…

— На Клыка.

— А на твоего Клыка — нет. Только добродушно и загадочно щурится. Может, что и получится. Путное, я имею в виду. Например, здоровые и породистые щенки.

— Гав-в-в-в, — почтительно помотав головой, высказался Клык, мол: — «Какая симпатичная и трепетная синьорина. Сражён наповал. Имею самые честные и серьёзные намерения. Готов доказать на деле и всё такое прочее…».

Найда, молча, развернулась на сто восемьдесят градусов и, кокетливо помахивая белоснежным хвостом, затрусила к дому.

— Заходите, гости дорогие, — понимающе усмехнулся Пугач. — Будьте как дома…

«Кстати, а он здорово похож на легендарного Емельяна Пугачёва», — шагая по узкой гравийной дорожке, машинально отметил Тим. — «По крайней мере, на портрет Пугачёва, виденный мной когда-то в школьном учебнике по истории. А ещё Серёга очень жилистый и мускулистый. И ростом будет повыше меня. Наверное, крепкий боец. С таким справиться — куда как непросто… Возраст? Под тридцать, скорее всего. Мой ровесник, то бишь…».

По короткой скрипучей лесенке они поднялись на крыльцо и через просторные сени, стены которых были плотно завешаны берёзовыми вениками и духовитыми пучками сушёных трав, прошли в дом.

— Это наша с тобой общая горница, — пояснил Сергей. — Кухня-столовая-гостиная, по-вашему. Вон та дверь ведут на твою половину: две комнаты и кладовка. А эта, соответственно, в мою. Туалет, извини, на улице. Биотуалетом я только зимой пользуюсь. Кстати, рядом с колодцем деревянный столб вкопан в землю. На нём — умывальник…

Горница была достаточно просторной, и главной её достопримечательностью являлась большая русская печь-красавица — с многочисленными дверками-заслонками и широкими полатями, застеленными пышной медвежьей шкурой. А уже рядом с печью, почтительно обступив её с трёх сторон, размещалось и всё остальное: кухня с мойкой и высоким двухкамерным холодильником, посудные и книжные шкафы, просторный обеденный стол и элегантные стулья с резными спинками, антикварные массивные комоды и приземистые сундуки самого почтенного вида. А ещё в этом помещении было очень много полосатых домотканых ковриков-половичков — и на полу, и на комодах, и на сундуках.

— Уютно здесь у тебя, — одобрил Тим. — И пахнет хорошо — полевым разнотравьем, колодезной водой и свежей выпечкой.

— Ничего удивительного. И хлеб вчера выпекал в печи. И полы — колодезной водой — мыл.

— А вон на стене, рядом с шестиструнной гитарой, портрет висит, на котором изображены мужчина и женщина. Лица у них хорошие. Светлые-светлые такие… Кто это?

— Мои покойные родители, — слегка нахмурился Пугач. — Они утонули несколько лет тому назад. Рыбачили по последнему льду в лагуне Маламваям[9]. Ловили корюшку, навагу и камбалу. Матушке морской рыбы захотелось. Мол, речная и озёрная приелись слегка… С Тихого океана неожиданно тайфун налетел, и весь лёд за полчаса поломал. Тогда больше двадцати человек утонуло. Почти все, кто был на льду лагуны… Портрет? Отца маманя рисовала. А батя — её…

— Извини.

— Ничего… А что там с инспектором Грином? Улетел в свой прекрасный Париж на встречу с любимой девушкой?

— Нет, не улетел.

— Почему?

— Убили Томаса.

— Как? Кто? Когда?

Тим подробно рассказал о недавних печальных событиях. То есть, в меру подробно, не упоминая, естественно, о неизвестном судьбоносном открытии покойного, а также о спящем биче, слежке и неудавшемся нападении на автомобильной стоянке возле аэропорта.

— Жалко Томаса, занятный был чувак, — загрустил Серёга. — Помянуть его надо. Как и полагается по русскому обычаю… Давай, Брут, дуй на свою половину. Вещички раскладывай. Переодевайся. А я пока на стол соберу. Минут через пятнадцать-двадцать подгребай.

Тим обустроился, методично разложил вещи по полочкам высокого одёжного шкафа, разделся до трусов, сходил к колодцу-журавлю, вволю пообливался холодной чистейшей водой, тщательно обтёрся толстым махровым полотенцем, облачился в шорты, футболку и шлёпки-вьетнамки, после чего вернулся в горницу.

— Присаживайся, — предложил Пугач. — Держи чарку. В ней медовуха. То бишь, самогон, настоянный на меду. Всё своё. И мёд. И самогон. Сам гнал.

— У меня тоже всякий алкоголь имеется: водка, коньяк, виски. Достать?

— Не надо. Предпочитаю естественные напитки. Да и мешать не люблю… Ну, помянем, не чокаясь. Пусть земля Томасу будет пухом. Родная канадская земля, понятное дело.

— Пусть будет — пухом, — поддержал Тим.

Они выпили.

— Ох, и крепка, зараза! — зажмурив глаза, выдохнул Серёга. — Пожалуй, это я переборщил — с четвёртой перегонкой. И трёх было бы вполне достаточно… Да ты закусывай, Брут. Закусывай… Вот, рыбка — вяленая и копчёная. Ветчина свиная. Холодец сборный. Крольчатина. Помидоры и огурчики. Папоротник маринованный. Холодная вчерашняя пицца с кабачками и баклажанами. Грибочки солёные. Морошка и княженика. Всё, как и полагается, своё…