Хочу тебя себе - Надежда Мельникова

не меньше. Неосторожно поднимает руку и кладет ладошку на грудь. О да, малышка, так-то лучше. Прикосновение горячей ладони к голому телу пускает электричество, я наклоняюсь и поспешно, по новой нахожу её губы, а она — мои. Как же вкусно, с ума сойти. Кажется, мы куда-то собирались.

— Ты такой красивый, — шепчет она между поцелуями, — такой сильный, такой горячий.

Кусаю её губы в ответ, засасываю глубже, и всё по новой. Снова, ещё раз, без конца.

А затем я слышу грохот. Кажется, Иван долбанул кулаком по столу. Мы вздрагиваем, чуточку отрываясь друг от друга.

— Вы меня слышите или нет? Нас убивать едут!

Глава 23

Я хочу что-то сказать ей, объяснить, но, мотнув головой и сбросив наваждение, разворачиваюсь и шагаю к выходу. У нас есть охотничье ружьё, и именно им я планирую воспользоваться. Надо успокоиться и выкинуть из головы, что Хелен сейчас податлива как воск. Нежна и покорна до бездыханности. И что вспышка безумной страсти, озарившая её лицо во время ласк и поцелуев, — просто дурман, лишающий кислорода. Но если нас убьют, то всё это перестанет иметь значение. Дальше надо действовать, повинуясь звериному инстинкту выживания и интуиции опытного бойца. Думать и двигаться. Хотя вкус и запах земляники всё ещё дурманят мозги и с моим бешеным темпераментом остановиться очень сложно. Командую ей спрятаться в погреб, который братец должен прикрыть дорожкой. А Хелен в случае, если прикончат нас с Иваном, обязана сидеть под полом до последнего.

Вцепившись кривыми пальцами в лестницу, устанавливаю её сбоку постройки. Не хотел лезть, но выбора нет. Прижимая больную руку к телу, делаю перехват здоровой, поднимаюсь выше — ещё один перехват. Лестница пошатывается. Феерично будет свалиться с неё и сломать вторую руку. Иван мог бы поддержать, но его опять нигде нет. Как же бесит этот придурок. Дальше появляется устойчивость, и я опускаю голову вниз.

— Я кому сказал сидеть в погребе?

— Я буду помогать тебе.

— Упрямая как породистая ослица!

— Не обзывайся, а то улетишь!

Зло рыкнув, ползу выше. Хоть бы раз послушалась. Двигаюсь дальше. Удаётся сесть и перебросить ноги. Передвигаюсь по старой, покрытой мхом черепице и очень сильно надеюсь, что не провалюсь внутрь дома. Хорошо, что кровля довольно пологая. Если сюда мчится Попов, то нам в любом случае конец. Лена подаёт мне ружьё, я ложусь на самую высокую точку. Снайпер недоделанный. Просто напрягаю зрение, всматриваясь. А потом, выдохнув, падаю мордой в конек, успокаиваясь. Это Антоха, мой дебильный дружбан-мент, его тачка-вездеход. Это мощное старьё не только по лесу — оно в болоте не застрянет и пустыню пересечёт. Закрыв глаза, снова хочу курить. Вся жизнь перед глазами пролетела, я реально думал — нам конец. Что я смогу с помощником-дебилом, девчонкой, одной рукой и охотничьим ружьём? Выброшенный в кровь адреналин начинает распадаться, и я потихоньку успокаиваюсь, чувствуя себя увереннее.

* * *

Появившись на поляне перед нашим лесным домом, Антоха и его парни помогают нам собраться. Этот юморист рассказывает Ленке о поганках и волчьей ягоде, о клещах и змеях. Пугает страшными смертельными случаями и неизлечимыми болезнями. Затем сажает всех нас в тачку и везёт на ферму, где мы сбрасываем Ивана. Обнимаем Ленкиных родных и дальше направляемся на железнодорожный вокзал. Запихнув нас в поезд, в отдельное купе, Антоха стоит на перроне напротив нашего окна и кричит, провожая:

— Ты мне одно скажи, Глазунов: почему голый по пояс был, когда я приехал?!

Ленка, смутившись, прячется за мою спину. С тех пор как перебинтовала меня, выдала обезболивающее и поцеловала, она стала такой милой и застенчивой. Всё больше убеждаюсь, что нравлюсь ей. Молоденькая и глупая. Девчонка же совсем. Довольно ухмыляюсь. А Антоха всё ещё орёт с улицы:

— Одиннадцать градусов, Глазунов! Одиннадцать! Пожалуйста, не бегай голым, воспаление лёгких получишь!

— Давай, друг, спасибо! — ржу, вот же понт, издеваться удумал.

Поезд медленно трогается с места, и стук колес выдает ритмичную музыку. Закрываю окно и сажусь на нижнюю полку, напротив Ленки. Она молчит. Такая непривычная скромность. Только смотрит на меня своими красивыми глазками. Ресницами хлопает, организовывает чай, раскладывая купленный Антохой сухпаёк. Потом тоже садится. После небольшой паузы мы встаем одновременно. Друг напротив друга. Поезд заставляет нас покачиваться.

— Ты куда? — спрашивает она.

— Боишься, что ли? — шепчу я.

— Да, — отвечает она.

— Не бойся, я тебя в обиду не дам! — выдыхаю в женские губы.

— Хорошо, — смотрит на меня не мигая, выражая немой восторг.

— Я пойду покурю.

— Курить вредно, — шепчет блондиночка, а я благодарю бога за то, что сегодня с утра додумался искупаться в тазу, воспользовавшись мылом.

И, судя по раннему грохоту, то же самое сделала Лена. А ещё… Ещё, кроме нас, в купе никого нет. Все четыре полки наши.

Снова накатывает страсть. Но я всё же иду получить свою порцию никотина и перевести дух. Так много событий, мозг просто не успевает.

Но, когда я возвращаюсь в наше купе, Ленка снова встаёт, и до чая у нас не доходит.

Прильнув ко мне, она подставляет губы моим поцелуям, и я отвечаю ей, страстно покусывая. Слияние наших ртов медленно раскачивается под шум колёс поезда. Оно вибрирует, точно надломленная ветвь в ненастный день. Гонит обоих сильнее и слаще. Заставляет толкаться языками глубже, ласкать друг друга ненасытнее. Шторм страсти всё больше даёт о себе знать. Меня накрывает огромной волной, и от напора вожделения едва не трещат рёбра. Я не замечаю, как умудряюсь раздеть Лену догола и уложить на спину. Хорошо, что она взяла у проводницы бельё и уже застелила постель. Замечательно, что я закрыл купе на замок, и ещё лучше, что она такая красивая.

С ума сойти! Её большая молочного цвета грудь — это нечто невообразимое. Пышная и упругая, совсем ещё юная, шикарной круглой формы. Вспотев и задыхаясь, нависаю над ней, сжимаю полушария. Облизываю розовые ореолы и языком играю с крупными вишнями сосков. Ленка, зажмурившись, постанывает, пытается закрыться руками, немного стесняется, но в то же время хочет. Я это знаю. Она шепчет то «да», то «нет». То «нельзя этого делать», то «я хочу ещё». То «Сашенька, остановись», то «Глазунов, умоляю, не останавливайся».

Кончиком языка терзаю правый сосок, хватаю ртом воздух и, окончательно одурев от возбуждения, облизываю, как сладость, как мороженое, пирожное и ваниль, оставляя блестящие дорожки слюны на её теле. В другую бы уже вошёл. А с этой нужно действовать осторожнее. Между лопаток градом течёт пот, и я