Учитель моей дочери - Надежда Мельникова

взгляд. Он выбирает всё новые компьютерные игры, а они становятся всё более «продвинутыми» и имитируют реальность, поэтому Ваня вязнет с каждым днём сильнее, становясь их заложником.

Сидя на кухне, я опускаю руки и начинаю тихо плакать.

* * *

Плакать бессмысленно. Как и жалеть себя. Ваня играть от этого не бросит, тело не перестанет трепетать от воспоминаний об учителе, и даже посуда сама себя не помоет. Ваньке, конечно, плевать, что я шмыгаю носом, он этого даже не слышит, глухо матерясь, щелкает по клавишам, проклиная сетевой фильтр.

Встаю, иду к мойке и закатываю рукава, на губку капаю «Фейри». Моя мама всегда говорила, что уборка её успокаивает и приводит мысли в порядок после ссор с отцом.

Так она и промучилась с ним всю жизнь, делая уборку после очередной взбучки.

Иногда он её даже поколачивал, не гнушаясь трахать соседку при этом.

“Твой хоть не гуляет, уже счастье”, — говорила мне мать. — “А играть в игрушки ему рано или поздно надоест. Он же умный мужик, с образованием и на должности. Просто ты сама виновата. Мужьям ласка нужна, а ты к нему как будто равнодушна в последнее время. Зациклилась на дочери. Дети — это хорошо, но есть ведь и другая сторона жизни”.

Может, и сама. Да, конечно, сама. Кто же спорит? Только вот сестра Лерка с мужем Колей по очереди к ребёнку по ночам вставали. А мой спал. Он ведь работал. А когда стала работать я, пусть и из дома, он продолжал спать, апеллируя тем, что я никуда не хожу, это ведь уже легче.

— Оля! — Влетает благоверный на кухню. — Ты вчера полы мыла? Тряпкой шурудила под моим столом?!

Мне хочется закрыть глаза и никогда больше не открывать их. Он даже не пытается наладить отношения между нами, сгладить конфликт, найти компромисс. Видит же мои распухшие глаза и дорожки туши на щеках.

Только плевать ему, у него сетевой фильтр не работает.

— Да, там по колено грязи было и пустые бутылки от газировки, и упаковки от чипсов.

Муж злится, так как понимает, что я права, и пытается меня унизить любым доступным способом.

— Ты там, на хер, всё поломала!

С тех пор, как игра стала дороже всего на свете, он постоянно мной недоволен: я никудышная кухарка, слишком мало внимания уделяю внешности, нарочно гремлю тарелками и стаканы мою гораздо хуже его матери. Они блестеть должны, а у меня вечно заляпанные.

— Меня ребята ждут, я обещал быть онлайн! А фильтр щёлкает и мигает, как будто его водой залили! Ты там тряпкой мокрой возила? Я же сто раз говорил выжимать её! Ты вообще не слышишь, что я говорю!

— Я всё слышу, ты так орешь, что и соседи слышат. — Кладу я губку на краешек раковины.

Мне нужно приготовить обед до прихода Маргаритки.

— Тупая какая-то.

— Хватит меня оскорблять.

— Ну если человеку сто раз сказать: не мой там мокрой тряпкой — а он всё равно это делает, значит, он какой? Правильно, Оля, тупой! И значит, ты тупая, очень тупая и ограниченная тёлка!

Снова зажмуриваюсь. Я виновата, я изменила, я легла под чужого мужика, я угробила нашу семью, я предала его, я шлюха и давалка, но я абсолютно точно не тупая! Он не уходит, он скалится. Сейчас я — самое ужасное, что есть в его жизни. Именно я мешаю ему играть! У него просто ломка.

— Я давно зарабатываю больше тебя, Ваня. Вряд ли у тупой это получилось бы.

Его глаза наливаются кровью, обычно я не спорю с ним, мне хватает врожденного такта и терпимости, я молча страдаю, и до такого срача мы не доходим, но сегодня всё иначе. У меня появился учитель, и он считает, что я красивая. Наверное, поэтому я стала смелее.

— Да не говори ты херни, просто всем не дали премию в прошлом месяце, вот и получилось меньше!

— Не ври мне, Ваня. Просто ты платишь в игре за что-то и одалживаешь у Коли.

— Вот же сеструха твоя, язык за зубами не держит! Корова жирная.

— Прекрати оскорблять мою сестру! У тебя образовались долги.

— Да вы все мне вот тут уже, — проводит ребром ладони по шее, — затрахали, сил нет. Теперь надо фильтр новый. По твоей, жёнушка, милости!

Он выходит из кухни. Мы перекрикиваемся. Я даже не знаю сколько по времени длится наша перепалка. Мне обидно, я уже тоже не могу успокоиться.

— Ваня, посмотри на себя, скоро ты начнешь играть на работе. И тебя попрут с должности. Ты должен одуматься, взять себя в руки, я тебя очень прошу! Тебе нужна помощь. Я пойду с тобой к психологу, есть парные занятия, здесь нечего стесняться, неужели ты не видишь, как сильно погряз во всём этом?

Он несколько раз мне отвечает, потом возвращается в кухню, ещё злее, чем был до этого.

Разгоняется...

Испугавшись, я дёргаюсь, отступая, прячась за стол, в самый угол.

— Я сам решу, что мне нужно!

Руками не трогает, но всё равно страшно. Я жмусь к холодильнику и снова плачу. Мне плохо, мне одиноко, я не могу из этого выкарабкаться в одиночку. Почему я должна это терпеть? Я больше не могу. Не я его в это окунула, не я его заставила просирать свою жизнь возле компьютера.

Смотрю на часы, у Маргаритки остался ещё один урок, кажется, рисование. Я лучше подожду в школе, он не будет орать при дочери. Она единственное, что его сдерживает. Пока сдерживает.

Ваня заходится в очередном приступе, а я вытираю лицо и одеваюсь. Он даже не спрашивает, куда я иду.

Натянув шапку на лоб и засунув подбородок поглубже в ворот куртки, я иду по дорожке, стараюсь помедленнее, чтобы убить время. Вернусь с Маргариткой, и он успокоится. Меня аж колотит от обиды и злости. Как же плохо… Я не хочу жить… Только ради дочери.

Так больно, дышать тяжело.

На парковке возле школы стоит блестящий синий «опель». Машина не старая и не дешёвая, что странно, учитывая учительскую зарплату. Я видела её раньше, но не знала, что это автомобиль “моего” учителя. Багажник открыт. Я стараюсь вжать голову в плечи, как можно скорее пройти мимо, потому что я чувствую… Среди грязи, боли, обиды и оскорблений, я кожей ощущаю его присутствие. Так и есть. Тихонов выглядывает из-за крышки