Добрые друзья - Джон Пристли

— Довольно, мистер Джоллифант. У нас такое правило: не играть, не играть на пианино по вечерам. — Она резко развернулась, будто на шарнире, подобрала юбки и вышла вон.

Иниго отправился следом, тихо насвистывая свежий мотивчик — теперь в нем звучал не только зажигательный ритм, но и определенные бунтарские нотки. Наверху, по дороге в свою комнату, он встретил мисс Калландер — судя по всему, она стояла там с самого начала и подслушивала.

— Я видела, как она спустилась! Вам запретили играть?

— Именно, запретили, — ответил Иниго. — А я только вошел во вкус! Слышали, что я играл? Безделица, конечно, но зато моя собственная.

— Правда? Чудесная мелодия. Вы такой умница! — Тут она понизила голос: — Так и знала, что вас выругают. Миссис Тарвин весь вечер злая, как собака: сразу после ужина отчитала меня за какую-то ерунду. Прямо не знаю, что и делать. — Мисс Калландер с надеждой взглянула на Иниго.

Тот как бы невзначай взял ее за руку.

— Она хочет сломить нашу волю этой жуткой диетой — я про пастушьи запеканки и чернослив. Но ей нас не одолеть! Разве что Фелтон сдастся: воли у него нет, чернослив ему якобы по вкусу. А вот мы с вами, мисс Калландер… — Иниго, не договорив, стиснул ей ладонь.

Мисс Калландер спрятала руку за спину, но без особой спешки.

— Она ужасная, правда? И ведь это только начало. Впереди целая четверть! Какой же она станет к концу? Может, подобреет?

— Озвереет, определенно, — важно ответил Иниго. — Терпеть ее целых девять недель… это выше моих сил. Поверьте, — теперь и он зловеще зашептал, — хоть четверть едва-едва началась и мое знакомство с этой горгоной длится считанные дни, нити наших судеб уже сплелись в паутину, путь мой начертан, и очень скоро… знаете ли вы, что случится очень скоро?

В ее круглых глазах и приоткрытых губах ясно читался вопрос, однако актерское чутье подсказало Иниго выждать несколько секунд. Чело его омрачилось.

— Смертный бой, — наконец молвил он, — битва самых грандиозных и сокрушительных масштабов. — Иниго бросил на мисс Калландер еще один обреченный взгляд, потом внезапно улыбнулся, махнул рукой и пошел себе дальше по коридору, беззаботно насвистывая мелодию, которую можно назвать лейтмотивом этой главы.

Воскресенье выдалось на удивление теплым для сентября. Однако то было не приятное и солнечное тепло, а угрюмый серый зной: как будто всю деревню засунули в огромную темную печь. Ни дуновения ветерка на полях, а школьный воздух, казалось, прогнали уже через множество легких. Обед в компании мальчиков прошел отвратительно. Иниго умял несметное количество отварной говядины, провернул скользкое дельце с морковью и стал свидетелем того, как пятнадцать мальчиков едят манный пудинг. Теперь, понятное дело, ему было жарко, гадко и тошно.

— Я ошибся, сказав, что в этой школе есть только два запаха, — злобно сообщил он Фелтону, с которым вышел из столовой. — Точней, главных запахов действительно два. Первый — запах мальчиков, разумеется. Второй — запах из кухни, которую, судя по всему, залили капустным отваром и завалили гнилыми костями. Эти запахи, что называется, преобладают. Но… ты меня слушаешь. Фелтон?

— Не очень внимательно, честно говоря, — проронил Фелтон, не оборачиваясь. Они поднимались по лестнице, и он шел первым. — Но ты продолжай, если тебе так нравится.

— Ах, Фелтон, в железо вошла душа твоя[15]. Где дружеское участие, где знаменитое юго-западное доброхотство? Позволь отметить, что мне такие разговоры тоже неприятны. Но я хотел уточнить: в Уошбери куда больше запахов, чем мне казалось поначалу. В углах живет затхлый душок, пахучие туманы витают в коридорах, похожие на…

— Фу, замолчи! — Фелтон прибавил шагу, — Я только что пообедал.

— Идешь мирно переваривать пищу? Хочешь без суеты и спешки превратить ее в кусок доброго честного Фелтона? О, это тайна, покрытая мраком… Нельзя посвящать в нее случайных прохожих, они могут легкомысленно с нею обойтись.

— Я пока не решил, чем заняться, — сказал Фелтон, встав в дверях своей комнаты.

— Не решил?! — вскричал Иниго и хлопнул приятеля по плечу. — Считай, тебе повезло. Я вот давно определился: этим теплым воскресным днем в глухой зловонной школе заняться положительно нечем.

— Я думаю прогуляться.

— Как! По старой протоптанной дорожке — через поля, к старому мосту, потом обратно? Умоляю, Фелтон, не говори, что ты это всерьез.

— Нет, я придумал другой маршрут. Можно пройтись вдоль земляного вала до Кинторпа, — ответил его приятель тоном скромного героя. — А там и чаю попить. — Он радостно кивнул и ушел к себе.

Иниго растянулся на двух стульях, раскурил трубку, и тут его озарило. Он вспомнил, что Дейзи Калландер свободна до самого вечера. Почему бы не сводить ее в Кинторп или еще куда — на чай? Пусть она не любительница пеших прогулок, но уж такое расстояние осилит. Порой Иниго начинал думать, что почти влюблен в Дейзи, однако ему никак не удавалось избавиться от мысли, что надо увидеть хотя бы еще полдюжины девиц, прежде чем решить окончательно. Провести наедине с Дейзи больше получаса и не начать с ней заигрывать было выше его сил — кроме флирта заняться с ней мечем. Впрочем, Иниго не имел ничего против флирта. Любое времяпрепровождение (кроме работы и других, совсем уж страшных преступлений) было ему по душе. Он принялся томно подбирать одежду для прогулки, начав с воротничка.

Раздался стук, и в спальню заглянул Фелтон — опрятный, чистенький и блестящий. Один вид его аккуратной фетровой шляпы, скучного синего галстука и сверкающих очков нагнал на Иниго жутчайшую тоску. Прогуляться с Фелтоном — все равно что пройтись по пустыне Гоби.

— Ты идешь, Джоллифант?

Иниго медленно покачал головой:

— Нет, спасибо. В другой раз, когда я буду крепче рассудком и телом, а свирепый норд-ост закончит то, чем ему положено заниматься по словам… как бишь его… мистера Кингсли… в общем, когда норд-ост закончит свои дела[16]. Но не сегодня.

— Так я и думал. — Фелтон, как ни странно, радостно улыбнулся и сразу исчез.

— Итак, — сказал себе Иниго, — теперь прекрасная Дейзи в моем распоряжении. — Он заглянул в зеркало, натянул сентиментальное выражение лица и спешно закончил туалет. Прекрасная Дейзи в его воображении стала еще прекрасней, а ее общество на ближайшие два-три часа — приятнейшей из перспектив. Страшная тоска отступила под натиском сердечного пламени. Иниго стал вновь насвистывать свою мелодию.

Он бросил взгляд в окно: на спортивную площадку выходили несколько мальчишек. Бедные, несчастные дети! Скоро их соберут на воскресную гимнастику под руководством самого Тарвина, а после они вернутся в школу и под его же отеческим присмотром напишут свои вымученные еженедельные послания родителям. Врагу не пожелаешь такого воскресенья! Не успел Иниго отвернуться, как ему на глаза попались две фигуры покрупнее. Одна была Дейзи Калландер. Рядом с ней энергично вышагивал коварный предатель Фелтон. Он прокрался вниз и похитил ее, а теперь вел в Кинторп пить чай! Спокойненько уводил прочь целое Инигово воскресенье! Иниго уставился им вслед, потом заметил у себя в руке дурацкую шляпу и запустил ее через всю комнату. Когда он вновь выглянул в окно, на улице не было ничего, кроме горстки маленьких идиотов и огромной, чуть скворчащей от зноя пустоты.

На миг Иниго стало так жаль себя, что он едва не разрыдался. Потом он пнул шляпу, пробормотал несколько слов, которых ему вовсе не следовало знать, подумал о Фелтоне, мисс Калландер, испорченном воскресном дне и вдруг хохотнул. Он решил заскочить к Фонтли и взять какой-нибудь детективчик из его богатой библиотеки.

Фонтли покачивался в старом кресле-качалке, курил и допивал виски с содовой. То был крупный, обрюзгший джентльмен: грозные брови, подрезанные усики, тяжелая челюсть и лицо, изборожденное множеством красных венок. Фонтли был единственным талантливым педагогом в Уошбери. Если школе выделяли стипендию, ее тут же получал кто-нибудь из его учеников. Фонтли убеждал себя, что его мальчики способны и прилежны, и таким образом умудрялся впихнуть в них знания. Зачем он вообще приехал в школу Уошбери и почему, приехав, решил остаться, было тайной. Фонтли словно бы приплыл сюда из какого-то диковинного прошлого. Отнести его к широко известной (в литературе) категории гениев-неудачников было бы преувеличением, однако предмет свой он знал крепко, куда крепче самого Тарвина, и походил на ржавеющий в безвестной гавани боевой крейсер. Фонтли высмеивал всю современную литературу (пеняя авторам на грамматические ошибки), зато стопками проглатывал дешевые детективные романы. Раз или два в неделю он исчезал на весь вечер и никому не рассказывал о своих похождениях. (Иниго регулярно пугал Фелтона историями о любовнице из соседней деревни.) Фонтли был чрезвычайно падок на виски и, приняв его в достаточном количестве, начинал пространно сожалеть о том, что не ходит в церковь, затем поносить всю современную цивилизацию или особым ученым слогом (которого в обычной беседе за ним не наблюдалось) рассказывать неприличные истории. Таков был Фонтли. Не любить его было невозможно, однако в его обществе вас не покидало смутное ощущение, что удача от вас отвернулась. Глядя на него, Иниго нередко подумывал освоить другую профессию.