Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич

Они встречались и днем, в городе, якобы случайно. Но все это было так мимолетно, что оба начинали этим тяготиться. Нет, Пфальцбург, не был, конечно, Парижем, хотя и здесь нравы царили довольно свободные. Но чувства, вспыхнувшие между этими двумя молодыми людьми, нуждались в защите от ненасытного общественного мнения, превозносящего грязь, разврат и порок, они должны были оставаться чистыми, хотя бы в их собственных глазах, и уж ни в коем случае не выставляться напоказ.

Но молодость брала свое. Не раз уже Агнесс, засыпая, в пустынной супружеской постели – муж, как всегда где-то развлекался, а если даже и ночевал дома, то спал пьяный в другой комнате, представляла себе страстные объятья молодого барона, его ласки, его поцелуи. И эти картины волновали и возбуждали молодую женщину. Голова шла кругом. Сам Стединк думал о том же, но не смел даже намекнуть Агнесс об этом.

Наконец, она не выдержала первой. Опустив глаза, и даже отведя их в сторону, она как-то спросила еле слышно:

- А где вы живете, барон?

Курт слегка опешил от неожиданного вопроса, они только что обсуждали что-то из философских сентенций Вольтера, стоя на улочке возле кондитерской, в центре Пфальцбурга.

- Здесь, неподалеку… - он показал рукой направление и замолчал в нерешительности.

- Вы живете один? – последовал вопрос. Агнесс не поднимала глаз, сосредоточенно выковыривая носочком ботинка крошечный камешек из мостовой и что-то сосредоточенно обдумывая.

- Нет, то есть да, один. – Поправился Стединк и торопливо пояснил, - я живу со своим сослуживцем, но его сейчас нет и не будет еще месяц. Он в отъезде.

Агнесс вздернула головку и посмотрела прямо в глаза Курту. Ее взор светился решимостью:

- А вы не хотите пригласить меня в гости? Прямо сейчас! – Ему показалось, что она даже чуть-чуть притопнула ножкой.

- Сударыня… - Курт даже растерялся, - я… я буду счастлив, если вы посетите мое скромное жилище.

- Ну так ведите! – Агнесс тряхнула головой, отметая все сомнения. - Дайте мне вашу руку, я обопрусь на нее.

Как упоительна, нестерпима и в тоже время неутолима была их страсть. И какие-то … странные ощущения. Такого еще не бывало. Ни с ней, ни с ним. Они вдруг стали не просто частью жизни друг друга, а превратились в одно целое – с общей кожей, общим телом. Отрываясь на секунду друг от друга, они с изумлением смотрели в глаза и сливались опять в одном неистовом поцелую, переплетавшем их нагие тела. Наконец, они очнулись. Вещи были разбросаны по всей комнате, а стены, потолок, красно-золотыми отблесками раскрасило заходящее солнце.

Агнесс резко поднялась с кровати и, не поворачиваясь к Курту, глухо произнесла:

- Не смотрите на меня, прошу вас. – Стыдливо прикрывшись подхваченной с пола тончайшей рубашкой, Агнесс стала одеваться. Стединк перевернулся на спину и закрыл глаза, слушая эту очаровательнейшую музыку шуршания тканей женского туалета. Наступила тишина. Курт открыл глаза и повернулся на бок. Агнесс стояла у окна, уже полностью одетая, и что-то внимательно там высматривала:

- Дорогая, - тихо позвал барон.

- Я прошу вас, - отозвалась она, не обернувшись, - теперь ваша очередь. Одевайтесь.

Барон не заставил себя упрашивать и моментально облачившись подошел к ней и обнял за плечи. Она вздрогнула:

- Прошу вас, - постаралась отстраниться. Но он развернул ее к себе и заглянул в лицо. И снова страсть овладела обоими. Снова в стороны полетели ставшие в момент ненужными одежды. Снова он целовал и ласкал обожаемое тело. Снова, как в забытьи она шептала:

- Еще, еще, еще, мой любимый…

А после, испытав уже ставшее привычным наслаждение, она больше никогда не стеснялась его. Лежала рядом, гладила его волосы, когда он попытался что-то сказать, она покачала головой и прислонила к его губам свой тоненький пальчик – помолчи, мол. Так и лежали молча… потом она обернулась и произнесла первую фразу, взглянув на окно

- Темнеет. – И Курту, - помоги мне одется.

И тем же тоненьким пальчиком, указывала, в какой последовательности и какую из мудреных вещичек женского гардероба подавать. Он стоял перед ней совершенно обнаженный и услуживал своей госпоже. От предшествующего стеснения не осталось ни следа, ни у одного, ни у другого.

Когда он помог ей застегнуть крючки корсажа, и на голове уже красовалась изящная шляпка, она притянула его голову к себе, нежно поцеловала в губы, и глядя прямо в глаза произнесла:

- Я люблю тебя!

Он хотел было что-то сказать, тоже о любви, но был остановлен жестом.

- Все! Я пошла. Меня не надо провожать. Мы будем встречаться там же, где и сегодня. В кондитерской. В тоже время. Если ты или я не сможем, то будем оставлять записку у хозяйки. Кажется она очень порядочная женщина. И еще… - Агнесс сморщила носик, задумалась, потом встрепенулась, видно решившись, - еще, не ходи больше к Шнейдерам, Курт.

- Но почему? – взмолился Стединк.

- Я не могу тебя видеть рядом с ним. С этим… моим мужем. Мне нестерпимо больно становиться тогда. – Она отвела взгляд в сторону. Стединку показалось, что сверкнули слезы.

- Но, дорогая, - он шагнул было к ней.

- Нет! – решительно остановила она. – Я прошу тебя, любимый! И не провожай меня, ты же без одежды! Люди не так поймут! – зажурчал ее смех на прощанье. Дверь хлопнула и Агнесс исчезла.

Всего месяц продолжался этот сумасшедший роман. Но сколько счастья дал он обоим. Не скажу о его возлюбленной, но Курт долго еще вспоминал очаровательную жену капитана. О силе его тогда вспыхнувшего чувства говорит один тот факт, что забыть он смог свою Агнесс лишь через многие годы, когда встретил юную восемнадцатилетнюю Фредерику, ставшую его женой.

Его полку было суждено покинуть Пфальцбург, и впереди Стединка ждала уже настоящая военная и придворная служба во Франции, в Швеции, встреча с Густавом, экспедиция в Америку, где к нему пришла и первая военная слава, война с Россией. Но, первая и настоящая любовь, всегда хранилась в его сердце.

Что сталось с очаровательной баронессой фон Шнейдер, сие, читатель, нам не известно. Одно можно добавить и не ошибиться при этом, тот месяц, проведенный со Стединком, был и у нее самым счастливым в жизни. А вот как сложилась дальнейшая судьба бедной женщины, история нам этого не сохранила…

Глава 11. Он хотел любить, а его заставили властвовать.

Проклятая любовь всему виной.

Кто ей поддастся, тот утратит разом

Свободу, мужество и разум.

Лопе де Вега.

Сеймы и сеймики… Раздоры, спесь шляхетская, меха поверх кафтанов провшивленых, бряцанье саблями дедовскими, меды старинные с усов капающие. Эх, Речь Посполитая… Где ж твои времена славные? Давно ль твои ставленники венчались на царство московское? Давно! Давно это было.

Чушь мололи всякую на шумных сеймиках местечковых, стремясь перещеголять друг друга. Когда аргументов не хватало, с лязгом сабли обнажались, рубились шляхтичи люто. Так в депутаты и выбирались. Два года вельможи знатные, за веревочки разные дергали, шляхтой своей же, в услужении состоящей, управляя. Кого придерживая, кого натравливая, но, внешне, ухаживая за всеми. До выборов! Как же – вольности золотые панов ясновельможных превыше всего. Даже самой Польши!

Как же не хотелось королю управлять этой страной, ее судьба, навязанная ему вместе с короной, его мало интересовала. Сейчас он жил воспоминаниями… о России, о ней, о Екатерине, его первой любви. Как много в его жизни значила эта женщина… Это она сказала ему:

- Я хочу, вы слышите, я хочу вас сделать королем Польши. Вы будете королевским величеством!

- Зачем? Зачем мне это? – задыхаясь от любви, отвечал Понятовский, - зачем вам делать меня королем? Как вы не можете понять, что я хотел бы просто видеть всю жизнь ваше прекрасное лицо на своей подушке…