Параметрическая локализация Абсолюта - Пилип Липень

Саня-Санечка-Санёк,

Сел на бабушкин горшок,

Бабушка ругается,

Саня извиняется.

И они снова хохотали. Миша курил в форточку. Саня разговорился и жаловался на детей, двоечников и бездельников, и на сырую погоду, от которой ржавеют автомобильные днища. Вероника заплетала косичку. Потом Валера выдумал новое – позвать в гости профессора.

Валентин Валентинович сгустился на кухне и что-то громко провозгласил. Все поднялись и пошли смотреть на профессора. Он стоял, выпятив грудь, в парадном светлом костюме и тапочках, держась за подоконник, чтобы не качало. Валера предложил ему торт, но Валентин Валентинович покачал пальцем: не сейчас. Он пояснил, что репетирует нобелевскую речь, и предложил всем послушать её с начала.

– Дорогие коллеги! История иронична. Для решительного шага нашей цивилизации вперёд и вверх она выбрала этот пасмурный осенний день. Но в душе моей безоблачно. В душе моей сияет неугасимое солнце научного познания, распускаются пышные цветы истины. Я долго шёл к этому дню, и путь мой был непрост, полон горьких тягот и жгучих невзгод. Но я не жалею о нём, не жалею о долгих годах тяжёлого и кропотливого труда, о жёстких мозолях, седой бороде и стоптанных подошвах. Я пою и ликую, дорогие коллеги! Веселием и радостью наполнено моё сердце, широко дышит свободная грудь, руки наполняются чудесными силами. Кто жил сурово и стремительно, тот понял правду высоты! Кто открыл сознание великим порывам, тот обрёл неслыханную мощь запредельности. Устремлению покорятся пространства! В полыхании молний вершатся судьбы природы. Откройте разум высочайшим прорывам, дорогие коллеги! Свершения наполнят вас жизненными соками, глубина откровения окружит вас сильным сиянием. Но помните, величайшая осмотрительность должна стать вашим зароком. Утвердите сознание могуществом красоты! Явите новый образ мышления, горящий пламенем потрясений! Соизмерьте ответственность с испытанием неусыпности. Бдите чутко, дорогие коллеги! Зоркая забота о незримой озарённости – вот ваш стяг! Слушайте зов священной победы.

Первым не выдержал и ушёл Миша, шёпотом оправдавшись, что ему пора покурить. За ним на цыпочках удалился Саня, якобы в туалет. Валера слушал ещё с минуту, но не стерпел и зааплодировал. Браво, профессор! Лучшей речи я в жизни не слышал!

– Но я ещё не кончил, – строго заметил Валентин Валентинович.

– Продолжим в ресторане! Я тут подумал, что мы все должны двинуть в ресторан. Вероничка, а? Гулять – так гулять!

14. Разве я не счастлив?

И они очутились в холле ресторана. Услужливые менеджеры окружили их и жестами зазывали за собой. Они шли медленно, разглядывая обстановку: бордовые ковры на полу, тускло-золотую лепнину на потолке, огромные матовые шары светильников, красные и белые. На стенах висели большие фотографии в тонких медных рамах – странные пейзажи с заброшенными заводами, ржавыми рельсами, грязными горбатыми переулочками, старыми морщинистыми лицами. Что за херота тут у вас? – поморщился Валера. Это выставка фотохудожника Вадима К. – отвечали менеджеры. Наше руководство поддерживает молодые таланты. Сам фотограф как раз сейчас здесь, не желаете ли познакомиться? Нет, не хотим, ну его в пень.

В зале было людно, но лучшее место приберегли для них. Официантки сдвинули столики, расставили стулья и почтительно приготовились записывать. Валера, не глядя в меню, наградил каждую стодолларовой бумажкой и велел нести всё самое лучшее. И брестского коньяку! – крикнул им вдогонку Валентин Валентинович. Играла эстрада. На широких плазменных панелях показывали прямую трансляцию из Андорры: чемпионат по скоростному спуску на спортивных унитазах. Молодёжь толпилась у барной стойки, заказывала пиво и болела за наших, вышедших в финал. Люди постарше повернули стулья и следили издалека.

Принесли коньяк. Валера нагнулся к девочке: Вероничка, сейчас еду принесут, а мы это, едим и не толстеем. Как бы устроить, чтобы мы с Мишей ели и толстели? Все люди как люди – вот посмотри вокруг – только мы дистрофики. Ни одеться нормально, ни жениться. Можешь? Могу-могу. Ах ты моя милая!

Валентин Валентинович потребовал разливать. А закуски, профессор? Валерий, зачем нам закуски? Это же чистая амброзия! Живительный нектар. С этим никто не стал спорить, и все выпили. Ребята! А давайте попросим нормальную музыку? Эй, слышь! Эй! Поставь нам «Владимирский централ». И Валера сунул официантке сотенную. Диск отыскался мгновенно. Заиграло. От родных звуков защипало в глазах. Вот это песня! Подпоём, мужики? И они запели. Валентин Валентинович не знал слов, но внимательно слушал, а со второго припева тоже подтянул.

Принесли канапе – бутербродики с нежным паштетом на гренках, нанизанные на шпажки. Принесли валованы – круглые булочки с яйцом и зеленью. Смотрите, а вон тот фотограф, волосатый! Сыч в очочках. Принесли тарталетки – коричневые корзиночки, залитые желе, с непонятной острой начинкой. Принесли грибной кокот – запечённые в соусе шампиньоны. Принесли сыр с виноградом.

Что они несут? – морщился Валера. И это их лучшие блюда? А я-то думал! Вероничка, а можешь… Но стул Вероники был пуст. Всё, понял Валера, она ушла. Ну что ж. И так достаточно! Разве я не счастлив?

Глава 5. Вадим, фотограф

1. Только без порнухи

– Вадим… – представился он.

– Вячеслав.

Ладонь директора ресторана была мясистой и крепкой, как будто он привык держать ей не телефонную трубку и вилку, а топор и рубанок. Вадим в тысячный раз испытал спазм неполноценности – из-за сырости и слабости своих рук, особенно влажнеющих от волнения. Директор пригласил его присесть, а сам обогнул стол – колченогий, но джинсы в обтяжку – и вернулся в своё кресло. Довольно гнусный тип: круглое лицо с тонкими губами, нос опухшей картошкой, свиные водянистые глазки. Везде чёрная крокодиловая кожа. Престиж. Пушистый ковёр цвета бордо под ногами, позолоченные песочные часы на столе, респектабельная классика. Стол размером с бильярд. Глобус из красного дерева. Зачем ему глобус?

– Ну, давай, Вадик, покажи, что там у тебя.

Вадим дёрнулся. Больше всего на свете он не любил, когда ему тыкали и называли Вадиком. И если тыканье ещё можно было стерпеть и списать на возраст – директор ресторана годился ему в отцы – то допустить «Вадика» значило признать своё полное ничтожество.

– Зовите меня, пожалуйста, Вадимом, – сказал он как можно спокойнее. Кажется, вышло достойно.

– Что? А я как сказал?

Вадим покраснел и с гордым видом молчал. Директор понял, и по его лицу проплыла тень презрения.

– Вадим, конечно. Извини, братан, не хотел обидеть.

На слове «братан» ненависть Вадима оформилась окончательно. Он опустил глаза, чтобы не обжечь директора. Достал из сумки альбом с портфолио – своими лучшими работами – и протянул его через стол. Директор принял, раскрыл. Потёр свой опухший носик. Как будто что-то понимает. Вадим отвёл глаза. Мраморная пепельница, резные книжные полки. Пахнет свежесмолотым кофе. Вадим, сам большой любитель кофе, сейчас чувствовал злую враждебность к нему. По меньшей мере, к директорскому сорту – перезрелому, пересушенному, пережаренному и наверняка бессмысленно дорогому. Директор перелистывал. А это что? Повернул альбом вправо и влево, пытаясь понять. Это серия, посвящённая ржавчине, сдержанно пояснил Вадим. Ага, вижу, это болт, а это люк. Искусство, что тут скажешь. Круто. Он закрыл альбом. А баб снимать пробовал? Нет? К счастью, в этот момент зазвонил его телефон, прерывая зреющие вульгарности. Мерзкий гоп-стоп на рингтоне. Мерзко уверенный голос: слушаю. Директор с минуту давал в трубку указания об НДС и юрлицах, а Вадим пользовался паузой и смирял себя: спокойнее, спокойнее, потерпи, ведь это твой шанс.

– Извини, отвлекают. Так. Я повешу тебя на неделю, а может и на две. Но с тебя приличные рамы. Нет рам – нет выставки. Фотки сам отбери, штук десять-двенадцать, только без порнухи. Размер тоже чтоб нормальный был, чем больше, тем лучше. Открытие в субботу в пять, будь обязательно. Пригласи подружку, если хочешь. Есть подружка у тебя? Не робей! Бесплатно пожрёте, за счёт заведения, – и он встал, непроницаемо улыбаясь.

Естество или маска? Вадим шёл сквозь ресторанный зал, сглатывая от запахов. Может, он надевает эту простецкую маску, чтобы нравиться людям? Массы уважают грубость. Устраивает же он зачем-то эти выставки? С другой стороны, он видел, что я не. Но маску не снял. Вадик!

2. Разве тебе не понравилось?

Вадиком его звали ещё в школе. Гадкая кличка, гадкая школа, гадкое время. Всё, напоминавшее о тех годах, он не любил, в том числе имя «Вадик». Оно казалось ему инфантильным. И вообще, он всегда недоумевал, когда кто-то чувствовал ностальгию по школьным годам. Пустое! Он не завёл сердечных друзей, не влюбился, не увлёкся спортом, не преуспел ни в одном из предметов. Ему нравились рисование и химия, но умеренно, скорее своими побочными результатами. Рисование – нежные акварельные пятна, взаимопроникающие друг в друга по неровным границам, химия – кислоты и кристаллы солей в баночках, растворяющиеся, оставляющие после высыхания шероховатые следы на стекле. Лучшее, что было в школе! Остальное – серо. Унылые летние лагеря, пресная столовая. Длинные дребезжащие звонки, ковыляющая сторожиха в ватнике. Сколотые уголки парт, тесные туалетные кабинки, текущие из авторучек чернила. Школа пролетела мутной тенью и ассоциировалась у Вадима только с промозглыми осенними утрами.