Цирк уехал, а клоуны остались - Геннадий Мельников

— Через час будут изолировщики, — докладываю я прорабу.

— Хорошо, — говорит он, не отрываясь от кипы нарядов.

Я свободен и могу идти в свою бригаду. В дверях сталкиваюсь с Питерцевой, которая перед декретом на легкой работе. В руках у нее электрический чайник. Я, уступив дорогу, жду пока она пройдет. А она не торопится, смотрит своими глазищами мне под ноги и глаголет:

— И где это ты, Стриженов, подцепил такую прелесть?

Я смотрю вниз, куда и Питерцева — на залепленные снегом сапоги — и вижу, что на левом, в замке, который у меня постоянно сам расстегивается, торчит белая ромашка.

1991

Канал Сх-20

Почему Сх-20? — так обозначили его проектировщики, когда работали над чертежами рисовой системы, расположенной недалеко от города Славянска-на-Кубани, в котором я почти ежегодно провожу часть своего отпуска.

8 мая 1984 года, вторник. Я вышел со двора, с непривычки сильно звякнув новой металлической калиткой, которую установили совсем недавно, и пошел по тротуару, поминутно наклоняя голову под нависшими ветками фруктовых деревьев и чувствуя, как пустой рюкзак приятно хлопает по штормовке, а кеды мягко пружинят об асфальт.

Возле аптеки сложный переход через поток автомобилей на противоположную сторону улицы к скверу, в котором завтра будет почти трехчасовое шествие и горы цветов возле памятников и на братской могиле пятидесяти трех мирных жителей, которым судьба уготовила стать заложниками в том далеком сорок втором. Но это будет только завтра, а сегодня, сейчас я пересекаю наискось сквер и выхожу на главную улицу этого милого моему сердцу небольшого городка, где прошло мое детство, улицу, по которой не ездят автомобили, а наклонно растущие деревья с обеих сторон образовали своеобразный туннель из зелени и продолговатых колеблющихся солнечных пятен на асфальте. Пересекаю второй сквер, где карусели, колесо обозрения, скамейки в тени, на которых, как уставшие от длительного перелета птицы, сидят пенсионеры.[1]

Вот и автобусная остановка. «Восьмерка» отошла, как всегда, вовремя, по расписанию: факт, не характерный для транспорта больших городов. Несколько поворотов, подъем, будто с конца взлетной полосы, на высокий мост, упруго прогибающиеся фермы под колесами. Внизу река Протока. На противоположном берегу кроны серебристых тополей, корявые стволы которых, в три-четыре обхвата, заслоняют небо. Их наверняка видели бойцы красного десанта, среди которых находился молодой Фурманов…

Я вышел из автобуса на конечной остановке и, забросив за спину рюкзак, зашагал к своему каналу. На переезде, возле автоматического шлагбаума, в аккуратно выбеленном домике дежурил другой мужчина, не тот, который мне вчера крикнул, когда я возвращался затемно: «Ну как?! На уху есть?». «Есть!» — так же громко ответил я ему, и между нами протянулись невидимые нити взаимопонимания и доброты.

Иду по обочине трассы, ведущей к Азовскому морю, мимо проносящихся рефрижераторов, автобусов, самосвалов. Вот одна из многочисленных «Лад», обогнав меня, затормозила — мне даже показалось, что за рулем кто-то знакомый — но тотчас, будто выстрелив, машина рванулась вперед. Небольшая плюшевая фигурка медвежонка или обезьянки качнулась, как маятник, в заднем стекле и исчезла…

Вот и Сх-20. Канал, как канал — обычный, средних размеров сброс. Сейчас на рисовые чеки еще не запустили воду, глубина мизерная, да еще водоросли по дну, но я вчера присмотрел местечко и сегодня не потерял время на поиски стоянки.

Я удобно устроился на покрытом сочной травой откосе, предварительно похлопав по нему удилищем, чтобы вспугнуть змей и ужей. Их здесь великое множество, но я ни разу не слышал, чтобы они кого-то укусили. Наладив удочки, я размял мякиш белого хлеба — на червя здесь ловилось, как ни странно, хуже — скатал пару шариков и утопил в них острия крючков. Уложив поплавки по краям заливчика, окаймленного травой, я подстелил под себя штормовку и стал ждать.

На противоположном берегу, чуть наискосок, метрах в двадцати от меня, уже рыбачили два парня, как я понял из их разговора — ученики технического училища, которые заканчивали не то практику, не то экзамены, и у них выдался свободный день. На гидротехническом узле — это левее меня, почти у самого нулевого пикета, что у трассы — сидело на бетонных блоках человек восемь, там в бурлящем потоке клевало получше, но я не любитель шумных компаний.

Я понимал, что в это время рыбалка в рисовых каналах, как говорится, чисто символическая, но послезавтра я уезжаю, завтра праздник, а мне напоследок нужна была эта самая символика. Мне приятно было лежать на берегу в траве, нежаркое солнце сквозь облачную дымку светит в лицо, а у ног моих концы удилищ, которые через систему леска-поплавок-крючок должны связать меня с теми, кто текучим серебром скользит в зеленоватой полутьме и не догадывается о своей участи.

Я не столько был поглощен рыбалкой, сколько мыслями о прошедшем вечере, заполненном беседой со стариками об их житье, заботах, болезнях. Я подумал, что завтра, после возложения венков, когда «мой дед» споет в составе хора ветеранов на высоких ступенях Дома культуры, обязательно нужно будет сфотографироваться с ним к сквере, так чтобы видны были деревья, карусель, ордена на его груди, воздух, пронизанный солнцем. Так и было.

В этот момент вскрикнул один из парней. «Что ты?» — спросил его второй. «Ужак… метра полтора… хвостом по спине задел». — «Где?» — «Да вон там, в траве… Кажется, что-то схватил». — «Лягушку, наверное». — «Точно! Смотри, как он ее». — «Не разберу… за голову, или за ноги». — «Я тоже не вижу… трава».

И тогда раздался крик лягушки. Я не могу описать его: стон — не стон, скрип — не скрип, всего понемногу.

— Может, удилищем его? — предложил кто-то из ребят.

— Не надо! — крикнул я через канал. — Это же мир животных. И ужу нужно обедать.

— Да жалко, кричит так…

Они не стали трогать ужа и занялись своими удочками, а я немного погодя пожалел, что отговорил их; лягушачий предсмертный крик стал действовать мне на нервы. Продолжалось все это еще минут десять. Крик стал затихать. И вдруг — всплеск…

— Сорвалась! — крикнул мне парень. — Лягушка сорвалась!

— Остался товарищ уж без обеда, — с облегчением сказал я.

Теперь можно спокойно ловить рыбу, на крючках уже давно ничего не было.

Я не заметил, как пестрый «лоскут» проплыл мимо первого поплавка, и увидел его метрах в двух от второго. Присмотрелся… — лягушка. Но какая! Такие мне не встречались. Она плыла как-то боком, загребая одной лапой, плыла почти вся погруженная в мутную воду, но я рассмотрел ее расцветку: какая-то светло-коричневая с голубыми горошинами на спине. Мне не стало ее видать за стеблями молодого камыша, я поднялся с места и, вдавливая кедами траву в мокрый грунт, пошел вдоль берега. Нагнал ее.