Таинственное наследство - Понсон дю Террайль

— Да ведь не мы же его убили, — заметил Николо, — и кто же смеет нас обвинять!

Рокамболь пожал плечами и презрительно посмотрел на паяца.

— Папенька, — сказал он, — хотя вы и не виновник моих дней, но, между нами сказать, я об этом не жалею.

— Что такое? — спросил Николо.

— А то, что вы глупы, как настоящий паяц, — продолжал Рокамболь, — у вас ум в ногах, а не в голове.

— Дурак, — проворчал Николо.

— Предположим, что сюда пожалует полиция, — продолжал Рокамболь. — Ну, конечно, нас с вами немедленно забирают и засаживают. Затем начинают рыться в разных бумагах; оказывается, что папенька Николо жил в одном портовом городе, откуда и вышел с волчьим паспортом и со всеми признаками бывшего каторжника.

— Черт побери! Я об этом действительно не подумал, — проворчал старый паяц.

— Что же касается до меня, — начал опять мальчуган, — так я улизнул из пансиона, куда меня поместила исправительная в ожидании моего совершеннолетия, и меня возвратят на старое место.

— Ты прав, — проворчал опять Николо, — но куда же мы денем твоего милого господина Коляра?

— Если бы дело было ночью, то я бы сказал, что мы похороним его в саду, но так как теперь уже день, то я думаю, что будет гораздо лучше спустить его в погреб. У нас есть старая пустая винная бочка, мы выбьем у ней с одной стороны дно, а потом заколотим отверстие.

Николо и Рокамболь подняли труп и спустили его в погреб, где мальчуган выбил у большой бочки дно.

Покойный господин Коляр, как выражался о нем шутник Рокамболь, был помещен в этот импровизированный гроб, и бочка была приперта к стене.

Затем распорядители этого погребения замыли кровь в желтом кабинете и привели все в порядок.

Когда все окончилось, Рокамболь налил себе стакан водки, закурил трубку, уселся на скамейку и, посмотрев на паяца, насмешливо сказал:

— Теперь, тятенька, мы можем потолковать и относительно наших дел.

— О чем толковать? — переспросил Николо.

— Черт побери, — ответил ему весело Рокамболь, — уж, конечно, не о политике.

Николо засмеялся.

— Конечно, — продолжал мальчуган, — господин граф, убивший покойного Коляра, не будет трубить об этом, но он, вероятно, захочет узнать, где сидят теперь девочки. А потому—то, если мы и безопасны в отношении полиции, то не то мы должны чувствовать в отношении к графу, поэтому мое мнение, что нам нужно удрать: вам с маменькой в Париж, а мне в порт Марли, где меня приютит дядя Морис. (Дядя Морис был содержатель кабака, пользовавшегося почти такою же славою, как и заведение вдовы Фипар).

— Твоя правда, — сказал Николо, одобряя совет мальчика. — Но как нам поступить с девочками?

— Я устрою все как нельзя лучше, — ответил ему на это Рокамболь, — я займу место Коляра.

— Ну, теперь, — добавил он, — марш вперед!

Они вышли.

Рокамболь взял кусок угля и написал им на двери кабака, которую запер на ключ: «Заперт по случаю банкротства».

Жанна, сидевшая все это время в павильоне, постоянно получала письма от сэра Вильямса, в которых он, выдавая себя, за графа де Кергаца, писал ей о своей глубокой любви к ней, о том глубоком счастье, которое ожидает его, если она полюбит его, и т. д. Все эти письма были без подписи, и только два последних он осмелился уже прямо подписать «де Кергац».

Жанна ждала его приезда и не могла дождаться.

Наконец, вечером, на закате солнца, раздался стук колес экипажа, катившего по песку главной аллеи. Жанна побледнела, хотела подняться, но силы оставили ее, и она не смогла встать со стула.

Дверь отворилась, и служанка Мариетта доложила: — Граф Арман де Кергац!

Жанна глухо вскрикнула; ей казалось, что все силы ее вдруг оставили.

Вернемся немного назад.

Когда Арман и Леон вышли из кабака в ночь убийства Коляра, то они скоро поняли, что им ночью здесь ничего не отыскать и не сделать, а потому и воротились в Париж.

— Граф! — проговорил Бастиан, встречая Армана. —

Мы теперь знаем, где сэр Вильямс, — и при этом он

подал ему рапорт его тайной полиции.

В этом извещении было сказано, что сэр Вильямс едет по дороге в Бретань к кавалеру де Ласси. Арман задумался.

— Андреа, — сказал он, наконец, — это он. Надо торопиться, если мы хотим спасти Эрмину.

— Конечно, — заметил Бастиан.

— Ты сейчас же поедешь туда, мой друг, — сказал Арман. — Из Керлована ты можешь отлично наблюдать за всем, что делается в Манцаре и Женэ. Ты будешь писать мне ежедневно, и если понадобится, то я тотчас же приеду.

Бастиан уехал в Керлован ровно за двадцать четыре часа до начала охоты, на которой сэр Вильямс убил кабана.

Баронет явился Эрмине при романтических и драматических условиях; он явился ей героем темных приключений, человеком, играющим жизнью из—за улыбки. А теперь он хотел, чтобы она увидела в нем истинного джентльмена, холодного, сдержанного, меланхоличного англичанина, строго следующего всем условным приличиям.

После охоты на кабана был большой обед, и во время этого стола он едва поднимал на нее свои глаза, но говорил умно и старался выказать и свое умственное превосходство, — словом, заботился выставить ей на вид свои нравственные качества в таком же ярком свете, как и физические. Простившись в этот день с Бопрео и баронессой, сэр Вильямс вздумал убедиться, не вернулся ли Арман в Керлован и не наблюдает ли он за его действиями.

Он направился по направлению к старому замку и дорогой от попавшегося ему навстречу крестьянина узнал, что в Керлован приехал управляющий графа Бастиан.

Сэр Вильямс не знал о побеге Баккара и о том, что теперь уже Арман де Кергац не мог больше сомневаться в его личности. Поэтому он хотя и опасался отчасти соседства Бастиана, но надеялся, что тот при встрече с ним все—таки его не узнает.

— Мне хочется, — сказал он себе, — постучаться в ворота замка и сделать визит этому Бастиану.

Баронету понравилась эта мысль. Достигнув дна лощины, где был поворот на Керлован, сэр Вильямс увидел на противоположной стороне утеса силуэт человека. Он увидел, что этот человек медленно спускался и направлялся ему навстречу. Затем явилась еще одна тень, и вдруг баронет очутился лицом к лицу с двумя людьми.

— Сэр Вильямс, — произнес чей—то голос, заставивший мнимого англичанина невольно содрогнуться.

— Это он. Я его узнаю, — твердила другая личность.

Баронет узнал голоса Бастиана и старого сумасшедшего Жерома, некогда жившего у его отца Фелипоне.

Тогда сэр Вильямс инстинктивно схватился за седельные кобуры, ища своих пистолетов. Но их не было.

Конюх кавалера де Ласси, седлая накануне его лошадь для охоты, вынул пистолеты, чтобы вычистить их, и забыл потом положить на место.