Когда я был произведением искусства - Эрик-Эмманюэль Шмитт

«Искусство и Философия» — зазывал вывеской очередной зал экспозиции, предназначенной для мыслителей. Диоген XBZ23, немецкого происхождения, сидел на четвереньках с ошейником, от которого к конуре тянулась массивная цепь. К конуре была приколочена табличка: «Я был свободен. А теперь я пленник вашего любопытства!», при этом философ осыпал ругательствами всех, кто к нему приближался. Чуть дальше сидела беременная женщина, которая, оголив живот, кричала каждые тридцать семь секунд: «В каком мире он будет жить?». Особое внимание привлекала монументальная художественная композиция «Вечная Утилизация». Мужчина подавал еду женщине, кормящей грудью ребенка, писающего на траву, которую щипала корова, а фермер доил корову и продавал свое молоко тому мужчине, что кормил свою жену. Предполагалось, что, поняв замысел перформанса, посетитель должен прийти в неописуемый восторг.

Следующий зал «Бодибилдинг» смахивал на гимнастический зал, в котором оттачивались самые последние методики в области аэробики и мускулостроения. Зевс-Питер-Лама не преминул устроить здесь небольшой скандальчик, завоевав симпатии журналисткой братии, как пишущей, так и снимающей. Он публично призвал изгнать «торговцев из Храма», яростно обличая мужские горы мускулов и женскую худобу, клеймя всю эту плоть, истязаемую потом, гормонами и каротином, понося все эти мозги, высушенные изнурительными тренировками, всех передовиков строительства мощных торсов, которые в ответ на его пламенную критику отвечали лишь вымученными кукольными улыбками.

Подходя к шестому залу, он торжественно объявил мне:

— Вот твой единственный достойный соперник.

Названная скромно «Роланда, Метаморфическое тело», экспозиция была посвящена Роланде и истории ее операций. Многочисленные фотографии напоминали публике, как эта женщина-художник эволюционировала под влиянием творческого вдохновения. Сама себя Роланда не оперировала, все-таки анестезию применять приходилось, но хирурги работали под ее непосредственным художественным руководством, опираясь на ее наброски, будь то на листе бумаги или на мониторе компьютера. Она пережила уже несколько этапов своего творчества: Роланда-гречанка, Роланда-инка, Роланда-месопотамка, Роланда эпохи Возрождения, Роланда-символистка, Роланда-Мерилин. Внушительная бригада врачей возилась с ее телом в операционной, установленной прямо посреди зала, что позволяло поклонникам в любое время воочию наблюдать за ее метаморфозами. Перед тем, как погрузиться в анестезиологический сон, она заявила присутствующим, что миру вскоре предстанет новая Роланда — Роланда-экспрессионистка.

— Бедняжка, — однако никакого сожаления в словах Зевса не было, — если она будет и дальше продолжать в таком темпе, то закончит свою карьеру Роландой-кубисткой.

У входа в следующий закрытый зал висела табличка: «Живая скульптура Адам бис, произведение Зевса-Питера-Ламы». К нам тут же бросился охранник, всем телом дрожа от волнения:

— Это настоящий бунт. Надо срочно найти какое-то решение, иначе они разнесут здесь все в щепки.

— Идите и доложите об этом своему директору, дружище, — посоветовал ему Зевс-Питер-Лама.

Мы нырнули через неприметную дверь в стене в коридор, который вывел нас к бюро негодных вещей, месту, куда откладывали снятые с показа экспонаты и куда ежедневно стекались другие претенденты на выставку. То тут, то там слышались яростные споры между художниками и оценщиками.

Только что из зала номер три «Мое Тело между Богом и Дерьмом» был удален завсегдатай музеев и выставок Иисус Джо Младший, в прошлом факир, а ныне постоянный участник всех бьеннале современного искусства, на которых он регулярно распинал себя на кресте.

— Но вы же не истекаете кровью! — с пеной у рта орал один из оценщиков.

— Ну естественно! Я так долго занимаюсь этим, что мое тело адаптировалось к гвоздям. У меня уже все вокруг зарубцевалось. В моем теле полным-полно дырок. Вот почему я больше не кровоточу.

— Мы не можем благопристойно предлагать публике Иисуса, который больше не кровоточит! Посмотрите правде в глаза, вы никогда не совершили бы подобную карьеру, какую сделали, если бы не проливали кровь на выставках в Нью-Йорке, Мюнхене, Сан-Паоло и Париже!

— Но войдите в мое положение, — умолял экс-факир.

— Нет, — отрезал представитель выставки.

На скамейке томились, дрожа от холода, двое из зала татуировок — один страдал приступом экземы, другой вернулся из месячного отпуска на Сейшельских островах с шоколадным загаром, который, само собой, скрыл все его творчество. Здесь же стоял запыхавшийся Мередифь Железный, человек с тысячью тремястами пирсингов, постоянно опаздывавший на выставки из-за разборок с таможенниками, которые часами прогоняли его через металлоискатели. Вскоре перед нами возник директор выставки с толстенным конвертом в руке, заверивший Зевса-Питера-Ламу, что принимает его новые условия.

Меня тут же вытащили из балахона, и я вновь катапультировался голышом в зал, куда уже ломились сотни моих поклонников, кипевших от томительного ожидания.

Вечером, когда мы возвращались на лимузине, Зевс-Питер-Лама поинтересовался у меня:

— Что ты скажешь, если у тебя возьмут интервью?

— Что я безумно счастлив оттого, что являюсь произведением искусства. И что я благодарен за это своему создателю.

— Отлично. А что ты ответишь, если тебя начнут расспрашивать о твоей прежней жизни?

— Какой еще жизни? Я родился в ваших руках.

— Отлично. А ты сможешь, если тебя попросят, вспомнить твое прежнее имя?

— Меня зовут Адам.

— Отлично. А что ты скажешь людям, которые восторгаются тобою?

— Я лишь мысль, воплощенная моим создателем, Зевсом-Питером-Ламой.

— Отлично. Ты кажешься мне вполне созревшим для интервью. Мы, наверное, дадим согласие принять участие в этой телепередаче.

На следующий день вечером мы предстали в прямом эфире под ярко раскаленными прожекторами в одной из самых популярных передач спутникового телевидения «Вопросы жизни». Я сидел обнаженным на подиуме, меняя время от времени позу, в то время как мой Благодетель нашептывал в микрофон, который протянул ему ведущий, что его творчество меняет мир и ничто вокруг не останется в том виде, как было раньше. Он с удовольствием погрузился в свою любимую тему: «Без меня человечество не имело бы нынешнего облика».

Размеренный ход передачи внезапно был нарушен одной женщиной, которая бросилась к нам со своего места.

— И вам не стыдно? — закричала она, набросившись на Зевса-Питера-Ламу.

— Кто вы, уважаемая? — спросил ведущий.

— Меня зовут Медея Мемфис, я из Ассоциации защиты человеческого достоинства, и мне отвратительно наблюдать, как этот тип издевается над бедным пареньком.

— Если вы не любите искусство, проходите мимо, — крикнул я ей со своего подиума.

— Мальчик мой, он же вас изуродовал.

— Я сам этого пожелал.

— Это невозможно!

— Говорю же вам, что это сделано по моей воле. Кстати, знаете ли вы, что существуют три направления в искусстве: изобразительное, не изобразительное, то есть абстрактное, и обезобразительное. Вот это последнее направление и придумал Зевс-Питер-Лама, мой создатель. Что он и продемонстрировал на проходящей в настоящее время выставке.

— Как вы можете допускать, чтобы с вами обращались как с картиной, как с каким-то отпечатком?

— Я очень даже не против быть отпечатком, если это отпечаток гения.

По бокам от нас вспыхнули красные прожекторы. Сигнал для публики, что самое время поаплодировать. Однако это не остановило Медею Мемфис.

— Вас низвели в ранг товаров.

— Дорогая госпожа, Джоконда, без всяких сомнений, получает от людей больше заботы, чем получали от вас ваши дети!

— Я не позволю вам!

— Я тоже не позволю вам! Я очень счастлив быть таким, какой я сейчас. Оставьте меня в покое и возвращайтесь к своим кастрюлям.

Зевс-Питер-Лама встал между мною и женщиной.

— Госпожа Медея Мемфис, чью правозащитную деятельность я глубоко уважаю, абсолютно права в том, что подняла данную дискуссию на подобающий уровень: итак, Адам бис счастлив быть предметом?

— Да! — заревел я.

— Есть ли в нашем мире лучший выбор, чем выбор быть предметом? В особенности, предметом искусства?

— Нет! — вновь завопил я.

— Вот видите, госпожа Мемфис. Вот на какой философии основано мое творчество, которое вы отрицаете. Такова концепция мира.

— Я борюсь за мир, в котором дети свободны, — гордо заявила она.

— Вы боретесь за мир, в котором дети кончают жизнь самоубийством, — с вызовом бросил ей я.

В ответ раздался душераздирающий крик, и женщина, обливаясь слезами, упала в обморок прямо на съемочной площадке. Зевс-Питер-Лама и ведущий передачи бросились к ней и, присев на корточки, захлопотали вокруг нее, проявив вдруг доселе невиданное сочувствие. Затем, обратившись к камере, ведущий объяснил, что Медея Мемфис — женщина трагической судьбы, так как несколько лет тому назад один из ее сыновей покончил с собой, что он очень сожалеет о случившемся инциденте, таковы, мол, преимущества — ох, простите, — недостатки прямого эфира, и объявил рекламную паузу.