Холодная ярость - Дмитрий Петров

Ну, в крайнем случае, можно было напряженно размышлять о деле, которое они с Мариной расследовали теперь вместе. Думать после службы о служебных делах – это хоть и старомодно, однако тоже вполне допустимо. Но идти и думать о маньяках-педофилах,опреступниках,снимающих мерзкие фильмы и зарабатывающих грязные деньги на растлении детей, совсем не хотелось.

Кроме всего прочего, за годы своей службы в милиции Владимир Вербин научился спокойнее от носиться к своей работе. Пятнадцать лет в органах правопорядка могут кого угодно настроить на философский лад. Десять лет в уголовном розыске, а потом еще пять в «полиции нравов» – это солидный стаж. За это время чего только не насмотришься!

Если нервничать и «заводиться» в начале каждого расследования, то никаких нервов не хватит, да и бессмысленно это.

– Преступники в целом не так уж умны, – говорил Вербину еще в самом начале его службы в уголовном розыске один старый сотрудник, начинавший служить еще в те времена, когда контора называлась страшненько – НКВД. – Конечно, встречаются виртуозы, всякие там криминальные гении, но это редкость. Обычный средний преступник – это глупый, тупой, необразованный человек. JC тому же ленивый. Он потому и совершает преступления, что в нормальной обычной жизни ничего добиться не может, ни к чему не пригоден.

Говорил он все это Вербину тихо, вполголоса. В советские времена за такие разговорчики по головке бы не погладили. Тогда считалось, что преступником человек становится под давлением социальных обстоятельств буржуазного общества.

А при социализме преступность отмирает, только очень медленно, потому что это – очень стойкий пережиток проклятого капиталистического прошлого.

А то, чему учил молодого Вербина его старший товарищ, – это презрительно называлось «достоевщиной», а также еще более строго – «социально-чуждыми настроениями», и за них полагался строгий выговор с занесением в учетную карточку. И можешь сразу ставить крест на карьере…

– Ты кто? – говорил старший товарищ Вербину. – Обычный средний человек. И я тоже – обычный средний человек. Так вот: если два средних человека тщательно и аккуратно ищут одного тупого и глупого, то они его найдут наверняка. Поэтому если тебе поручено найти и обезвредить преступника, то знай с самого начала твердо: скорее всего, он – урод и быдло. И никуда ему от тебя не уйти. Ты его найдешь обязательно, никуда не денется. Конечно, если сидеть и плевать в потолок, то не найдешь. Но если будешь хоть немного стараться – он твой, и сидеть ему в тюрьме – не пересидеть.

– А если он не урод и не быдло? – как-то поинтересовался в ответ Владимир.

– Тогда как быть?

– Тогда не найдешь, – вздохнул старший товарищ, покачав сокрушенно седой головой. – Нет, тогда не надейся. Если только случай поможет, но это вряд ли – тут особенное везение нужно. Но ты не расстраивайся – умных среди них так мало, что можешь никогда и не столкнуться.

Вот с тех пор Вербин и приучился мыслить как опытный милиционер. Узнав об очередном преступлении и принявшись за работу, он закуривал сигарету и, пуская клубы дыма, спокойно говорил себе: «Начинаем искать. Возможны два варианта: либо найдем – это первый вариант, либо не найдем – это второй. А третьего не дано, и на этом будем стоять».

Примерно так же рассуждали и другие его сотрудники, Вербин знал это.

Сделать с этим ничего нельзя – сказывается многолетняя милицейская привычка. Но Марина Карсавина мыслила не так, не так чувствовала – потому Вербин понял и пригласил ее в свой отдел.

Он помнил ее глаза после того, как он заставил ее досмотреть видеокассету до конца. В них стояла холодная ненависть – именно то чувство, которое Вербин и пытался вызвать.

У любого сотрудника милиции должна быть холодная ненависть к преступникам, служащая гарантией успешной работы. Поначалу это чувство бывает почти у всех, а потом постепенно притупляется и совсем исчезает. Остается равнодушие и профессионализм. Что ж, и с этим можно жить и работать.

В Марине не было равнодушия: она так смотрела на экран при недавней демонстрации порнофильма с участием детей, что становилось ясно – она найдет преступников. Она слишком их ненавидит, чтобы упустить.

«Интересно, в ней это от молодости и неопытности? – спросил себя Вербин. – Или это – органически присущее ей качество? Она останется такой же через пять лет?»

Здравый смысл подсказывал, что нет. Подсказывал, что через пять лет с Мариной станет то же самое, что и со всеми остальными сотрудниками: она привыкнет к преступлениям, к преступникам и станет относиться к службе как к обычной рутинной процедуре.

«И все-таки она не станет другой, – сказал себе Вербин. – Обычный человек – да, станет, как все. А она – нет. Она необычная. – И почему-то добавил тут же:

– Она слишком красивая…»

На этот раз он спохватился и обругал себя уже серьезно. Ведь собирался думать о службе, а скатился опять на мысли о Марине. Нет, конечно, не о Марине, а о старшем лейтенанте Карсавиной Марине Сергеевне. Ну да, так правильно… О Карсавиной, старшем лейтенанте… Которая очень красивая…

Тьфу ты, вот ведь что делается! Хоть надавай себе по щекам! Совсем обалдел на старости лет, дурак! ? Уже подходя к подъезду и видя освещенные окна своей квартиры, майор Вербин наконец сумел взять себя в руки и, не давая мыслям никакой лазейки, принялся неотступно думать о футбольном матче, который будут через десять минут показывать по первому каналу.

Семейной жизни Владимира Вербина завидовали многие: не только коллеги, но даже старинные приятели, близко знавшие его. Все говорило им о том, что Володя отлично устроился, чего же еще желать – каждому бы так.

Детей у них с Риммой не было, что после четырнадцати лет брака давало веские основания предполагать, что уж теперь и не будет. В первые годы сУпружества они вовсе об этом не говорили, потому что было рано заводить детей, а когда на пятом году Вербин все же заинтересовался этим вопросом, выяснилось, что у Риммы какая-то аномалия внутренних женских органов, которая и препятствует возникновению беременности.

Впрочем, сам Вербин и был инициатором подобных исследований – Римма не проявляла к данному вопросу никакого интереса.

– Врач сказал, что у меня не может быть детей, – сказала Римма, вернувшись из женской консультации. – Нужно делать операцию, да и то без гарантии успеха.

Сообщила она об этом равнодушно и больше к данной теме не возвращалась.

Владимир на этом не успокоился, он пытался проявлять активность и дальше. К двадцати пяти годам ему уже начинало казаться странным, что у него нет ребенка.

У всех вокруг есть, а у него – нет, это непорядок.

– Ты бы сходила еще куда-нибудь, – предлагал он жене, – не одна же консультация в городе. Наверняка есть какие-нибудь медицинские центры, специалисты. Можно провести исследования и вообще…

Ему даже пришлось самому найти один такой центр и заблаговременно самому взять там для Риммы номерок на прием. Она послушно сходила, спорить не стала, однако, вернувшись оттуда, снова с некоторым облегчением заявила, что гарантии нет и что на операцию придется ехать в Москву, а времени тоже нет…

Владимир долгое время не понимал Римму, ее равнодушия. Ему казалось диким, невероятным, чтобы молодая замужняя женщина не хотела иметь ребенка. Он попросту не мог в это поверить.

Потом поверил, обстоятельства заставили.

– Послушай, и зачем тебе это только нужно? – однажды с раздражением заметила Римма, когда в очередной раз завел разговор о ребенке. – Конечно, дети – это хорошо, я же не спорю… Но разве нам с тобой и без детей плохо? Мы же любим друг друга, у нас все хорошо. У тебя служба все время съедает, у меня тоже работы невпроворот. И так времени не хватает.

Она пожала плечами и добавила:

– К тому же столько хлопот с этими исследованиями. И говорят – без гарантии.

Наверное, именно тогда в супружеских отношениях пролегла первая трещина, сначала невидимая. Владимир вдруг увидел свою жену совершенно с иной, незнакомой стороны. Он ее не понимал в чем-то очень важном.

Нет, он не осуждал Римму. Взрослый человек понимает, что все люди рождаются разными и таковыми же и умирают, как их ни пытайся унифицировать. Он не произносил про себя в адрес Риммы обидных слов. Он не говорил «чудовище», не говорил: «монстр». Да эти слова были бы и несправедливы. Какое же Римма чудовище? Глупости…

Но жена вдруг стала казаться Вербину ущербным человеком. Он увидел в ней человеческую аномалию, с которой так и не сумел примириться.

Отчуждение стало нарастать еще и потому, что Римма во всем остальном была очень активной, деловой женщиной. Свою нерастраченную энергию, свое время она направила в бизнес и за два-три года сумела добиться многого. Еще в начале девяностых она, будучи директором канцелярского магазина, сумела приватизировать его. Магазинчик был захудалый, паршивенький. Но за несколько лет ценой больших усилий Римме удалось сделать из него конфетку. Теперь магазин назывался «Веселый карандаш» и считался самым «продвинутым» среди канцелярских точек Унчанска. Римма ездила в Москву, заводила там торговые связи, неустанно заботилась о пополнении ассортимента самыми современными штучками-дрючками, и, таким образом, магазин ее, расположенный в самом центре города, превратился чуть ли не в Мекку для студентов, школьников и прочей пишущей публики.