Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Боэмунд за свою жизнь штурмовал немало городов, но мало какой из них встречал его столь мощной обороной. С трех сторон Никею окружали колоссальные стены, увенчанные башнями, откуда вели огонь баллисты[139]. С четвертой стороны к городу прилегало большое озеро Аскания (Изник), делая его недосягаемым для осаждающих. По озеру горожанам поступало продовольствие, дрова, оружие и все остальное, в чем они нуждались. Роберт Реймсский называл Никею «важнейшим местом, равного которому нет во всей Анатолии»[140]. Княжеские армии выстроились вокруг городских стен (люди Боэмунда заняли позицию напротив главных ворот Никеи), установив сухопутную блокаду; инженеры приступили к строительству осадных орудий. Один очевидец заметил у стен Никеи тараны, передвижные укрытия для защиты саперов, называвшиеся «свиньями», а также деревянные башни и петрарии — камнеметательные катапульты[141]. Когда боевые машины были готовы, начался обмен снарядами, взлетавшими с двух сторон над зубчатыми стенами, а также периодические стычки между осаждающими и осажденными. «Последователи Христа окружили город и храбро атаковали, — писал Роберт Реймсский. — Турки, сражавшиеся за свою жизнь, оказывали упорное сопротивление. Они пускали отравленные стрелы, так что даже легкораненые умирали мучительной смертью»[142].

Вскоре визг пил и стук топоров у наполовину построенных боевых машин, удары камня о камень и улюлюканье с крепостных валов перекрыл куда более пугающий звук. 16 мая лес за спинами крестоносцев внезапно ожил: подоспело войско Кылыч-Арслана, «радуясь в предвкушении верной победы. С собой они везли веревки, чтобы связать ими нас и повести в Хорасан [то есть увести в рабство в Персию]»[143]. Оно атаковало осаждающих, и у городских стен закипела битва.

Посланные на подмогу войска, может, и предполагали, что все армии крестоносцев одинаковы и что князей они рассеют с той же легкостью, что и сподвижников Петра Пустынника год тому назад, но конная атака под командованием Раймунда Тулузского и епископа Адемара избавила их от этой иллюзии. Немало воинов с обеих сторон полегло в этой битве, и жажда мести приняла уродливые формы. Крестоносцы обезглавливали трупы и бомбардировали Никею отрезанными головами. Горожане же крюками втаскивали латинских солдат на стены и вывешивали их тела на поругание на башнях.

1 июня саперы прорыли тоннель под одной из башен Никеи. Той же ночью они подожгли деревянные балки, удерживавшие его потолок; балки обрушились, как и часть стены над ними. В образовавшуюся брешь направили все силы, чтобы взять город. День за днем и раз за разом войска крестоносцев пытались прорваться в пролом, а защитники города пытались закрыть его. Атаки крестоносцев были яростными. «Никто, как я полагаю, не видел прежде и не увидит впоследствии такого множества доблестных рыцарей!» — восклицал очевидец из числа латинян[144]. Однако несколько дней усилий не увенчались успехом. Ситуация зашла в тупик. Пока город снабжался водным путем, он мог выдержать любую осаду. Переломил ситуацию отнюдь не Боэмунд или кто-то из его союзников-латинян, но император, которого они так старательно обхаживали. В боевые действия под Никеей Алексей не вмешивался, не имея желания вступать в схватку: в конце концов, император для того и нанял чужестранцев, чтобы они сражались вместо него. Но через Босфор он все-таки переправился и разбил лагерь в одном дне пути от места событий, наблюдая за происходящим с безопасного расстояния — из походного шатра удивительной работы, сделанного в виде города с воротами и башенками. Двадцать верблюдов едва могли сдвинуть этот шатер с места[145]. В лагере князей императора представлял один из самых доверенных его военных советников, седой евнух арабо-греческого происхождения по имени Татикий, который еще в 1080-х годах сражался против Роберта, отца Боэмунда. Татикий был известен как образцовым послужным списком, так и отсутствием носа, на месте которого красовался золотой протез. Кроме Татикия, Алексей послал франкам на подмогу небольшую флотилию кораблей, которые от самого Босфора, 40 километров, пришлось тащить по суше. Их спустили на озеро подальше от лишних глаз: к штурму теперь все было готово.

На рассвете 18 июня корабли подняли паруса и направились к Никее. Набитые вооруженными до зубов туркополами (императорскими наемниками, принадлежавшими к той же этнической группе, что и защитники города), они медленно показались в поле зрения горожан. Со стороны суши в это время уже шло мощное наступление с применением осадных башен и катапульт. Роберт Реймсский писал:

[Когда] те, кто в городе, увидали корабли, они испугались до умопомрачения и, утратив волю к сопротивлению, попадали на землю, словно уже были мертвы. Все они стенали: дочери и матери, юноши и девушки, старики и молодые. Горе и страдание распространились повсюду, потому что надежды на спасение не было[146].

Никея продержалась семь с лишним недель, но теперь дух ее был сломлен. Горожане запросили мира, гарнизон сдался и отправился в константинопольскую тюрьму — вместе с женой и детьми Кылыч-Арслана. В захваченном городе было чем поживиться: кое-кто из франков даже обзавелся кривыми турецкими ятаганами, вырванными из рук мертвых врагов. Никеей удалось овладеть благодаря сотрудничеству латинян и византийцев. «Галлия добилась, Греция помогла, а Господь устроил», — с удовлетворением отметил Рауль Канский[147].

Во исполнение клятвы Никею передали Алексею, который осыпал князей, в том числе и Боэмунда, щедрыми подарками и приказал раздать вознаграждение рядовым крестоносцам. Через десять дней, освежившись, восстановив силы и спросив у императора совета, как лучше бить турок на поле боя (а также получив его милостивое разрешение идти дальше){38}, князья свернули лагерь и двинулись на восток вглубь Анатолии. Они разделились на два отряда, которые должны были параллельными маршрутами идти к старому римскому военному лагерю у Дорилея, расположенному примерно в четырех днях пути. Первым отрядом командовали Раймунд Тулузский, епископ Адемар, Готфрид Бульонский и Гуго Вермандуа. Второй возглавляли Боэмунд, Танкред и Роберт Куртгёз, герцог Нормандии. Им предстоял долгий и трудный переход по раскаленной Малой Азии, а Кылыч-Арслан наверняка собирался с силами, готовясь нанести ответный удар.

Он не заставил себя ждать. Ранним утром 1 июля, когда войско Боэмунда приближалось к Дорилею, лежавшему в месте смыкания двух долин, «бесчисленная, устрашающая и почти неодолимая масса турок внезапно набросилась [на них]»[148]. Автор «Деяний франков» вспоминает, что слышал, как турки выкрикивали «неизвестное… дьявольское слово на своем языке» — наверняка боевой клич мусульман «Аллах Акбар» («Господь велик»)[149]. Хронисты предполагают (явно позволив себе поэтическое преувеличение), что Боэмунда атаковало турецкое войско численностью в четверть миллиона человек, усиленное арабскими воинами. Франки отчаянно защищались: рыцари отражали атаку за атакой, пока пехота разбивала оборонительный лагерь, где могли укрыться невоенные участники похода. Какое-то время латиняне успешно держали оборону, но было ясно, что без армии Раймунда, Готфрида и Адемара они значительно уступают врагу числом. Когда турки стали прорываться к лагерю, дело нашлось каждому: женщины подносили воду, чтобы воины могли освежиться, и горячо ободряли тех, кто держал оборону. Несмотря на то что франки оказались в меньшинстве и периодически поддавались панике, причем даже командующие, в том числе Боэмунд, подумывали об отступлении, крестоносцы не дрогнули. Согласно «Деяниям франков», по рядам из уст в уста передавали духоподъемное воззвание: «Будьте всячески единодушны в вере Христовой и победе Святого Креста, поскольку, если Богу угодно, сегодня же станете богатыми»[150].